Задумывая чёрные дела, На небе ухмыляется луна, А звёзды, будто мириады стрел. Ловя на мушку силуэты снов, Смеётся и злорадствует любовь, И мы с тобой попали на прицел. Я же своей рукою сердце твоё прикрою, Можешь лететь и не бояться больше ничего. Сердце твоё двулико, сверху оно набито Мягкой травой, а снизу каменное, каменное дно. © Агата Кристи – “Чёрная луна”.
Горячее дыхание обжигает привыкшую к холоду кожу, и словно огнём внутри всё полыхает от тихого, жадного, собственнического “Локи…”. Его знакомо прихватывают зубами за шею, чтобы не дёргался, и придавливают тяжёлым телом к кровати. Его жадно оглаживают, согревают, распаляют, и ему вновь, как заклинание, шепчут на ухо – “Локи”. Его с ума сводят, заставляют извиваться на простынях под могучим телом и скулить, как сучку течную, выгибаясь приглашающе, показывая покорность и готовность отдаться. Светлые волосы щекочут его плечи, его вновь прихватывают ощутимо зубами за шею, его словно клеймят собою, и всё, что он отвечает на это, на обжигающий жаром выдох “Мой” – это “Да”. И в награду его сначала властно целуют, потом – сжимают крепко-крепко в объятиях, потом – шепчут, что никому не отдадут, а потом… Потом Локи скидывает с себя морок сна и в последний момент ловит готовое сорваться с губ имя, которое сам же запретил всем произносить. Он просыпается в холодном поту в холодной постели в холодном Йотунхейме – и, несколько раз вдохнув и выдохнув, напоминает себе, что очень этому рад. Ведь он же йотун. А йотуны любят холод. А все эти навязчивые (слишком жаркие, слишком реалистичные, слишком нежеланные в своей желанности) сны – всего лишь проделки вновь подступающейся к ледяному царству проказницы-Весны. И не более того.* * *
За годы, проведённые в волчьей шкуре, Локи совсем отвык от такой роскоши, как две ноги и две руки, привыкнув взамен к двум задним и двум передним лапам, а потому как-то странно было вновь выпрямиться в полный рост, вновь посмотреть на мир не звериными глазами, вновь услышать, что с его уст срывается не рычание, не лай и не тявканье – а речь. И, признаться, по возможности сказать всё, что думает, злоязыкий трикстер соскучился просто неимоверно. – Мирные отношения наконец установлены меж двумя столь долго враждовавшими мирами. – Локи оглядел двух подозрительно мирно стоящих рядышком правителей, растянул губы в холодной усмешке и произнёс: – Какое счастье. Какое, должно быть, дорогое счастье. Я вижу, Вы отдали ледяным великанам Каскет, Всеотец. Но это ведь не всё. Что ещё Вы им отдали? – Не отдали, – поправил его Лафей. – Вернули. – И не им, – тихо шепнула замершая рядом Ангрбода, многозначительно протягивая к нему руки. – Нам.* * *
Во всём был виноват Тор. Как бы ни любили асы приписывать всё Локи, начиная от неожиданно лопнувших на пиру штанов (надо меньше есть, Вольштагг, а не обвинять почём зря во всём подряд ни в чём не повинного, но очень злопамятного бога озорства) и заканчивая очередным обострением отношений между Асгардом и Йотунхеймом, но, на самом деле? Во всём был виноват Тор. Вообще во всём. И вообще всегда. И вообще, кабы Локи (очень мудро) не запретил своим будущим подданным произносить имя громовержца, то все бы поголовно постоянно поминали его в самых страшных проклятиях. (Но бог лжи всегда считал, что не подобает мудрому и образованному народу почём зря всех страшно проклинать Тором, а потому, сугубо из соображений мудрости и образованности, и решил наложить этот запрет. Ну и потому ещё, что если ему ещё хоть раз, хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь попытается хотя бы намекнуть, что весь Йотунхейм осведомлён о том, что они (очень недолго!) не только братьями были, то Локи и сам начнёт сыпать проклятьями, страшно и грязно ругаться и вести себя очень, очень неподобающим для мудрого и образованного будущего правителя мудрого и образованного народа образом). В общем, во всём был виноват Тор. И вывод этот не был теоремой, которую нужно ещё доказать, он был аксиомой, в верности которой усомниться было попросту невозможно. Ведь никто единственного сына Одина не заставлял так бурно радоваться тому, что Один (очень, заметьте, предсказуемо) выбрал себе наследника из своего единственного наследника. Никто не заставлял Тора праздновать будущее воцарение практически каждый день. И уж точно никто не заставлял бога грома, в очередной раз напившись, громко клясться и божиться, что вот как только станет он уже законным царём Асгарда, так прямо сразу-сразу и первым делом завершит дело отца и дорушит мир ледяных великанов. Как будто бы в самом царстве вечности всё вечно хорошо – вечно асам своих дел мало. И как будто бы в Йотунхейме так уж много осталось чего рушить. Ангрбода говорила, йотунам до сих пор всем миром постоянно приходится уборкой заниматься. Ужасно. Такого и врагу не пожелаешь (если это, конечно, не склочные, противные цверги, с которыми Локи постоянно воевал – им он в сердцах и не такое бы пожелал, чтоб этим червям Имировым ещё глубже под землю провалиться). В общем, во всём был виноват Тор. И Один, который был виноват не только в том, что породил Тора, но и в том, что воспитал из него такого дуболома (и столоопрокидывателя. И йотуноненавистника. И трикстерособлазнителя, что было особенно нечестно). В такие моменты Локи как никогда радовался, что он этой семейке приёмный: у него, по крайней мере, нет их ужасной наследственности. И, следовательно, изначальной и однозначной вовсёмвиноватости тоже. …хотя, может быть (но только может быть и разве что очень косвенно и опосредованно), в чём-то Локи виноват был и сам.* * *
