Сохрани мою душу

Прим.автора: Прошу меня извинить за задержку. Времени все не было зайти сюда. О. И - да. Всех Шерлокоманов с еще одним праздником! Кажется, дальше нас ждет боль, отчаяние и безнадежность. Крепитесь. Локи закрыл глаза и отстранился от чужого мира. По телу пробежало привычное покалывание – от кончиков пальцев и до корней волос. Последнее, к слову, было не самым приятным. Он постарался сконцентрироваться на темноте. На неизвестности. Чтобы посторонние – так ненужные в данный момент – мысли не смогли помешать ему перейти в другой мир. Покалывание стало сильнее. Голова становилась легкой. Мысли исчезали, плавно растворялись в небытие. Ему было знакомо это чувство – знакомо до коликов в животе, хотя он никогда не испытывал этого. Бог ведь как никак. Чувство, будто можно взять, отделиться от тела и полететь. Просто исчезнуть. Стереть свое существование с лица земли. И никто о тебе не вспомнит. Никому ты не нужен будешь. Что скажут потом о тебе, когда все же вскроют тело? Что ты был несчастным наркоманом или же мужественным, боровшимся до самого конца? В любом случае, ты этого уже не услышишь. Ты сдохнешь. Сдохнешь, как собака. И будешь летать душой где угодно. Потому что только душа от тебя и останется. Если, конечно, Сатана не пожелает забрать ее себе. Локи был с этим знаком. И знал, что дальше последует боль. Невыносимая для простого человека, смертельная. Но терпимая для бога. Это был самый любимый момент перемещения. Нет, пусть те, кто подумают, что Локи - мазохист, не заблуждаются. Просто они не знают всей картины. Боль он почти не чувствовал как таковую. Ему был больше по душе тот момент, когда глаза медленно открываются, и взору предстает размытая картина его «соратников», «союзников», «называйте-как-хотите». Все очертания стираются в одинаковую серую массу, совершенно неотличимую на первый взгляд. Грозные морды – его любимое выражение – сливаются в одинаковый круговорот, ухмылки, если таковые виднелись на первый взгляд, тут же закручивались и уродовали морды присутствующих. Единственное, что всегда оставалось неизменным – сколько бы у Лафейсона не было «соратников», «союзников», «называйте-как-хотите», - пара золотых огоньков прямо напротив на него, смотрящих сквозь, заглядывающих в душу, как любил проделывать тот же фокус с другими бог коварства. И ему это не нравилось. После всей этой процедуры боль проходила почти так же моментально, как и начиналась, и Локи был уже окончательно перемещен в другой мир. Но только лишь душевно, не физически. О, нет. Физически он находился все там же, откуда и ушел. И представлялась такая картина, будто бы он говорит сам с собой. Довольно нехитрый фокус для людей, которые совсем ничего не понимают и не знают в скандинавской магии. И Локи раз за разом проделывал этот фокус, меняя «союзников-и-так-далее» словно перчатки. Он создавал тысячи договоров очень быстро. И так же быстро их разрывал, рискуя нажить на собственную шкуру достаточно большое количество недругов. Но на то он и Бог Коварства, чтобы все неудачи поворачивать себе в прибыль. Локи открыл глаза. Перед ним темное помещение. Не видно практически ничего. Даже ему, со своим «уникальным» зрением. Все настолько темно, что можно утонуть в этой темноте. Просто застыть посредине комнаты у всех на виду и тебя никто никогда не найдет. Потому что не увидит. И такие игры забавляли его. Ну, конечно. Это же такая возможность – обыграть собственного «союзника». Азарт. Чертов азарт. Снова бурлит в крови, смешиваясь с ней. Раззадоривая его. Давай поиграем. Это же так интересно. Давай, Лафейсон. Он усмехается своим мыслям, своему голосу в голове, и, беспрекословно подчиняясь азарту, выискивает взглядом «сторонника». Он вглядывается в темноту, вжирается в нее жадным взглядом, обследует каждый уголок. Но ничего, кроме чертовой темноты не видит. Это смешно уже даже для него. И для Него. Не там, Лафейсон. Внимательнее. Его это начинает нервировать. Сколько можно играть в прятки? С каких пор он подчиняется прихотям… самого себя. Ответ прост. Всегда. Ни разу за всю свою вечную жизнь он сумел противиться своим собственным желаниям и прихотям