Игра в чужие куклы

- Все, рабочий день закончен, тебе на сборы три минуты! - Малиновский влетел в кабинет Андрея, взвихрив бумаги на столе. Так-так-так! Щека опять в помаде. Ах да, это всего-то Шурочкина оранжевая - она, видимо, еще не забыла, когда у ее бывшего шефа день рождения. - Куда ты меня тащишь? Рано еще. - С именинником не спорят! И не рано, а в самый раз. Стрелки на бешеных часах вытянулись в струнку. Крутящаяся дверь выпустила их в августовский плотный воздух, и Роман мягко отобрал у Андрея готовые пикнуть сигнализацией автомобильные ключи. Бросил их удачно подвернувшемуся Потапкину: - Будь другом, поставь машину вице-президента в гараж. - Кивнул Андрею: - Поедем на моей. - Это похищение? Но Роман на шутку не среагировал. Разговаривали обо всем и ни о чем. Не виделись десять дней - а это срок. Для того, чтобы упустить из пальцев нить и снова начать задумываться: что сказать, а чего не стоит говорить. Жданов, конечно, заметил на заднем сидении термос, сумку-холодильник и фирменный пакет "Глобуса Гурмэ". Промолчал. Только когда они уже выехали за МКАД, спросил: - Мы что, опять по елки? - Не сезон. Мы за подснежниками, - шутка новорожденного прозвучала не по-Ромкиному грустно. - А если серьезно? - Хочу показать тебе один дом. Его проектировал мой прадед, архитектор. Между прочим, знаменитый. - Надо же, какие у тебя, балбеса, предки! - Это еще не все. Прабабка была директором Большого театра. Ты думаешь, в кого я такой весь... талантливый? Дед с бабушкой в блокаду работали на радио, с Берггольц. Погибли при бомбежке. Отца пятилетнего отправили в эвакуацию... представляешь, вернулся - и никого из родных, зато дом уцелел. Но тогда своих не бросали. Его вырастила то ли пятиюродная тетка, то ли троюродная бабка, она в Петергофе реставратором работала. Он у меня физик-ядерщик. Всю жизнь работал в закрытом НИИ. И сам всегда закрытый. Ага! За окном - трасса "Скандинавия" М-10. - Я понял: мы к нему едем? В Питер? Ромка кивнул, неуловимым движением тронул глаз у виска. Плачет? Нет, показалось, просто солнце в глаза. - Когда я родился, ему уже за сорок было. Он тогда в маму был влюблен, семью свою оставил. Ты знаешь, у меня сестра сводная в Ярославле, старше меня намного. А мамы-то и не стало, только я. И я не помню отца счастливым. Он, конечно, меня любил... наверное. Но никогда к себе не подпускал. А летом - отправлял из Москвы в дедов дом. Там была тетя Тая, большая, мягкая, и я таял, таял... Последний год - его последний год… - он жил там, в Петергофе, где провел детство. - Ром, прости, я не знал. А... когда? - В январе. И никто не знал. Я так и не успел попросить у него прощения, что почти не виделся с ним, когда ушел из дома. Пока совсем не стемнело, остановились у обочины перекусить. У Жданова зазвонил телефон, он вышел из машины. - Да, Катя! - В чем дело, ты где? - Понимаешь... ты только не сердись. Меня Малина везет в Питер. Похоже, у него проблемы. - Наконец-то! - скрежетнула зубами добрая Катя. - Ты ему, что, не сказал, что я отпустила тебя до одиннадцати? - Сказал, конечно! Только он понял, что до одиннадцатого. В воскресенье как раз вернемся. На том конце провода повисло тяжелое молчание. Но характерный звук оживленной автотрассы не оставлял сомнения в правдивости слов Андрея. - Приедешь - поговорим! - и она нажала отбой. Возвращаться резко расхотелось. Было уже почти два часа, когда машина, коротко прошелестев по гравию, остановилась возле кованой ограды. Жданов завороженно смотрел на фестончатые окна, на островерхую башенку, блестевшую черепицей в лунной дорожке. Где-то недалеко шумно дышал залив. Дверь открылась так мягко, словно давно ждала их прихода. Ромка пошарил слева по стене, щелкнул рубильником, и зажегся свет. Даже было слышно, как в животе старого дома заурчал холодильник. Роман, остатки усталости которого отлетели, как козырек от кепки, потащил Андрея наверх, по скрипучей