Зимы в Асгарде тёплые. Хотя все асы поголовно считали не только иначе, но и дни до весны, Локи не понимал, как у них только язык поворачивался пожелать променять какую-никакую, но зиму на какое-то там лето, и в честь в кои-то веки действительно свежего от лёгкого морозца воздуха уютно устраивался в (приятно пустующем) саду на лавочке и читал в своё удовольствие. В общем, по меркам трикстеров и йотунов, зимы в Асгарде были тёплые. Особенно по меркам йотунов, которые не были по совместительству трикстерами, которые, случись такая погода в их мире, непременно бы начали громко жаловаться на ужасную жару и глобальное потепление Иггдрасиля, в сердцах поминая лихом огненных великанов (очередное сближение с миром которых вероятнее всего и послужило бы причиной такой аномалии) и асов (просто на всякий случай). Поэтому, конечно, не было ничего странного, что из мира холода и льда в ответ на приглашения на дни рождения Тора, всегда праздновавшиеся с середины и до конца июля, каждый раз (явно из милосердия к убогим) отправляли в подарок небольшую ледяную глыбу (дабы помочь хоть как-то охладить слишком горячие (должно быть, от перегрева) головы). Бог грома к этому своему традиционному подарку традиционно относился презрительно, пренебрежительно и подозрительно, поэтому Локи столь же традиционно забирал даже и не подтаявший на полуденном пекле источник прохлады себе, в специально выделенный уголок в своих комнатах (подле никогда не используемого камина), на всякий случай тщательно подмораживал его магией и, счастливо на него забираясь, читал в своё удовольствие (в основном о том, как можно попродуктивнее использовать в зельях “частичку холода Йотунхейма”). Но это касалось только дней рождения Тора. Ибо раз в сто лет, в честь очередного юбилея младшего сына Одина, из Йотунхейма прибывала целая делегация во главе с самим Лафеем. И это были самые любимые дни рождения трикстера, потому что в кои-то веки это ему всё нравилось, а Тору – всё не нравилось. Приятное разнообразие, знаете ли.* * *
Его сжимают так, что не то, что не вывернуться – не шелохнуться. Но, словно этого мало, кусают жёстко, больно, с силой, оставляя метку и предупреждая: “Мой, только мой. И никуда от меня не денешься”. Локи не возражает. Он разгорячён донельзя, он просяще поскуливает и поводит бёдрами, напоминая, что мало назвать своим. Своим надо ещё и сделать. Ещё один жёсткий укус, тихий предупреждающий рык, чтобы не дёргался, и… И Локи вновь просыпается, давит готовый сорваться с губ стон и, спохватившись, прекращает попытки нашарить рукой кого-то рядом. Потому что он один. И потому что он этому рад.* * *
Локи снились разные сны. Ему снились мириады холодных звёзд, круживших вокруг в странном танце, прежде чем обрушиться на него огнём горящих стрел и, впившись в чёрную шерсть Волчьей шкуры, сжечь её дотла, а вместе с ней и всё, что было важно и дорого, оставляя его в одиночестве оглядываться в пустоте и темноте и искать проблески привычного тёплого золота. Ему снились разные сны. А с приближением Весны начали сниться и такие, такие… Такие реалистичные, такие горячие, такие желанные, такие… невозможные. Потому что Тор назвал его своим. Но… таковым не сделал.* * *
В Асгарде Йотунхейм считался обителью всего дурного. Так что даже повесь ледяные великаны повсюду огромные светящиеся вывески “Асгардцы, не проходите мимо!!!”, и то не имели бы столь же оглушительного успеха. Тор пытался убедить Хеймдалля открыть Радужный мост и позволить ему искоренить рассадник холода и мрака начиная лет так с двухсот, после второго на его памяти посещения Лафеем царства вечности (после первого бог грома практически переехал на тренировочное поле, дабы достичь небывалых высот в воинском искусстве и спасти своего младшего брата от злобного ледяного монстра, явно чего-то от него хотевшего, и, ещё более явно, чего-то дурного). На дни рождения Локи всегда приходился самый сильный мороз за всю зиму (так же, как на дни рождения Тора – самая сильная жара за всё лето). А после недолгого пребывания ледяных великанов на его празднике, от стужи во дворце не только снаружи, но и изнутри были покрыты красивыми витыми узорами окна (и стены. И полы. И потолки. И мебель). Локи нравилось. Тору, пытающемуся незаметно закутаться в алый плащ по самый нос и не слишком громко стучать зубами от холода – не очень-то. Впрочем, зная, сколь непохожи меж собою два сына Одина (точнее, один сын и один так называемый сын), не стоило удивляться, что если Тор, кажется, всегда ненавидел всё с Йотунхеймом связанное, то Локи, кажется, всегда любил.* * *
Трикстер порой продумывал очень сложные, многоуровневые, изощрённые комбинации для того, чтобы незаметно и как бы случайно добиться того, чего, конечно, мог бы добиться гораздо проще – но и гораздо заметней. Срыв коронации Тора к этим “порой” отношения не имел решительно никакого. Этот план был примитивен, прост и очень очевиден в своей провокационности. В общем, самое то для Тора: наживку тот с удовольствием проглотил, прожевал и чуть ли не попросил добавки (Локи стоял в сторонке, наблюдал за пререканиями брата с отцом, натурально изображал совершеннейшую непричастность и диву давался легковерности отдельно взятых громовержцев). Дальше бог грома метал гром и молнии (и столы с едой, к вящему неудовольствию Вольштагга), а бог лжи ненавязчиво расписывал, какое это было бы безумие – сунуться в Йотунхейм, да за спиною отца, да в одиночку, да вот прямо сейчас. Тор его, как и всегда, не очень внимательно выслушал, обрадовался, воодушевился и сделал то, чего было совсем нельзя и очень надо: отправился в очередной раз к Хеймдаллю с набившими оскомину требованиями открыть Радужный мост. Но на этот раз страж, очень странно сверкнув золотыми глазами, отчего-то подчинился.* * *
