Игра в чужие куклы

(… вместо предисловия) - Добрый вечер, Евгения Соломоновна! – Андрей тормознул, шурша гравием по короткой, но живописной подъездной дорожке, ведущей от шоссе к «Дубочкам». - Здравствуй, Андрюша, - пожилая женщина с белым пуделем на красном поводочке улыбнулась в ответ, да так счастливо, что Жданов сам заулыбался. Вышел из машины, вдохнул вечерний сентябрь, смешавший запахи грибов и костра… Шанель, любимица их Ланечки, завиляла снежно-пышным хвостиком и оставила след от тоненьких лапок на брючине от Армани. - Гуляй, девочка моя, - хозяйка отцепила поводок, и Шанелька, сиганув через канавку, стала деловито шуршать опавшими листьями. – Только далеко не отходи! Из всех соседей только с ней, вдовой известного коллекционера, в прошлом художницей-иллюстратором, у Андрея и Романа сложились теплые, почти доверительные отношения. Даже в гости иной раз наведывались всем их андеграундным семейством. Евгения Соломоновна, сидя у камина, попивая коньячок, легко подтрунивала над мальчиками и не шикала на Ланечку, норовящую потрогать тонкие фарфоровые статуэтки. - Андрюша, я, кажется, совершила святотатство. Я сегодня отдала Шанель двум мужчинам сразу. - …? – изумлению Жданова не было предела. И она поведала Андрею грустную историю о том, что ее девочка трижды безуспешно пыталась вступить в отношения с противоположным полом, но пудельки, пасуя перед ее напором, вмиг теряли лицо, то бишь морду, и дело заканчивалось пшиком. - Но сегодня мне было обещано, что два мальчика, серебристый и черный, свое дело знают, и результат гарантирован – не один, так другой. Понимаешь, Андрюша, Шанельке пять лет, и если не сейчас, то щенков нам: ни ей, ни мне - не дождаться. К сожалению, собаки стареют быстрей, чем люди. Андрюша, едва обретя дар речи и глядя на довольно фырчащую Шанельку, вздымающую лапами салют осенних листьев, философски заметил: - Судя по всему, ей понравилось… *** Новый год приближался. Это было видно по выросшим на каждом углу столицы синтетическим елкам. По Ланечке, деловито вычеркивающей дни в календаре до первых больших школьных каникул – и поездки в Лондон. (Правда, в письме Деду Морозу, запрятанном далеко под подушку, она писала совсем о другом: была у нее мечта…) По разгоравшемуся желанию внутри каждого любящего дарить любимому что-то символическое, знаковое. Словом, треволнения, но приятные. Однако Новый год как семейный праздник еще никто не отменял, и Маргарита Рудольфовна с Павлом Олеговичем планировали прибыть как раз к бою курантов. Их нечастые визиты в Москву, с одной стороны, были благом для Андрея, который не хотел каждый раз оправдываться за свой выбор, с другой – было обидно за девочку, хоть и не родную по крови, но все больше ощущающую себя чужой бабушке с дедом. Лед сломал, как ни странно, Жданов-старший. В конце концов, кому, как не ему, понимать, что вопросы родства не главные, а ребенок, носящий фамилию Жданова, – это их будущее. И что там скрывать: у него, никогда не имевшего дочки, просто не было шанса не попасть под ее обаяние. Маргарита Рудольфовна, поначалу вздрагивающая от слова «бабушка», тоже прониклась своей ролью и заранее составила расписание их развлечений на Лондонских каникулах. Стол был накрыт, первые салаты съедены, ждали только Деда Мороза. После боя часов, в наступившей тишине, тихо звякнул колокольчик входной двери, и Ромка наперегонки с девочкой бросился открывать. На пороге стоял серебристый мешок – небольшой, но и не маленький. Роман шуточками-прибауточками комментировал подарки: акварельную миниатюру, портмоне, навигатор, плюшевую Змею с крылышками – символ года, планшет, длинный конверт с логотипом турагентства. Ланик спел новогоднюю песенку. Все довольны, уже пора и горячее подавать. И вдруг… Снова колокольчик у двери. Ланечка и Андрей едва успели увидеть фигуру на дорожке, потом отворилась калитка, и кто-то