коварного мозга. Нет же. Опять промашка. - Прекрати это. Неужели тебе, великий бог Лафейсон, надоело играть? Ты же так любишь. - Не смей так со мной разговаривать. Покажись. А если нет? - Черт тебя возьми, - голос звучит приглушенно. – Если ты сейчас же не покажешься и не объяснишь, зачем я тебе понадобился, я уйду. Выбор за тобой. В ответ лишь звенит тишина. Мертвая тишина. Гробовая. Этот чертов ублюдок любит играть в прятки. Что ж. будут ему прятки. Но позже. Локи замирает, когда слышит едва уловимое колебание в пространстве в паре метров от него. Что скажешь – слух у него тоже куда лучше, нежели у простого смертного. На то он и бог. Он поворачивает голову, привычно сжимая в пальцах скипетр. Хоть в этом мире он у него есть. И на том спасибо телепортации. Одежда, к слову, на нем снова та же, в которой он так любил завоевывать Асгард. Длинный плащ, зелено-черный костюм, облегающий стройное тело и золотой рогатый шлем на голове. Не хватает только гадкой ухмылки на лице. Ну же, Локи. Натяни ее. Дополни комплект. В темноте появляется слабое свечение, похожее на угасающую свечу, и его внимательному взору предстает полупрозрачная оболочка какого-то существа. Черт его знает, что Он на этот раз. Похож на привидение. Лафейсон молча следит за тем, как оболочка принимает очертания человека. Хотя слово «человек» здесь слишком громко сказано. Это некое подобие на человека. Низкого, сгорбленного, с худыми до ужаса руками-прутьями, такими же босыми ногами. Он в каких-то старых лохмотьях. Кожа настолько бледна, что светиться белым сиянием в темноте. А глаза черные. Две черные бездны. Однако Локи видит одну единственную схожесть во всех Его обличьях – у Него нет носа. Ни в одном из обличий носа нет. Либо там просто большая зияющая дыра, столь же темная, как и сощуренные глаза, либо же белая кожа настолько натянута, что вот-вот треснет и разорвется, открывая глазу свои отвратительные внутренности. Пропахшие гнилью. Он был уверен в этом. Он даже чувствовал этот запах. Тошнотворный, от которого хотелось блевать. Он смотрит на Локи внимательно, своими сощуренными глазами-безднами, замирает в какой-то неестественной позе. Губы растягиваются в ухмылке. Уродливой, отвратительной. Обнажая гнилые клыки. Локи едва подавляет в себе желание отвернуться. Несколько минут проходят в тишине. Гробовой. Не слышно даже дыхания и стука сердца. Только висячая, обволакивая тишина. Настолько вязкая, что, кажется, ее можно хватать и жрать руками. - Зачем ты меня звал? Лафейсон все же собирается с силами и смотрит в Его уродливое лицо, ожидая ответа. А Он не спешит отвечать. Только ухмыляется еще больше. Хотя, казалось бы, куда еще больше. И так гадкая, гнилая ухмылка натянута до предела – еще немного, и все лицо разорвет на две части. Но Он продолжает растягивать губы, чем вызывает новый приступ отвращения со стороны Локи. Ему, конечно, приходилось «сотрудничать» со многими мерзкими гадами, но таких он видел впервые. Точнее, такое обличье. - Звал? Я думал, это ты меня позвал, - голос шипит. Вот еще одно отличие. Голос всегда сиплый, шипящий, свистящий, как у змеи. - Кончай. Ближе к делу. У нас не так много времени, - Локи старается держаться спокойно, не выдавать своего раздражения – ему ведь сотрудничать с Ним неизвестно сколько. Горбатый переставляет свои тонкие ноги-проволоки и мелкими шажками подходит ближе к Лафейсону. Смотрит на него снизу вверх. В темных узких глазах невозможно прочесть ничего. Это две пустые дыры. Две зияющие бездны. Локи невольно отвлекается на них и ловит себя на мысли, что еще немного – и он окажется на самом дне Ада. А горбатый не отводит взгляда. Черт подери. Он очень любит играть. Гребаный безносый карлик. Отдаленно Локи решает, что если бы в Асгарде и других мирах давали премию за самое уродливое создание, этот карлик бы бесспорно победил. Но такого конкурса, увы, нет. Надо создать. Пусть веселятся. - Хотел выяснить, как продвигаются дела, - немного погодя, изучив невозмутимое лицо бога, шипит Он. – Ты уже преступил к активизации нашего плана? - Моего плана. Локи остается невозмутим. Внешне. Внутренне же его выворачивает от мерзкого запаха, который