Никакие битвы с ледяными великанами в планы Локи не входили. В планы Локи входило только показать Одину, что без клятвы не развязывать войны и сохранять мирные отношения нельзя давать Тору такую опасную игрушку, как трон. Даже если он очень хочет, протягивает руки и пристаёт с “Папа, дай!”. Впрочем, в планы Локи частенько не входило то, что взбредало в упрямую голову братца. Приходилось подстраиваться. К счастью, после того, как Вольштагг получил ледяное обморожение (а Локи с удивлением обнаружил, что синеет), Тора удалось уговорить отступить (да-да, конечно, домой мы совсем ненадолго заскочим, только оденемся потеплее, армию захватим и сразу-сразу вернёмся и всё тут дорушим). К несчастью, открывать Радужный мост Хеймдалль отчего-то отказался. И пришлось Локи, чертыхнувшись, повести за собой братца и его друзей к виднеющемуся вдалеке Железному Лесу. Их практически настигли, когда они пересекли его границы, и Повелитель Магии, взвесив все за и против и заставив всех асов встать в круг и взяться за руки, быстро прочёл заклинание. И в тот миг, когда их всё же окружила армия йотунов, окружила она шесть Волков. Будущую Малую Волчью Стаю Железного Леса.* * *
Железный Лес, он же Лес Оборотней Девяти Кланов Ярнвида, был для йотунов священными землями. Ступить на них мог каждый, но ступать надо было очень осторожно и аккуратно, ибо горе тому, кто прольёт кровь его обитателей (или, пусть даже и случайно, раздавит обернувшегося во что-нибудь мелкое Оборотня. Или потопчется по священной поляне. Или наступит на священные ветки священного дерева. В общем, ступить на эти земли мог каждый. Чисто теоретически). И потому даже владыка Йотунхейма, пристально посмотрев прямо в зелёные глаза чёрного Волка и ухмыльнувшись, велел своим воинам отступить. Что те (с явным облегчением и практически на цыпочках) и сделали.* * *
Троица (Волков?) воинов и (Волчица?) Сиф сгрудились в сторонке и тихонько перетявкивались, время от времени одаривая его подозрительными взглядами. Локи в который уже раз прижал уши к голове, вздыбил шерсть на загривке и рассерженно рыкнул, что он вообще-то их всех, Волчат неблагодарных, спас от верной смерти. “Неблагодарные Волчата”, быстро позабыв, как поджимали хвосты при виде йотунской армии, отбрёхивались, что лучше уж пасть в бою, умерев достойной воина смертью, ибо тогда бы их ждала Вальгалла, а не такие страсти, как ужасный холод и необходимость охотиться, чтобы добыть (сырую!) еду. Они все застряли в волчьих шкурах. И угадайте, кого в том винили эти воплощения неблагодарности? Впрочем, они же асы, что с них взять. Да что бы они понимали! Ведь если кто и был виноват, так это, конечно, Тор. Надо было вернуться обратно, пока была возможность, а не размахивать молотом направо и налево. Свора неблагодарных Волчат глупость своего вожака не оспаривала, но и нападки на трикстера не прекращала. Локи уже устал рычать, что да, он Повелитель магии. Да, он всегда спокойно менял обличие по нескольку раз на дню. Но нет, Хель их всех побери, не может он вернуть им обратно прежний облик “вот прямо сейчас”! Потому что он потратил много (даже слишком много) сил на их превращение, потому что они замкнули круг, потому что теперь они все связаны магической цепью. Он не может превратиться обратно сам. И он не может превратить обратно хоть кого-нибудь из них. Либо все – либо никто. И, так как на всех у него сил сейчас не хватит, то пока доступен только вариант “никто”. Так что им остаётся лишь ждать, когда Хеймдалль доложит обо всём Одину и тот придёт оттрепать их за уши и забрать домой. И всё бы ничего, но что-то не очень-то Всеотец за ними торопился.* * *
Не надо было Локи идти к нему на встречу. И вообще не надо было ему ждать отца. А надо было сразу пойти к Ангрбоде – вот уж кто бы помог, а не помешал. Но – поздно, и теперь ему только и оставалось, что, припав животом к земле, ошалело мотать головой, пытаясь собраться с разбегающимися мыслями. Сквозь туман магии, сопротивляющейся сжимающимся на ней оковам, пробивались обрывки страшного приговора: “…послужит уроком…”, “…точно звери дикие себя ведёте…”, “…до весны…”. Всё внутри выло, упиралось, царапалось и рычало, но – без толку. С оглушительным щелчком на нём захлопнулись невидимые кандалы. И белый снег перед его глазами неожиданно почернел, а вместе с ним – и весь мир. … Очнулся Локи резко, как от толчка, вздрогнул всем телом и попытался встать на шаткие лапы. Тяжёлая рука придержала его на месте, а потом далёкий голос отца глухо произнёс: “Такова плата за мирный договор с Йотунхеймом”. Бог лжи попытался что-то ответить, но – не смог: снова словно провалился во всеобъемлющую, обволакивающую черноту. … В следующий раз Локи очнулся полным сил (но – не магии). И в одиночестве.* * *
Проклятье. Бог лжи смотрел на покрытые чёрной шерстью волчьи лапы и с ужасом думал, что, если не удастся ему сбросить чары Одина и найти способ вернуть всем настоящий облик, то он застрял в этой шкуре на многие годы. Потому что до Весны ещё была половина осени и очень, очень, очень долго тянущаяся в Йотунхейме Зима. Проклятье.* * *
Самая большая опасность превращения в зверя кроилась в том, что, если он не был частью тебя, то для звериных инстинктов и сознания места попросту не было. Точнее, не было предусмотрено. Но нельзя оказаться в шкуре зверя и не стать им. А тому, кто не был рождён Оборотнем, никогда не суметь совместить два противоборствующих начала. Леди Сиф и троица воинов довольно скоро прекратили хоть как-то давать понять, что помнят, что были когда-то кем-то кроме Волков. И сознание Тора тоже постепенно сливалось со звериным, сближалось с ним, пока, наконец, не поглотилось им полностью. Локи неустанно рыскал в поисках магических трав, ягод и грибов по всему Железному Лесу, но, сколько бы он ни старался, сколько бы ни помогала ему Ангрбода (его старая подруга, привычка бегать за советом к которой у трикстера появилась задолго до Волчьей шкуры), у них не было шанса успеть до того, как асы “озвереют”. Так