Не в первый раз

      Помню в детстве, мне многое разрешали. Отец работал в главном штабе Капитолия, мать была ведущей голодных игр, идеальный расклад. Я могла бы стать, кем захочу, имела массу возможностей, но кто виноват, что я родилась другой? С раннего детства я не понимала, зачем люди надевают на себя эти разноцветные костюмы, почему они делают на своём и без того идеальном лице столько пластических операций, что в итоге становятся просто уродливыми. И пока мои сверстники мерились размерами париков или накладных ресниц, я увлекалась историей дистриктов, войной, голодными играми и всем, что с этим связано. Родители видели это, и всегда говорили, что гордятся мной.       Мать часто брала меня с собой объезжать дистрикты во время Жатвы или Тура Победителей. Это было лучшим подарком, который только можно себе представить. Увидеть собственными глазами жизнь за пределами Капитолия. Пускай то, что я видела, было не совсем реальной жизнью. Пафос и фарс в каждом слове. Но разве мог разум маленького ребёнка различить, где правда, а где так искусно замаскированная ложь? И всё же, я всегда знала, что что-то не так.       Только вот сначала я была уверена, что все вокруг мыслят так же, думают, как я. Я часто пыталась рассказывать подругам о своих поездках, но им было неинтересно. Я не могла понять, как такие вещи могут быть скучными, а все друзья, выслушав мой рассказ, молча кивали и быстро меняли тему. Это ставило меня в тупик. Тогда я впервые начала осознавать, что не вписываюсь в капитолийские стандарты. Это пугало. Меня понимали только родители. Но даже они вели себя странно, сейчас я знаю, они пытались защитить меня.       Всякий раз, когда нашу семью приглашали на различные званые ужины или торжественные приёмы, мать заставляла меня надевать эти нелепые платья. На вечеринках меня просили кружиться перед гостями, а те прижимали руки к груди и, вздыхая, говорили:       - Ах, какая милая девочка у вас!       - Вся в маму.       - Ну просто чудо, а не ребёнок!       Каждый считал своим долгом подойти и погладить меня по голове. Родители улыбались, я тоже улыбалась. А что мне оставалось? Порой мне так хотелось стянуть с себя эту глупую одежду и убежать, но я продолжала улыбаться. Просто потому что так было надо. Тогда-то всё началось, я научилась лгать. И это спасло мне жизнь, но одновременно и погубило. Дома я жила одной жизнью, на улицах города другой. Для семилетнего ребёнка это было слишком, но я старалась. Ведь родители гордились мной, я не могла их подвести.       Помню, отец любил рассказывать мне разные истории о дистриктах, об играх. Бывало, он рассказывал их часами, а я всё слушала. Слушала, и мой детский ум впитывал, как губка, идеалы, неприемлемые Капитолием. Мать просила говорить отца тише, но он не слушал, мама злилась. Из-за этого они часто ссорились. А я росла и всё сильнее чувствовала, что думаю не так, как другие. Девочке моего возраста подобало увлекаться пёстрыми платьями и париками, а не политикой и историей. Я знала, что это не правильно, но не осознавала всей опасности до того дня, как умер мой отец. Вернее, умер он лишь на бумагах. На самом деле его убили. Да, моего отца убил Капитолий.       Сейчас я понимаю, почему родители ссорились. Да, они оба думали иначе, просто отец не хотел молчать.       - Какой в этом смысл, если сидеть, сложа руки? – всегда говорил он.       А мама боялась, и теперь я поняла её. Капитолию нужна была лишь безграничная власть, и для этого он нуждался в безвольных гражданах, одержимых нелепой модой и фальшивыми идеалами, ему не нужны были мятежники. От всех, кто был не согласен, Капитолий избавлялся, это и случилось с моим отцом. Именно то, чего так боялась моя мать.       Мне было десять, кажется, стоял январь. Я читала в гостиной, а папа работал в кабинете. Вдруг в дверь позвонили, и он пошёл открывать. Отец заглянул в глазок, и внезапно его лицо изменилось, оно побледнело, было видно, что он напуган. Он подбежал ко мне, поцеловал в лоб, и сказал, что любит меня и маму и просит прощения. Затем он попросил залезть под диван, сидеть тихо и ни в коем случае не вылезать. В дверь застучали, сильнее.       - Мистер Тринкет, приказываем открыть дверь. – Мужской голос повторил это несколько раз.       Когда я заползла под диван, отец открыл дверь, и в комнату вошли два человека в серой униформе. В серой, не в жёлтой, не в красной, не в пурпурной, просто в серой. На их лицах не было пудры или румян, я никогда прежде не видела таких людей здесь, в центре Капитолия. Один был в возрасте, а другой совсем молодой. Они о чём-то говорили с папой, но я была так напугана и так мала, что не могла понять, о чём разговор. Но то, что я увидела, осталось в моей памяти навсегда, это стало моим кошмаром, который не оставляет меня до сих пор.       