большой, в красном одеянии с белой оторочкой, не поворачиваясь, помахал им на прощание и скрылся. А на пороге дома стояла сумка-переноска, покачивалась и тихо повизгивала. Андрей бережно понес этот новогодний бонус в дом, а Ланечка боялась поверить себе – неужели самое заветное ее желание исполнилось? Щенок был мохнатый, белый с черными ушами и пятнышками на спине, ужасно дружелюбный и любопытный. Тут же познакомился со всеми, слопал кусок колбасы, упавший со стола, сделал лужу посреди комнаты и вернулся к Андрею – возьми меня на ручки! Жданов посадил это чудо на свою ладонь, Ланечка не дыша гладила шелковые ушки, щен вздохнул, сладко потянулся и, кажется, задремал. А Ромка пошел за тряпкой. Домик для Каролинки (а это была девочка) сделали пока из обувной коробки. И Ланечка уложила малышку, сама отправилась спать, украдкой шепнув Андрею, что это самый счастливый Новый год в ее жизни. Роман, немного нервно звеня посудой, посматривал на Жданова, имевшего вид развеселый и даже малахольный. - Ну, ну и что это за Белый Бим Черное ухо? - Ром, это пудель. Только окрас необычный, «арлекин». Потому что Шанелька белая, а папаша черный. Мне Евгения Соломоновна объяснила, что это редкость, что доминантный ген, локус какой-то, и еще рецессивный ген был, ну, я не очень понял… Там остальные в помете все черные, и все мальчики. А она одна такая. Смешная, правда? - Палыч, ты со мной не догадался посоветоваться? Ты просто… генератор проблем какой-то. У них завтра самолет, собаку в Англию без прививок не пустят. - Да сделаны у нее прививки! - А ветсправка? А у родителей ты спросил, оно им это надо? У них же там, как-никак, четыре кошки. Жданов потихоньку мрачнел. Ромка продолжал греметь тарелками, но посмотрев на приунывшего Андрюшу, смягчил тон. - Ладно, разберемся. Я-то, дурак, тоже тебе хотел сюрприз сделать. Ты хоть успел посмотреть, что там в конверте? Билеты в Стокгольм, и отель забронирован самый наш, и приглашение на выставку Дэвида Лашапеля, и Fashion Party. В общем, танцы до утра. Теперь придется твою королевишну брать с собой. - Каролину… Наутро проводили в аэропорт доченьку, клятвенно уверили, что за неделю Каролинка ее не забудет, и пообещали, что научат ее отзываться на кличку. Заодно узнали, что требуется для ввоза собаки в Швецию. Оказалось, что самая нужная, по мнению Шереметьево, прививка так и не сделана, и Роман помчался в ветлечебницу, которая, к счастью, работала в праздники. Там он обаял носатую и усатую докторшу, и она поставила отметку задним числом, что и требовалось, и долго потом еще вспоминала «этого милого молодого человека». Ах, Швеция зимой! Стокгольм. Старый город, пряничные домики, добрый теплый свет уличных фонарей, ледяные ангелы и светящиеся лошадки, уставшие теплоходы в незамерзающей воде и уютный номер в Sky Hotel Apartments. - Ближе к небу, Малиновский, ближе к небу! А самое главное, здесь пускают с животными. Вот до чего толерантность дошла! – Андрей практически не спускал с рук пушистое чудо, и когда они вышли из гостиницы прогуляться, приладил кутенка за пазуху в шарф. Роман, начитавшийся проспектов, уверенно вел друга по незнакомым улицам. Рассказывал городские легенды - приманку для туристов, забегал вперед, изображая малютку из Вазастана, жужжал моторчиком, но видя, что внимание свое Андрей делит поровну - ему и теплому клубочку, сопящему у него на груди, в конце концов спросил почти обиженно: - Малыш, а как же я? Ведь я лучше собаки! Вечером Ромка уговорил Андрея переступить порог гей-клуба. После ужасов «Голубого огонька» у Жданова было, мягко говоря, предвзятое отношение к такого рода заведениям. Но Sidetrack, престижный клуб, один из старейших, расположенный в уютном подвальчике на Сёдермальме, был настолько приятен, и парень-официант был ненавязчиво-доброжелателен, и еда вкусная и недорогая, и диджей умело смешивал незнакомые мотивы со