что у бога лжи не было другого выхода, как ждать прихода Весны. Ждать, когда пройдёт время вынужденного заточения в зверином облике, ждать, когда снимут с него сдерживающие его магию заклятья, ждать, когда Один Всеотец вместе с лучшими магами Йотунхейма проведёт обряд, что убьёт в душах асов зверей, которым никогда в них места не было. И это было несправедливо. Это было по-настоящему несправедливо, ведь у Тора и его друзей вместе со звериным сознанием сотрутся и воспоминания о проведённых в Волчьих шкурах годах. В их памяти останется только первое время, когда они ещё только привыкали к новым телам, да, быть может, изредка всплывут из подсознания полузабытые ощущения погонь и охот. Но не более того. И это было просто верхом несправедливости, потому что единственным, кто будет помнить всё, каждый год, каждый месяц, каждый час, каждую минуту и секунду – это Локи, который, как бы ни думали асы иначе, виноват был меньше всех (если вообще был).* * *
После проведённого ритуала Всеотец смотрел на Локи так, будто бы хотел ему что-то сказать (а Лафей на Всеотца так, будто бы лучше было бы правителю Асгарда помолчать). Трикстер усмехнулся, отвернулся от двух безмолвно спорящих царей и, взяв за руку стоящую подле Ангрбоду, зачарованно смотрел, как постепенно синеет его кожа, разрисовываясь затейливыми, витиеватыми узорами, поразительно схожими с теми, что покрывали тело правителя ледяного мира. – Локи… – начал было Всеотец, но трикстер прервал его, произнеся отстранённо: – Что ж, мне всегда нравился Йотунхейм. А потом он как со стороны наблюдал за тем, как по одному уносят бесчувственных – асов – обратно в Асгард. Сначала Сиф, потом Вольштагга, потом Фандрала, потом Хогуна, а потом и… Та его часть, звериная, Волчья, которой он почти поддался за годы, проведённые в шкуре, надрывно выла, и тянула его сказать (попросить, проорать, потребовать), чтобы его Пару оставили. Чтобы дали Локи самому привести Тора в порядок. Чтобы дали Локи шанс – ведь может быть, может быть, тот вспомнит. Хоть что-нибудь, хоть отрывками, хоть… Но… Но это было бы глупо. Потому что Тор не вспомнит. Ему не дано вспомнить. Так же, как Локи не дано забыть. И он молчал, словно в оцепенении провожая (тоскливым) взглядом вспышку Радужного моста. Ведь где-то глубоко внутри, там, где билась и выла всё ещё сдерживаемая магией ритуала его многоликая звериная сущность, он всегда знал, что этим всё и кончится. Что в тот миг, когда их настигнут зачарованные стрелы, Локи потеряет свою Пару. Ведь ею был не ас-Тор. Ею был Волк-Тор. Которого больше нет. Который сгинул в магии ритуала, вернувшего всех в их настоящие тела. И Локи смолчал, не подошёл к Одину попрощаться и ничего не сделал. Только сжимал с силой руку Ангрбоды, чувствовал, как она подбадривающе сжимает его ладонь в ответ, и спокойно, ровно, глубоко дышал. У него больше нет Пары. И теперь ему осталось только убедить себя, что не больно-то и хотелось.* * *
Локи хотел позабыть Асгард – его лицемерие и ложь, пренебрежение к магии и высокомерность, бахвальство и кровожадность. Здесь, в холодных и спокойных льдах Йотунхейма, было хорошо: и дышалось легче, и сердце билось ровнее, и даже земля – промёрзшая, продрогшая, родная – помогала, успокаивающе что-то нашёптывала и делилась своими тайнами. Локи не солгал Одину, ему действительно всегда нравился Йотунхейм. Иррационально, странно, необъяснимо – он манил его, прельщал, завлекал. Каждый раз, крадясь тайными тропами к Ангрбоде из Асгарда, бог лжи ловил себя на мысли, что не хочет покидать ледяное царство, не хочет возвращаться “домой” (но возвращался всё равно всякий раз, потому что в лицемерном, лживом, высокомерном и пренебрегающем магией царстве вечности был Тор, а оставлять надолго брата одного, без своего чуткого присмотра? Слишком опасно и вообще нет уж). Локи нравился лёд. Говорят, что только ледяные великаны способны в полной мере оценить его красоту и величие – холодные шпили ледяных гор, снежные равнины, заиндевелые ветви деревьев. Лёд был прекрасен, снег был многоцветен – это асам он всё сплошь белый, а йотуны видели много больше, он говорил им много больше: лёгкий налёт жёлтого встречался близ старых ритуальных камней, синевой отливали льды, в которые ушли их предки, бурый цвет въелся в снега там, где в боях проливалась кровь асов… Это для других Йотунхейм был скучной и холодной пустыней. А йотуны знали лучше – они знали, что это дом. Вопреки распространённому мнению, большую часть мира занимали не снега – вода. Скрытый толщей льда, на три четверти вокруг простирался океан. Но лёд местами истончался, что давало ледяным великанам возможность вылавливать из него огромную рыбу с тёмной чешуёй и полуслепыми глазами. Локи нравился Йотунхейм, и он, конечно, не желал бы возвращения в Асгард. Но… Но хоть бог лжи и пытался отрицать в том хоть какое-то совпадение, но была всё же какая-то горькая ирония в том, что Тор пал от стрелы, выпущенной богом войны Тюром (почти поплатившимся за то рукой; об этом досадном “почти” трикстер сожалел ужасно), а сам трикстер – от стрелы богини любви Фрейи. Но Ангрбода, обронившая как бы невзначай после ритуала, что Волки Пару лишь раз находят, в чём-то была права. И пусть он ответил ей, что его звериная сущность многолика и вовсе и не обязательно моногамна, но она была права: и сны, и мысли его нет-нет да и возвращались к не-брату, не-другу и недо-любовнику.* * *