винтовой лестнице. - Вот, смотри. Мой капитанский мостик! - голос Ромки звенел мальчишеской гордостью. Это была та самая башенка, выходившая окнами на залив. Узкая тахта, стол с горой кляссеров, запылившийся парусник на полке, карта мира полукругом, вся в стрелках фломастера... - Малина, да ты филателист! И модели клеил. Значит, ты и правда никогда не врешь? Ромка, не отвечая, распахнул окно и ахнул. - Смотри, какое небо. Пойдем, пойдем сейчас! - Куда? - Андрей честно думал, что ночь, даже такая необычная, существует для сна. Но Рома аж пританцовывал от нетерпения. - Ты в своей Москве видел когда-нибудь, как падают звезды? Август - месяц звездопада. Недаром же я родился. И снова потянул за собой Жданова, путающегося длинными ногами на незнакомой лестнице - уже вниз. Небо горело иллюминацией. Но яркие звезды - не вру: с кулак! - уже готовы были погаснуть под напорами ветра и громадой, надвигающейся со стороны залива. - Вон! Вон, одна упала! Ты видел? - Жданов только хлопал глазами в направлении Ромкиной руки. - Вон! Еще! Может, тебе очки мешают? - Ромка тормошил вконец растерявшегося Жданова. Но вот, кажется, и Андрею повезло - небо чиркнуло огненным хвостиком. А Ромку клинило дальше: - Жданчик, давай купнемся! Тепло же. Здесь мелко, не бойся. Мне по горло, значит, тебе... и того меньше. Андрей с сомнением глянул на мутную, взбаламученную пенными гребнями, воду залива. Но Рома... Эх, была - не была! Они сложили одежду - всю! (ведь нет никого!) на бревнышко, и Ромка побежал по волнам, высоко вскидывая крепкие ноги. Жданов шел, не торопясь, постепенно обтирая мокрой ладонью тело, чтоб не ежиться под скворчащими, обжигающими холодом брызгами. Вот и обещанное "почти по горло". Андрей вздохнул и поплыл навстречу волне, делая короткие уверенные гребки сильными руками. Ромка невдалеке нырял и плескался, как расшалившийся тюлень. Однако! Две зарницы одна за другой, и отдаленный раскат! - Все, валим, гроза идет! До берега огромными скачками - адреналин в помощь! Но при очередном всполохе они заметили тень, метнувшуюся от бревнышка. Неужели? Так и есть - один сиротливый носок Малиновского, серенький. И закопавшиеся в песок ждановские очки. "Джинсы фирменные, две пары. Магнитофон отечественный... Куртка кожаная - две! Блин!!! Ключи от дома! И от машины? Нет, их я, кажется, на стол бросил." Рома не успевал радоваться подаркам судьбы к днюшке. Но кто бы мог подумать, что воспитанный мальчик Андрюша может завернуть таким трехэтажным! У Малиновского уши загорелись от смущения, настолько натуралистично и образно это прозвучало. А может, еще и потому, что они с Андрюхой в буквальном смысле остались без штанов по его вине. Но раздумывать было некогда - ливень начинался нешуточный, хлесткий, как пощечины и пошлепины… всего остального. - Андрюш, давай бегом, через нижний участок! Напрямик! Дрожа и чертыхаясь, Андрей старался не отстать от Ромчика, который видел в темноте, как кошка. Но на пути его кошачей поступи возникла черная тень огромного пса. Баскервилька глухо заворчал, потом вдруг скульнул удивленно и завилял мохнатым хвостом, аж ветер пошел по мокрым икрам. - Дик! Дружище, ты жив еще? Андрюш, я его щенком помню! Соседу, Гришке, подарили. Знаешь, как я ему завидовал? Ух ты, Гришкин шпендик - морда мокрая!!! Собакевич! Жив, курилка! Жданов, подрыгивая конечностями, выждал минуту из вежливости, потом прервал излияния кхеканьем. Ромка потрепал клочкастые уши. - Пока, Дик! Андрюх! Вон видишь кусты смородины? За ними дырка в заборе. Побежали! Он легко ввинтился в знакомую с детства прорешину раздвинутых прутьев. А Ждан оказался то ли крупнее, то ли неуклюжее и ободрался около ключицы - даже не заметил. Небольшое окно на первом этаже было закрыто, но Рома, поколдовав секунду, все же приподнял фрамугу и рыбкой скользнул в узкую щель. Потом, наподдав по раме, загнал ее наверх и помог забраться Андрею, который все