исходит от горбатого. - Да, все, как и планировалось. - Никаких промашек не возникнет? Шипение. Чертово змеиное шипение. - Нет. - Ты можешь за это поручиться? Этот горбатый гаденыш не верит ему. Не верит, потому что он врет. И мерзкий карлик, кажется, догадывается. Хотя, что за вздор? Никто никогда не соврет лучше, чем Бог Лжи. - Разумеется. Прекрати задавать лишние вопросы, - он пытается выглядеть гордо, высоко. Держаться как настоящий наследный принц. Как захватчик Асгарда. Как правитель. Истинный правитель. – Ты тратишь мое время. - Как скоро мы можем приступить к активации главного пиршества? Прекрати называть все завуалированными фразами, черт тебя подери. - Как только я устраню одну проблему. - Проблему? Карлик нахмурился, отчего его зияющая дыра, называемая «носом», разом превратилась в гору складок. Он скривил губы, обнажая прогнившие клыки и, кажется, зашипел еще громче. Отчего в ушах стоял неприятный звон. - Ничего серьезного. - Что за проблема? Ты же сказал, что все пройдет гладко. - Так и будет. Убрать ее с дороги – дело одного моего пальца. - Ее? - Человеческую девчонку с Гриффиндора. Во рту пересохло только от одного упоминания о ней. В голову тут же залезли странные мысли – что Он с ней сделает? Он подставляет Грейнджер. Но ведь ему абсолютно наплевать на нее. Ведь так? Но Он подставляет Грейнджер. - Гриффиндор, - протянул на распев горбатый, отчего Локи подумал, что его внутренности сейчас взорвутся к чертям. – Вечно сует свой нос, куда не просят. - Я решу эту проблему. Он старался говорить спокойно. Чтобы не выдать дрожащие нотки в голосе. - Хорошо. Надеюсь, что это не займет много времени. Убери ее. Мысленно Локи неосознанно пронзил его жалкое гниющее тело скипетром. Раз пять. - Я свяжусь с тобой позже, - прошипел напоследок карлик и испарился. Просто исчез, как и появился, в полупрозрачной дымке. Лафейсон закрыл глаза и вновь погрузился с головой в легкое покалывание. Ему нечего было здесь больше делать. Нужно было думать, как… Как уберечь эту чертову Грейнджер. Ей еще рано умирать. Он найдет более подходящее время, но потом. * Девушка неслась по коридору. Губы горели. На них все еще чувствовался вкус яблока. Она невольно облизнула их краешком языка. Перед глазами все еще стоял Лафейсон, его лицо. Так близко. Так чертовски близко. Мерлин, что она творит. Она совсем рехнулась, сошла с ума, спятила. Называйте-как-хотите. Что с ней происходит. Почему она так делает. Что ей двигает. Черт возьми. Мерлин, помоги. Как она только посмела прикоснуться к слизеринцу? Чем она думала? Она же только и хотела, что устроить ему допрос с пристрастием. А что вышло в итоге. Она бежит от него. Так глупо. Так стыдно. Гриффиндорка струсила от простого поцелуя. От поцелуя со слизеринцем. Струсила и убежала, как малолетняя девчонка. Стыдно. Так горячо стыдно, что, кажется, она ощущает это на собственных щеках. Красных, как помидор. Гермиона поудобней перехватила учебник и сумку и ворвалась в кабинет, молясь Мерлину, чтобы Флитвик не начал урок. И – да. Урок еще не начался. Она распахнула двери, вновь приковывая к себе злые, недоуменные и испуганные взгляды. Когда же она уже перестанет обращать на себя слишком пристальное внимание? Подняв подбородок и тряхнув спутанными волосами, она невозмутимо проследовала вперед. Будто бы так и должно быть. Только тяжелая отдышка после продолжительного бега от одного конца Хогвартса до другого выдавала ее с головой. За столом сидели Гарри и с Роном, до этого, кажется, обсуждавшие какую-то игру, но сейчас изумленно уставившие на нее пару глаз – карие и зеленые. Как у Локи. Только не сейчас, черт подери. Почему именно сейчас. И почему вдруг Локи? Гермиона еще раз тряхнула головой, чтобы избавиться от мыслей и воспоминаний, и села рядом с Невиллом. Он все еще что-то неразборчиво бормотал про какие-то растения и жаб. Она не слушала. Не слышала. Никак не могла избавиться от навязчивых мыслей. Губы приятно обжигало. Она все еще чувствовала приятный вкус зеленого яблока на губах. Она все еще чувствовала аромат лаванды. Она дышала лавандой. Она закрыла глаза, чтобы хоть как-то успокоить расшалившееся