Одна тяжёлая рука зарылась в его отросшие волосы, намотала их на кулак, вынудила выставить напоказ шею, другая – замерла на его бедре, заставила застыть в уязвимой, открытой позе. Он попробовал дёрнуться, но его практически пригвоздили к кровати. Впрочем, даже так, даже если и думается, что не осталось у Локи выхода иного, как принять всё, что только ни дадут ему – он всё равно мог бы высвободиться. Боги, конечно, мог бы. Да только не хотел. Он хотел, чтобы его оголённую шею терзали зубами, чтобы оглаживали его подставленные ягодицы, чтобы так по-хозяйски, со вкусом взяли, чтобы в глазах темнело, он хотел скулить, выть и орать так, чтобы горло охрипло, он хотел… Он хотел самого себя забыть. Он хотел… Локи проснулся, тяжело дыша и пытаясь унять бешено колотящееся сердце. И так же, как во сне он хотел забыть явь, наяву он хотел забыть сон. Так же, как желал сжигающего жара тогда, сейчас желал остужающего льда. Потому что это просто сон, это просто Весна, это просто… просто… Боги, это было просто невыносимо. И несправедливо. Ему бы забыть уже свою несостоявшуюся Пару и двигаться дальше. Да только что-то не получалось никак. (Локи предпочитал винить в том Белку. И Сапсана. И – особенно – чёртова Горностая с его чёртовым Очень Правильным Хорьком). Потому что не так-то просто кого-то забыть, когда твоя собственная будущая свита считает своим долгом напоминать как можно чаще.* * *
Железный Лес, он же Лес Оборотней, населяли Девять Кланов Ярнвида. Тотемы у них у всех были разные, у кого Волк или Змей, у кого – Медведь или Олень, но у всех во главе стояли те ещё кукушки. Конечно, про этот отвратительный, варварский обычай (подумать только, выкидывать своих первенцев в другие миры, чтобы те доказали, что чего-то достойны, прежде чем их облагодетельствуют тем, что им и так принадлежит по праву крови и по праву рождения!) вспоминали только тогда, когда в мир льда приходили совсем уж тяжёлые времена, в которые многие (более мудрые) йотуны вообще предпочитали обождать с появлением наследников. Конечно, в том были и свои плюсы. Предполагалось, что так они будут больше ценить то, что имеют. И будут меньше зазнаваться. И знать не только Йотунхейм. Конечно, будущей элите и будущим государственным мужам (и девам) необходимо было знать больше, чем свой мир. Но выбрасывать для этого младенцев в чужие? Но подбрасывать их другим в гнёзда, как самые настоящие кукушки? Нет, всё-таки это был ужасный, отвратительный, варварский обычай. И пусть и была в нём своя доля мудрости, но Локи был уверен – он бы так со своим ребёнком поступить не смог. Конечно, был в том и действительно большой плюс: дети не оглядывались на родителей, которых толком не знали, смотрели на мир иначе, не цеплялись за старые, отжившие своё традиции и всякие ужасные, варварские обычаи наподобие подбрасывания кому ни попадя своих наследников. Конечно, Йотунхейму это шло на пользу – свежий взгляд и новые веяния, да и, возвращаясь на родину уже сформировавшимися личностями, но ещё не ставшими в полной мере частью другого мира, они приносили в мир холода и льда что-то новое, не давали ему застыть, закостенеть и заледенеть. В общем, умом Локи понимал: была в том своя доля мудрости. Но всё равно, какой же это всё-таки отвратительный, варварский обычай! И, главное, сколько же от него порой бывает головной боли!* * *
Энтони Старк, разбежавшись, вспрыгнул на Капитана Стивена Роджерса, во всю глотку горланя: – “И я бегу к тебе навстречу, И я несу тебе мышей, Ты – единственный на свете, Капитан ты всех Хорей!!!”. “Капитан всех Хорей” даже и не колыхнулся, будто бы никто в него и не врезался, только деловито перехватил поудобнее под попой свою Пару, вежливо извинился перед своим принцем и удалился – объяснять в приватной обстановке, что это уже не смешно, и что грызуны в постели – это моветон, а вовсе не “шикарный дар шикарного самца шикарному самцу”. Локи, как ни в чём не бывало, продолжил колдовать над садом (который создавал лично, по личному проекту и личной же прихоти), прекрасно зная, что сейчас эти двое немножко (или множко, это уж как не повезёт) пошумят, покричат, постонут и вернутся обратно, вроде как – помогать. На деле – мешать. Трикстер не без оснований полагал, что это всё Мидгард и его “республиканская форма правления” виноваты. Но всё равно свергаться каждый раз вежливо отказывался, благодарил за заботу и напоминал, что ничто к ледяному престолу ни у кого из его предков не прилипало, и у него, ещё раз спасибо за беспокойство, тоже не прилипнет. Но до того как они присягнут уже ему на верность, было ещё немного времени. И, кажется, вся эта шайка, по чистому недоразумению считающая себя не просто его свитой, но и друзьями (Локи понятия не имел, с чего им взбрела в голову столь дикая идея, но (очень мудро) не спорил с дураками), не теряла надежды успеть устроить революцию. Больше всех старалась Белка (которую он всё ещё звал Белкой, хоть и не при посторонних), возомнившая себя его телохранительницей и весьма активно охранявшая его тело от поползновений “всяких там”. Локи старательно делал вид, что заботу ценит, взгляд “я знаю что-то, что никто не знает, но не скажу” его из себя не выводит, но всё равно время от времени ловил себя на желании щёлкнуть метафорическими (волчьими) зубами опасно близко к её метафорическому (беличьему) слишком довольно распушившемуся хвосту – для острастки. Потому что Локи точно знал: это всё был её коварный план свержения монархии. Не обязательно же устраивать кровавые революции (про которые она порой с явной ностальгией рассказывала долгими зимними вечерами). Порой достаточно и просто не дать монарху (будущему) обзавестись наследниками, запугав до нервного тика всех нормальных свободных йотунов и специально, чтобы его позлить, подсовывая ему Хеймдалль знает что (и только Хеймдалль Всевидящий, кстати, вероятнее всего и знал, что она с ними такого делала, что вроде бы вполне себе адекватные, знатные, видные йотуны превращались в каких-то… мямлящих самок). В общем, в Йотунхейме было хорошо, тихо, мирно и спокойно. Но только когда у Локи не выдерживали нервы и он либо проклинал особо шумных и говорливых, либо сбегал на окраины царства, либо запирался у себя в звуконепроницаемых покоях.* * *