старыми хитами, что Андрей расслабился и придвинулся к Роману, чтоб в благословенной полутьме прикоснуться губами к нежному участку кожи под ухом. Рядом, за столиками, раздавался то смех, то интимный приглушенный разговор, иногда мужчины обменивались объятиями, губы касались губ, и никто ничего не боялся. А может, правда, плюнуть на все и перебраться сюда? Уж выучит он как-нибудь этот чертов английский! Андрей чувствовал, что он на пороге чего-то, но вот чего именно – не знал. Экскурсии, музеи. Фотовыставка Burning Beauty. Вот еще один день растаял. Тихо. Ромка в душе. Каролина, приноровившись спать между ними, что Ромкиного восторга не вызывало, заранее заняла место поближе к ждановской подушке. По телевизору реклама, и, хоть и без перевода, Андрюша понял, что в магазинчике сувениров, совсем рядом, на Lindhagensgatan, продается диетическая свинка: ее ставишь в холодильник, и хитрость в том, что когда его открываешь, она хрюкает. И все в доме знают, что кто-то ночью не прочь подкрепиться. Тонкий намек на толстые обстоятельства. А то у Малиновского в последнее время пузико все растет и растет. «Завтра схожу, пока он в редакцию поедет». Роман по работе (на «Эксперт – ТВ») должен был встретиться с их собственным корреспондентом в Швеции. Вот так и не уговорил его Жданов за эти годы вернуться в «Зималетто»: Малиновский отказывался переступить порог кабинета, где когда-то его руку встретила пустота. Наутро он, бодренький и свежий, убежал, а Дрюша с песиком валялись и наслаждались ничегонеделанием. Однако! Покормив, прогуляв, укрыв пледиком Каролину, Андрей отправился за свинкой. Как ни странно, магазинчик нашел быстро, жестами и парой слов типа «Плиз» и «Сенкью» объяснился с продавцом, вышел на улицу… Вроде бы только что светило неяркое северное солнце, но – налетел снеговой фронт, непокрытую голову мигом засыпали крупные хлопья, и Андрей, завертев ею, попытался отыскать взглядом ближайшее кафе, чтоб переждать непогоду. И увидел в снегопаде, как во сне, неуловимо знакомую фигуру: легкая походка, длинные волосы, почти укрывшие опущенное лицо, - пока она не подошла ближе и не вскинула голову, почти наткнувшись на остолбеневшего от неожиданности Андрея. - Андрей? Не может быть! - Да, Лера, это я. Странно, да? Вот мы где… увиделись. Они постояли молча, но снег сыпал и сыпал, как будто намекал: «Укройтесь, ребята, выпейте чашечку горячего шоколада и поговорите, раз уж встретились!» Да вот и кафе, совсем рядом. И стол у окна свободен. Немного суетясь, Жданов помог Лере раздеться. Сел рядом, за узкий овальный столик, сцепил руки в замок и… не смог заговорить первым: все происходящее по-прежнему казалось ему сном. Изотова взяла на себя общение с официантом, когда Андрей замахал руками, услышав шведскую тарабарщину, заказала кофе для себя и виски для Андрея. Пауза затягивалась. Нарушил ее звонок телефона – короткое «sorry» в сторону Андрея, явно деловой разговор на свободно летящем английском и жесткие нотки в интонациях Изотовой. Она нажала отбой, в глазах еще плавали льдинки. - Прости, Андрюша, это по работе. - Какая ты… суровая! - Приходится. Я ведь уже не «рыбка», не «птичка» и не «бабОчка». - А ...чем ты занимаешься? Ты здесь, в Швеции, живешь? - Да, четвертый год. Ты сам понимаешь, модель – профессия эфемерная. Но мир высокой моды ведь так просто не отпустит, верно? Мне повезло – я увлеклась фотографией и мои снимки попались на глаза мэтру индустрии моды. Имена Давид Лашапель, Патрик Стеорн тебе о чем-то говорят? - Да я только позавчера был на выставке. И ты с ними работаешь? - Ну, скорее, не с ними, а под их кураторством. И она стала увлеченно рассказывать о стиле унисекс, перевернувшем в 60-ых представление о мужской и женской моде, о том, что идеи ровно через полвека возвращаются, вспомнила, как Милко использовал в своих коллекциях яркие ткани с цветочным принтом для