Внезапно один мужчина схватил папу за руки, отец недолго сопротивлялся, мужчина сильно ударил его в живот. Пока отец корчился от боли, второй мужчина засыпал что-то ему в рот. После чего папа затрясся и упал на пол. Я смогла разглядеть только лицо молодого мужчины, чёрные волосы, тонкие губы и карие глаза. Это лицо было в моих кошмарах. Оно всегда замечало меня, вытаскивало из-под дивана и убивало. Всегда.       Взрослый мужчина сказал что-то молодому, и они оба засмеялись, а потом они ушли, громко хлопнув входной дверью. Не знаю, сколько я просидела под этим диваном, но когда я решилась вылезти, за окном уже стемнело. Тело затекло, я с трудом доползла до тела отца. Мне слышались шаги тех мужчин, казалось, сейчас они ворвутся и убьют меня. Я взяла отца за руку, она была холодная. Шок прошёл, уступая место слезам, душившим меня так долго. Я была напугана и зла, зла на весь мир, на Капитолий, на людей в сером, даже на себя. Мой хрупкий мир рухнул. Что будет с мамой, когда она придёт? Что я ей скажу? Это была самая ужасная ночь в моей жизни. Я не знала, что делать дальше, но одно я поняла, если я расскажу то, о чём думаю, от меня избавятся. Мне пришлось повзрослеть слишком рано. Я до сих пор не знаю, быть другой было исцелением или проклятьем. Видеть вещи такими, какие они есть, без разноцветной призмы Капитолия, но быть в постоянной опасности, или быть счастливой и беззаботной марионеткой. У меня не было выбора. Меня воспитали не так. И я никогда по-настоящему не приму этой жизни. Никогда. Именно в тот момент, когда прижавшись к груди отца, я не услышала стука сердца, я почувствовала – всё изменилось навсегда.       Приехала мама, и начался ужас. Скорая, полиция, рыдания матери. В нашем счастливом городе редко случается такое. Из-за слёз на глазах всё вокруг превратилось в пёстрое месиво. Все бегали, что-то кричали, врачи в неоновых халатах о чём-то спорили, боже, как нелепо они выглядели. Отца забрали, а меня отвели в другую комнату. Вой сирен, голоса людей, всё смешалось в какую-то адскую песню, а я просто сидела и плакала. Я не кричала, не задыхалась от всхлипов, слёзы просто катились из глаз. Я никогда его не увижу, не прикоснусь, не услышу его голос. Во всём виноват Капитолий. Всё чего я хотела отомстить. По-детски навязчиво эта мысль жила в моей голове.       Когда мы злы мы обещаем многое, но, остыв, забываем свои обещания. Так и я, я была слишком труслива, чтобы бороться, даже, когда выросла. Шли годы, я думала, та обида давно исчезла, растворилась в сотне других, но нет, она затаилась, где-то на задворках моего сознания она продолжала жить своей жизнью, с каждым годом, становясь прочнее, приобретая очертания, готовая однажды вырваться на волю.       Но тогда, в ту ночь, десятилетнюю девочку кто-то позвал, она спустилась к врачам и рассказала им всё, что видела, а они прописали ей таблетки и сказали маме:       - У вашей девочки сильнейший шок, не каждый ребёнок сможет перенести такое эмоциональное потрясение, вам бы стоило обратиться к психиатру.       Что могла сделать девочка? Она решила забиться в угол.       Осмотрев отца, они подтвердили свои догадки. Диагноз – сердечный приступ. Всё сошлось. Зачем что-то усложнять?       - Увы, даже в нашем государстве, где люди научились побеждать самые страшные болезни, никто не застрахован от случайного инфаркта, соболезнуем. – Сказали они, и ушли, забрав за собой любую надежду.       Перед уходом люди в серой униформе вынули кассеты из камер видеонаблюдения. Из свидетелей лишь десятилетняя девчонка, только что потерявшая отца, да и к тому же с психическим расстройством. Один ноль в пользу Капитолия. Игра началась, кто не спрятался, мы не виноваты.       И я спряталась.       С тех пор я надевала цветные парики, всегда улыбалась, делала вид, что мне интересны разговоры подружек. Тысячи масок и ни одной настоящей эмоции. Эффи радуется. Эффи грустит. Эффи смеётся. Эффи плачет. Эффи злится. Я научилась искусно лгать, так что сама начала верить. Я внушала себе, что эта жизнь правильная. Старалась подавить всё, к чему приучил меня отец. Иногда я забывалась, среди шума и суеты, я забывала, кто я и растворялась в широких улицах Капитолия, но стоило мне остаться наедине с собой, как стены рушились, и я снова та десятилетняя девочка, снова хочу невозможного.