Локи думал раньше, что сердце его словно холодный камень, а на такой почве любви не взрасти. Локи был глуп. Локи забыл, что как мох порастает на камне, так и любовь найдёт способ прорасти в любом сердце, даже в том, что прежде билось так ровно. Локи был очень глуп. И теперь за глупость свою расплачивался глухой болью в том, что, как он когда-то думал, было камнем. Ведь Тору не дано было вспомнить. А Локи не дано было забыть. А все вокруг почему-то с садистским удовольствием пытались напомнить ему о том, что у него и так никак из головы не выходило.* * *
При дворе Лафея строго-настрого запрещалось произносить не то, что то-самое-трёхбуквенное слово, но и общепринятые его заменители. Причём этот запрет даже соблюдался, потому что как-то раз Локи небрежно проклял Старка безмолвием на неделю, когда тот ляпнул то, чего было нельзя (и в дальнейшем они с Клинтом почему-то называли Не-Пару трикстера исключительно “Тот-Кого-Нельзя-Называть” и хихикали; Локи не знал, почему, но на всякий случай подозревал худшее и берёг нервы, стратегически ни о чём не спрашивая). Вообще бога лжи поведение придворных сплетников возмущало искренне и сильно. Можно подумать он, будущий владыка Йотунхейма, только спит и видит, как бы раздвинуть ноги перед каким-то там асом! (То, что когда он спит, он это и впрямь видит, не имело решительно никакого отношения к делу и вообще только способствовало его искреннему, сильному и праведному возмущению). Но даже если у него и получилось приглушить голоса вокруг, внутренний голос и подсознание к его почти царским велениям относились так, будто бы нахватались революционной чуши от Старка и Белки вместе взятых. А это, знаете ли, было превозмутительно.* * *
Глава Клана Волка, Владычица Железного Леса и одна из немногих, кого Локи никогда не хотелось проклясть чем-нибудь страшным. Ангрбода. Они были знакомы очень давно, и она (наравне с отправленной приглядывать за ним в Асгард врачевательницей Сигюн из Клана Змея) всегда воспринималась им как семья. Локи думал порой, что он бы мог выбрать Ангрбоду своей Парой: у них были бы хорошие, спокойные, крепкие отношения. Она для него всегда была кем-то надёжным и дорогим, красоту и ум её не оценить было попросту невозможно, а их привязанность друг к другу всегда была взаимной, так что, пожалуй, они могли бы стать Парой. А однажды Локи отчётливо понял, что не зря она для него как родная: ей, действительно, предстоит стать частью его семьи. Локи снились разные сны (а не только те, от которых он уже готов был волком выть и на стены лезть), и в одном из них он как наяву увидел Фенрира – уже не маленького Волчонка, а могучего Волка. Своего наследника. И наконец-то понял, о чём говорила Ангрбода, когда пожимала плечами и, с тоской на него глядя, говорила, что, быть может, просто не появился ещё на свет тот, кому она станет Истинной Парой. Сон этот, конечно, в равной мере мог быть как пророческим, так и нет: Локи снилось не только то, что будет, но и то, что могло бы быть, сложись всё иначе. Но, в любом случае, объяснял он многое: и зачем она всё время следила, чтобы он пах ею – чтобы спровоцировать Тора; и почему рыкнула, чтобы Лофт не глупил и ловил за хвост своё счастье, когда тот, ошарашенный неожиданными ухаживаниями, пришёл к ней за советами. Но, в любом случае, Локи будет только рад, если окажется, что ей действительно суждено стать его снохой. Ведь из всей своей будущей свиты именно её он, не колеблясь, выбрал своей правой рукой (хотя кого бы ещё? Только она была ему настолько близка и только она знала столь многое об их Родине).* * *
Железный Лес был большой, зверьё в нём водилось разношёрстное, но далеко не со всеми из них у Локи отношения были тёплыми или приятно-прохладными. К примеру, Крот Фьюри из Клана Жука-Могильщика, старый сплетник, интриган и, к сожалению, – друг Лафея, а родного отца Локи всё-таки уважал, так что, как бы ни хотелось ему как следует помотать нервы одноглазому самолично, но – было нельзя. Приходилось действовать через Старка, которому приходилось отдуваться за двоих. Впрочем, тот – не жаловался. Жаловался Ник Фьюри Капитану, требуя, чтобы Роджерс уже угомонил свою Пару, но трёпка-другая Энтони скорее воодушевляла, чем отбивала к чему-либо интерес. Впрочем, что и неудивительно – Клан Реки Ножей славился тем, что всё в штыки принимает от тех, кто им больше всего нравится. Так что несмотря на то, что они более не были заперты в звериных шкурках, несмотря на то, что они уже точно определились, что они Пара, даже несмотря на то, что Старк уже давно усвоил, кто в норе хозяин и кто в Паре главный, несмотря ни на что – Очень Правильный Хорёк как воевал со своим Горностаем, так и будет воевать всегда. Потому что все эти склоки – всего лишь их способ привлечь внимание и завести партнёра. И, к сожалению, заводить партнёра в специально отведённых для этого покоях они упорно отказывались. Про их бурную совместную интимную жизнь знали все, даже те, кто, как и Локи, предпочёл бы не знать. Старк постоянно пытался сбить Капитана с ног собою. На настоящий момент попытка номер десять тысяч провалилась (как и предыдущие девять тысяч девятьсот девяносто девять, которым Локи был невольным свидетелем), но Энтони – не отчаивался (отчаивались все, при ком он никак не отчаивался). Иногда Тони набрасывался молча (но так везло Локи редко). Иногда Старк вспрыгивал на своего Капитана сзади с воплем “Но, жеребец, поскакали!”, иногда – с криком “А теперь покатай меня, большая черепаха!”, иногда… В общем, в фантазии этой парочке отказать было нельзя. Как и в эксгибиционизме, ибо прав был Клинт – этот Клан всегда был теми ещё извращенцами (правда, он это всё приплетал к рассуждениям, что ну подумаешь сексуальная