равно умудрился снести ногой туалетный столик. В сером предутреннем свете Жданов разглядел ванну, стоящую почему-то посредине комнаты. Все, спасены! - Э, да у тебя кровь! Сейчас, погоди, йод найду! - Ромка повернул плечи Жданова поближе к рассвету, его горячие руки касались атласного мокрого бицепса Андрюшки чуть дольше положенного. Андрей молчал. И Ромка тоже. Если неровное дыхание и учащенный пульс еще можно было свалить на бег по пресеченной местности, то почему так страшно ему увидеть глаза своего друга? Он быстро слизнул, горячечным импульсом ведомый, капельку крови, выступившую на ссадине. И почувствовал, как рука Андрея неуверенно легла ему на поясницу… Роман проснулся, как вздрогнул. Нерасправленная кровать, рассыпанный на ковре пепел. В телевизоре картинка шестичасовых новостей. Он облизнул пересохшие губы. Во рту еще перекатывался красной горошинкой привкус железа. "Это все сон!" - то ли облегченно, то ли разочарованно. Черт, приснится же такое! Вчера вечером, "У Севы", он мрачно наблюдал, как Жданчик то и дело косился на Rolex, неестественно напрягая руку. Думал, что незаметно. - Ладно, иди уже. Катерина заждалась. - Понимаешь, она сказала, чтоб я ... не поздно. - Уж спасибо, что отпустила. Это таааакой подарок! А если опоздаешь? В железных объятиях задушит? - подначка вышла какой-то беспомощной. - Да нет, молчать опять будет. Неделю! Я для этого женился? - А для чего ты вообще женился? Жданов виновато хмыкнул. Вид у него был растерянный. Кажется, вопрос не поразил его новизной. - Ладно, удачи тебе! Вон какие девушки пропадают, - Жданов кивнул в сторону бара. Стайка томных длинноножек-одноночек весело посвистывала трубочками коктейлей. Андрей, на прощанье впечатав пятерню в Ромкину руку, ушел. Закрыть глаза. Понять, что хочется, а вернее, чего не хочется. Может, позвонить какой-нибудь из списка, чтоб хотя бы не тратить время на все сначала, но отработать заученное: "Я совсем один... так захотелось тепла... Мартини, сыр, фрукты"? Неужели самому не надоело? Нет, лучше домой! Квартира встретила средоточием тишины. Чтобы ее поскорее прервать, бухнулся на кровать, дотянулся до пульта, включил телевизор. Да так и остался с пультом в руках, в неудобной позе. Янковский. И лицо какое-то... опрокинутое. Он любил его фильмы, но этот не видел. "Полеты во сне и наяву" - прочитал после рекламы. Едва начатая бутылка виски отыскалась рядом с лежбищем, в баре, закамуфлированном под огромную гирю. Он смотрел, не отрываясь ни от фильма, ни от горлышка. И кино-то давно кончилось, но пришел сон - сам, неслышным дыханием, непрошенным подарком, случайно отыскавшимся в куче мишуры и оберточных блесток... Странный такой сон. Ну уж, дудки! У него все хорошо! Просто отлично. Успешен, свободен, молод! И все же... Что не так на картинке? Спокойно! Утренней (недолгой, правда) пробежкой ударить по тормозам рефлексии. Затем прохладный душ и кофе, такой черный, что в нем можно топить преступников. И на работу. В машине крутнул радионастройки, попал на нелюбимый "Шансон" и, замешкавшись переключиться, услышал голос Визбора: "Попробуем заснуть под пятницу, под пятницу, под пятницу. Во сне вся жизнь на нас накатится..." Рука механически убрала канал, но мозг уже успел запеленговать строчки. Сон под пятницу! Да уж, 30 лет - ума нет, и не будет! Так говорила тетя Тая про своего непутевого сына Витьку, который вечно ходил клянчить у нее на бутылку. Ну-ка, ну-ка! Он вернулся на волну и попал на конец песни. "Всю ночь бредем мы сквозь сумятицу, сумятицу, сумятицу, И лишь к утру на нас накатится Догадка, что была в крови: Все оттого, что сон под пятницу, под пятницу, под пятницу Нам дан, чтобы не спрятаться От нашей собственной любви." Он на момент потерял управление, машина вильнула, но удачно, в миллиметре от чужого капота. Жидким огнем хлестнуло по венам - Роман вспомнил, какое желание он загадал во сне, когда упала звезда.