мужских рубашек и стилизованные рабочие комбинезоны для женщин… - Короче, я сейчас занята тем, что инсценирую фотосюжеты. Реклама, мода, киноиндустрия. Иногда снимаю сама. Но здесь у нас целая команда. Принесли крохотный, с наперсток, кофе для Леры и виски Жданову. - За тебя! - За тебя! - А ты? Как у тебя дела? Зималетто процветает, это я знаю. Ты… счастлив? - Да, наверное. - Семья, дети? - Если ты про Катерину, то она сейчас в Бельгии, важная персона в ЕврАзЭС. Видимся редко. - Но… ребенок? Кажется, дочка. - Анечка умница. Ей шесть. Закончила на отлично первое полугодие, сейчас гостит у моих в Лондоне. - Замечательно. Вот значит как. А здесь ты какими судьбами? - Мы… с Романом. (Долгая пауза, взгляд глаза в глаза: знает? Не знает? Не знает!) Виски, выпитый на голодный желудок, неожиданность встречи, осторожная, будто нащупывающая ноты, музыка – это оркестранты готовились к вечернему выступлению. - Лер, может, потанцуем? Как давно он не прикасался к хрупким плечам, не вдыхал запах женщины, как давно его взгляд не опускался в ложбинку между – как там Кристина говорила? – персями. Лицо Леры было деланно-спокойным, но он-то чувствовал, что она дрожит, как натянутая струна. Когда-то, примерно через месяц после их с Катей свадьбы, но еще до объяснения с Романом, он получил странное письмо. Лера как будто бредила: «"ОНА удалилась оставив лишь взгляд...Её глаза навсегда останутся в его памяти,он не будет думать о ней,она для него так и осталась мечтой...Но иногда,за бокалом виски он будет вспоминать её глаза,глубокие,красивые и такие невозможно прекрасные...И мысль,что у них все могло получиться мелькнет,где-то там,глубоко,на дне его большого нежного сердца...,но он допьет свой виски и ляжет спать с её фотографией...Он не позвонит,не напишет....почему? Он и сам не сможет ответить на этот вопрос...Всё...,спать... Завтра новый день,и в его постели будет та,другая...она не лучше и не хуже,она-другая... Но он всегда будет помнить...ОНА его....Любила...."» Он тогда пропустил это мимо сознания – мало ли странностей в то время ему приходилось принять, как должное. - Лер, а ты помнишь?.. - Не надо, Андрюша, не продолжай. Хотя, впрочем… Ты будешь смеяться до упаду – я все еще тебя люблю. А тогда – я так хотела тебя удержать, просила о последнем разе, сходила с ума, чуть не сорвала показ… Андрей с ужасом вспомнил, как отрывал от себя ненавистные руки, как призывал на помощь Милко, Киру, Катю… Щеки погорячели. Но ведь была у них и та волшебная ночь, когда казалось, что Лера – богиня любви. Помнится, тогда он Катю в каморке забыл. Погорячели еще и уши. - Не бойся, теперь я добиваться тебя не стану. Мне хватило тогдашнего унижения. Да, к тому же, я-таки расставила приоритеты. У меня есть работа и… дочь. - У тебя есть дочка? - Да, представь. Ей 16, в следующем году заканчивает школу, мечтает о подиуме, дурочка. Она в Самаре, с моей мамой. И я хочу, чтоб она училась здесь, и маму уже уговорила переехать. - Надо же, а я не знал. - А что ты вообще о нас когда-нибудь знал? Ее бледные щеки, темно-синие удивительной красоты глаза, тонкие пальцы, чуть заметно подрагивающие, когда она поправляла прядь волос, развившуюся под снегом… Жданов придвинулся на красной плюшевой скамеечке, положил руку на ее узкую ладонь. Она медленно повернулась. Поцелуй был долгим, но она не ответила на него, хоть холодные губы и приоткрылись. Андрей еще мгновение помедлил лицом к лицу, прошептал «Прости!», и боковым зрением в окне… Нет, только не это! Нет, ему почудилось. Ведь Ромка сказал, что пробудет там, в редакции, до пяти. А сейчас сколько? Уфф! Нет еще и четырех. Показалось, конечно, показалось! - Прости, Андрей, мне пора. Хорошо, что мы с тобой встретились. Теперь ты все знаешь. И – удачи тебе, Жданов! Нет-нет, не провожай! Он заказал еще виски и еще. Потом шел по заснеженным улицам с чужими домами куда глаза