воображение, но все, чего ей удалось добиться – пристальный взгляд Лафейсона. Она закрывала глаза и видела его лицо. Так пристально. Изучающе. И не доли насмешки. Только искренний интерес. От мыслей ее отвлек громкий хлопок входной двери. В кабинет влетел Малфой. Она и моргнуть не успела, как блондин оказался около ее стола, грозно шипя и сверкая глазами в ее сторону. А он тем временем приблизился настолько, что расстояние между ними можно было посчитать в пять сантиметров. Девушка просто замерла, раскрыв рот. - Ну что, грязнокровка, хорошо повеселились с Лафейсоном? – прошипел он ей в лицо, выплевывая каждое слово, словно отраву. - Что… Она все еще не могла отойти от легкого шока. Позади за слизеринским рядом вовсю хохотали Креб и Гойл. - Что тебе нужно, Малфой? О, Мерлин. Спасибо, Гарри. Парень резко поднялся из-за своего стола, обходя его и приближаясь к слизеринцу, который даже не отвел от девушки взгляд. - Отвали от нее. Не лезь. Тебя здесь не ждут, - серьезно проговорил Поттер, хмуря брови. Ему это очень не нравилось. Какого Малфой позволяет себе лишнее? Даже с Гермионой. - Заткнись, Поттер, - ядовито бросил блондин, отмахиваясь от него. – Так что, грязнокровка, сколько раз он тебя успел трахнуть? - Что ты говоришь? Гермиона, наконец, отошла и теперь кричала. Не отрывая взгляда. Гневного, яростного взгляда. Ее так легко вывести из себя. Но на сей раз Малфою было не до него. Ему нужна была она. Щеки вспыхнули и залились краской, но уже не от стыда и смущения, а от ярости. Ярости, прожигающей тело и оставляющей огромные ожоги. - Никому бы не посоветовал пачкать о тебя руки. Но, видимо, ему не привыкать. А Малфой все язвил. Ему просто необходимо было добиться от нее признания. - Малфой! Какого хрена?! Поттер уже рвал и метал, никак не в силах заступиться за подругу, которая, кажется, и сама была в состоянии ответить этому белобрысому хорьку. Наконец, взгляд упал и на него. Злой. Прожигающий. Ненавистный. Ему было омерзительно все происходящее. Но он явно чего-то добивался. - А тебя, Поттер, мама с папой не учили, что встревать в разговор старших неэтично? - Малфой, отвали по-хорошему, - подал наконец голос Рон, который уже приклеился к спинке своего стула. - А нищеброда в обносках своих братьев вообще не спрашивали. Так что, будь добр, молчи в тряпочку. - Иди куда шел, Малфой! - Нет. Пока я не добьюсь ответа от вашей грязнокровной шлюхи, - усмехнулся Малфой. Гадко. Ядовито. Мерзко. Захотелось блевать. - Так что, Грейнджер, ответь мне уже что-нибудь, пока я собственноручно не придушил тебя прямо здесь. Как часто он тебя трахает? Думаю, ему явно не приятно. Даже не знаю, почему он пачкается об тебя. - Прекрати говорить эту чушь! – Вскипела Гермиона, облизывая пересохщие губы и не разрывая зрительного контакта с Малфоем. Цвета горького шоколада и вечного льда. - Мне плевать на него! А тебя это вообще не касается, так что катись, будь добр, к черту! Она уже кричала. Кричала прямо ему в лицо, выплевывая ему каждое слово, ядовито сказанное в ее адрес. И ей было наплевать, что тут же в немом шоке застыли два факультета и просто уставились на них, как Гарри пытается что-то сделать, как Рон нервно сжимает и разжимает кулаки. Ей было наплевать на все. Даже на то, что урок должен начаться в считанные секунды. Что с их факультета снимут очки. Ей было плевать. Она хотела уничтожить его. Его и его поганые слова. Засунуть их ему обратно в глотку и заставить проглотить. А потом снова уничтожить. И снова. И делать это за каждое гадкое словечко, вылетевшее их этого мерзкого аристократического рта. - Отлично, грязнокровка. Это все, что я хотел услышать. Малфой спокойно развернулся и, напоследок презрительно скользнув по гриффиндорским лицам взглядом, как мог только истинный слизеринец, вернулся к себе. Его встретили удивленные сокурсники. На пару минут в кабинете повисла тишина. Гробовая. Каждый из студентов, не исключая Гермиону и Гарри, пребывали в шоке. Полнейшем шоке. Неожиданности. Обескураженности. Черт возьми. А Малфой довольно ухмылялся. О, да. Он добился того, что ему нужно. Он задел грязнокровку за живое, за Лафейсона. Он нашел способ отомстить.