магия – зато Наташа, как и все из Клана Кровавой Ольхи, однажды нашедшие себе Пару, ворожит себе с ним за закрытыми дверями и никому не мешает. В ответ Старк обычно праздно интересовался, везде ли Клан Молнии одинаково молниеносен, и многозначительно двигал бровями, за что бывал нещадно бит колчаном для стрел). Вообще-то все покои во дворце Локи самолично зачаровал на звуконепроницаемость. Но именно Старк и Роджерс до своей опочивальни упорно не доходили (трикстер подозревал, что проклятый Старк подначивал и подзуживал Капитана главным образом из-за того, что ему, филантропу этакому, просто нравились акустика в ледяных коридорах и устраивать бесплатные просветительские концерты). Иногда будущему владыке Йотунхейма действительно надоедал весь этот балаган, и он грозил своим придворным шутам тем, что, раз самым нормальным из них всех был Капитан и раз Мидгард делает из йотунов Хель весть что, то он попробует и остальных во льдах на пару десятилетий оставить – глядишь, поможет. Ну а если даже и нет, всё равно вечная благодарность простых подданных ему будет обеспечена. Но случалось такое исключительно редко, ибо обычно жизнь была прекрасна в своей спокойной холодности. К сожалению, именно была. Потому что в Йотунхейм вновь потихоньку, как вор, начала прокрадываться Весна. И холодное сердце кронпринца, только-только покрывшееся тонкой коркой льда, странно тянуло, глупое. И во сне Локи даже хотелось совсем растаять. К счастью, только во сне.* * *
По подсчётам Локи, прошла ровно целая вечность с того момента, как он в последний раз видел Тора в его божественном обличье. Половина вечности прошла в попытках остановить Тора в Волчьем обличье, вторая половина – в попытках забыть Тора во всех обличьях. Итого, по его подсчётам, прошла ровно целая вечность. И потому, признаться, он попросту растерялся, когда одним ранним весенним утром увидел громовержца стоящим прямо перед собой. Причём растерялся настолько, что позволил богу грома шагнуть к нему, стиснуть в объятиях и замереть так на долгие несколько минут. И даже, от большой растерянности, позволил себе судорожно вцепиться в неизменную алую ткань его плаща, глубоко вдохнуть исходящий от него запах солнца и лета и счастья, позволил (самую капельку) дрогнуть в груди укутанному в лёд камню, а потом… Потом Тор, глубоко вдохнув, с тихим удивлением горячо шепнул ему на ухо: – Ты… так хорошо пахнешь. – Он запнулся, прежде чем ласково произнести: – Брат. Руки Локи в ответ обняли ещё крепче, а губы его дрогнули в (широкой и счастливой) улыбке, когда он наконец понял и весь замысел Всеотца, и чего ждал от него всё это время Лафей, и каковы были на самом деле условия мирного договора между их царствами, и к чему его так подталкивали все, кому не лень (а неленивых в Йотунхейме было поразительно много). Что ж, не волей природы и инстинктов, так волей их отцов, похоже, всё же будут у них с Тором Волчата.* * *
Спустя всего несколько месяцев Локи венчался на царство, а потом – и просто венчался с новым царём Асгарда Тором Одинсоном. Эту величайшую жертву во имя установления вечного мира меж их мирами трикстер до последнего отказывался приносить, но долг – он же превыше всего. Ему просто-напросто пришлось. Это была вынужденная мера. И да, то, что он подозрительно счастливо улыбался, когда клятвы приносил – так это он за Родину радовался. Ведь радеть о её благе – его главная царская обязанность. И, кстати, брак у них с Тором политический, исключительно во имя вечного мира меж двумя прежде непримиримыми мирами заключённый. А то, что никто (даже Локи) в это не верил – это уже дело десятое. Его дело было предупредить (и поломаться, ибо убеждать и уговаривать его Пара слишком хорошо умела и слишком сильно любила, чтобы бог лжи вот так просто взял, сдался и, как говорили считающие себя его друзьями его приближённые, “обломал всем кайф”). И, как бы ни сверкала таинственно глазами Белка Наташа и ни делала вид, что знает что-то, что более никому не ведомо, сколь скабрёзно бы ни шутил Горностай Тони, сколько бы ни сплетничал за его спиной Крот Фьюри, сколько бы ни думали все вокруг, что что-то знают, но, на самом деле? Что бы они все понимали в тонкостях трикстерской души. И трикстерского счастья. The end. Примечание: К главе имеется иллюстрация, посмотреть можно здесь: http://lunnayamurka.deviantart.com/art/The-Wolf-s-Mate-428894509 Или здесь: https://i.pinimg.com/originals/e2/a8/01/e2a801c2440983e13d93c9a977c0d234.jpg Трикстер (англ. trickster – обманщик, ловкач) в мифологии, фольклоре и религии – божество, дух, человек или антропоморфное животное, совершающее противоправные действия или, во всяком случае, не подчиняющееся общим правилам поведения. Зачастую фигура трикстера проявляет половую изменчивость, меняя гендерные роли. Теорема – утверждение, для которого в рассматриваемой теории существует доказательство (иначе говоря, вывод). В отличие от теорем, аксиомами называются утверждения, которые в рамках конкретной теории принимаются истинными без всяких доказательств или обоснований. Цверги (др.-сканд. dvergr, мн.ч. dvergar) – в германо-скандинавской мифологии карлики, встречаются также и под другими названиями, к примеру, “дверги”, “нибелунги”, “свартальвы” (тёмные или чёрные альвы). Цверги обитали в земле и камнях, они боялись солнечного света, превращавшего их в камень. Эти существа были очень искусны в разных ремеслах, они создавали волшебные изделия для богов: молот Мьёлльнир, копье Гунгнир, золотые волосы Сиф, ожерелье Брисингамен, корабль Скидбладнир и др. Скандинавские легенды повествуют, что в незапамятные времена цверги были червями в теле огромного великана Имира, из которого был сотворен мир. Согласно мифу “Язык поэзии: О кузнецах, сыновьях Ивальди” из “Младшей Эдды”, Локи поспорил с цвергами Брокк и Эйтри и поставил в заклад свою голову. Спор он проиграл, и ему хотели было отрубить голову, но Лофт сказал, что цвергу, мол, принадлежит голова, но не шея. Тогда ему зашили рот, сшив вместе губы ремешком, который зовётся Вартари. Иггдрасиль (швед. Yggdrasills, Yggdrasil) – Мировое дерево в германо-скандинавской мифологии, исполинский ясень (или тис), в виде которого скандинавы представляли себе вселенную. Огненные великаны – в германо-скандинавской мифологии великаны, жители Огненных земель (Муспельхейма). Считается, что кроме них там никто жить не может. Вальхалла, Вальга́лла (др.-исл. Valhöll, прагерм. Walhall – “дворец павших”) – в германо-скандинавской мифологии небесный чертог в Асгарде для павших в бою, рай для доблестных воинов. Хель (др.-сканд. Hel) – в германо-скандинавской мифологии повелительница мира мёртвых (Хельхейма). Тюр, Тир или Тив (Týr, также Ziu) – в германо-скандинавской мифологии однорукий бог воинской доблести. Тюр лишился руки, когда асы решили сковать огромного волка Фенрира волшебной цепью. По одной из версий, Тюр вложил свою руку в пасть Фенрира в знак отсутствия недобрых намерений. Когда волк не смог освободиться, он откусил руку Тюра. Фрейя (др.-сканд. Freyja) – в германо-скандинавской мифологии богиня любви, красоты и войны, жительница Асгарда, равных ей по красоте не было и нет во всем мире ни среди богов, ни среди людей. Обыкновенная кукушка – один из наиболее совершенных гнездовых паразитов, подкладывающий свои яйца в гнёзда других птиц. В главе переделана песня “Королева красоты” – шлягер 60-х годов XX века, принадлежащий перу Арно Бабаджаняна и исполняемый певцом Муслимом Магамаевым, в дальнейшем был многократно перепет другими исполнителями. В германо-скандинавской мифологии Ангрбода породила Локи троих детей, в том числе и чудовищного волка Фенрира. Согласно некоторым источникам, не вполне ясно, кто стал матерью детей Фенрира – Хати и Сколя: по одним версиям – какая-то безымянная великанша из Ярнвида, но по другим – сама Ангрбода, вступившая со своим сыном в кровосмесительную связь. Сноха – жена сына по отношению к его отцу (свёкру). Кронпри́нц (нем. Kronprinz, букв. принц (князь) короны) – в германоязычных монархиях титул наследника престола (обычно в тех случаях, когда это старший сын монарха, а не иной родственник). Скабрёзные шутки – неприличные, непристойные. Железный лес расположен в Йотунхейме, в нём живут йотуны клана Ярнвида. Население Ярнвида подразделяется на девять кланов, или племён. Их тотемы – Волк (к этому племени принадлежат все волки-оборотни Железного Леса), Змей, Гиена, Молния, Призрачный Олень, Пещерный Медведь, Река Ножей, Кровавая Ольха и Жук-Могильщик. Во главе каждого клана стоит вождь, а Ангрбода, возглавляющая клан Волка, – предводительница всех вождей. Йотуны Железного Леса далеко не моногамны и часто вступают в межплеменные браки, так что в жилах большинства из них течёт кровь нескольких кланов, а то и всех девяти. Каждому клану присущи свои особые таланты. Клан Волка производит на свет по большей части волков- и псов-оборотней, а клан Пещерного Медведя – медведей-оборотней или просто довольно рослых, массивных йотунов, покрытых косматой шерстью. В племени Молнии сильна кровь огненных этинов, многие его представители – огненно-рыжие. Клан Змея – змеи-оборотни и знатоки ядов; некоторые из них могут отравить одним прикосновением, но могут и готовить на основе своей крови целебные яды, которые в малых дозах побеждают тяжёлые болезни. Иными словами, йотуны этого клана – не только убийцы, но и врачеватели. К клану Гиены принадлежат падальщики, пожиратели трупов. По кровным линиям этого племени передаётся энергетический вампиризм. Кроме того, в клане Гиены, как и в клане Змея, часто рождаются гермафродиты. Племя Призрачного Оленя – великолепные охотники и мастера по работе с предками и душами мёртвых; из этого клана происходят жрецы, специализирующиеся на погребальных обрядах. Клан Реки Ножей – рыболовы, сведущие в магии пресной воды, а также искусные резчики по дереву и изготовители инструментов. В клане Кровавой Ольхи много целителей, травников и повитух; встречаются также оборотни, способные превращаться в деревья и кусты. Йотуны Кровавой Ольхи – мастера сексуальной магии (точнее, особой её разновидности, ориентированной на катарсические испытания). И, наконец, обитающий в предгорьях клан Жука-Могильщика, названный в честь жука-трупоеда (Nicrophorus), священного животного Хель, – состоит из существ, похожих на троллей и питающих особую нежность к насекомым и мелким грызунам. Один из признаков крови Ярнвида – “зыбкость плоти”, как порой называют этот феномен. Подразумевается, что йотуны Девяти Кланов меняют облик так часто и так свободны от привязанности к формам, что сказать, как они выглядели “изначально”, попросту невозможно, да и сами они подчас этого не помнят. Великаны Железного Леса невысоки ростом по сравнению с другими йотунами – ненамного выше, а зачастую и ниже рослого человека. Многие из них отличаются диковинными уродствами; иные покрыты звериной шерстью и грубой шкурой, а иногда и чешуёй или перьями; иные – гермафродиты; иные – рогаты и козлоноги или просто выглядят так или иначе странно. Вообще говоря, среди йотунов считается, что любая неоднозначность гендерной принадлежности – признак происхождения от одного из кланов Железного Леса. От автора: Я хочу сказать большое спасибо всем, кто уделил время и внимание моей работе. Надеюсь, она вам понравилась и заставила вас хотя бы чуточку улыбнуться. Также хотелось бы обратить ваше внимание, что если после прочтения у вас возникли какие-то вопросы, или что-то осталось неясным, не стесняйтесь спрашивать, я постараюсь всё разъяснить и пояснить. С искренним мурлыканьем, Лунная Мурка.