глядят. Замерз, забрел в другое кафе. Как же он придумал-то себе, что все беды в его жизни от женщин? Что он – доверчивая жертва их коварства. А сам? Киру обманул, Катю сделать счастливой не сумел, и сколько их там еще плакало и ломало свои судьбы из-за него? Почему? Почему он не понимал этого тогда? Однако степень опьянения дошла до той планки, когда Жданову требовался собеседник. И не то, чтоб в целях излить свои печали, а с благородным намерением попросить прощения за все прегрешения перед представительницами прекрасного пола, он выбрал белобрысенькую девушку в очках, да не в добрый час. Ромка отчетливо запомнил ту минуту, когда его жизнь закончилась. Ноги стали ватными, и он уже не ощущал промокших ботинок. Звонок трамвая у него под ухом был звуком из других миров. И низкое, серое, почти свинцовое небо вдруг явило свою сущность: гигантской воронки, которая вот-вот, со свистом и коловращением, засосет его – со всей его любовью, ненужной заботой, земными надеждами – и выплюнет где-то, на краю космоса, не подарив даже забвения. Конечно, разве он сможет стереть из памяти то медленное движение приближения их губ. Яркость этой картинки усиливалась, как только он закрывал глаза. «Господи, ну за что мне все это!» Конечно, Ромка знал, Ромка чувствовал, что Андрея в последнее время что-то беспокоит. Постоянное напряжение, вызванное и проблемами на работе, и двусмысленностью их положения в обществе, треклятый быт, чтоб его черти взяли! Их союз, их близость, их жаркие ночи тоже неизбежно подостыли, потеряли остроту, стали привычными. Но Ромка же по натуре – стабилизатор напряжения, а Жданов так и остался уязвимым, беззащитным. «Ничего, ничего, пострадает немного, это он любит! - утешал себя он, глядя на не в меру задумчивого друга. – Вот съездим в Швецию, развеется малек». Свозил, называется, в Швецию! И откуда она взялась, эта Изотова? С другой стороны, не она, так другая… «Неужели я сломал ему жизнь, ведь если б не я, была бы у него нормальная семья, он бы не дергался постоянно от любых насмешек и нападок в СМИ». Роман дошел до гостиницы, поднялся в номер. Каролинка встретила его недолгим оживлением, не более: ведь она своим хозяином признала только Андрюшу. Скучая по нему, разодрала пару гостиничных тапок и отгрызла кисточки на шторе – так, пустяки, могло быть и хуже. Роман взял щенка, приладил, как мог, за отворот кожаной куртки и снова вышел на улицу – сидеть в пустой комнате не хотелось. На углу, в сквере, выпустил королевишну, но она, утопая в свежевыпавшем снегу, вскоре замерзла , стала поджимать лапки, подскуливать. Снова спрятал за пазуху. Он шел, сам не зная куда, и открывал все новые и новые бездны для отчаяния. «Дочку ему не отдадут. Он по документам ей никто,.. а если выкрасть? Нет. Он не станет ломать психику ребенку. Хотя – ведь она любит его, значит, в любом случае будет скучать, будет плакать. Его принцесса, его девочка… Дети быстрей забывают, время лечит, и она привыкнет к новой семье, к маме. Но если она пошла в него – ни фига эти раны не зарастут: он помнит все свои детские беды, никуда они не делись». Каролинка то и дело проваливалась куда-то в пустоту запазушья и обиженно взвизгивала. Ведь Ромка так и не учился носить шарфы, как Жданов – нарочито-небрежно, но изящно. «Вот и тебя мне не видать, как своих ушей. Будешь примерной собакой в примерном семействе!» Незаметно для себя Роман сделал круг и вернулся к Sky Hotel Apartments. Посмотрел на темные окна их номера и зашел в бар. - Double whisky for me and milk for this lady. Согревшаяся и сытая, Каролинка свернулась клубочком у него под боком, а он сидел неподвижно, не отрывая взгляда от телефона, брошенного на столик. Время замерло. - Prova a telefonargli! – за соседним столиком мужчина лет шестидесяти, аристократическая худоба лица, крупный нос, сигарета за сигаретой, джин с тоником. Он давно наблюдал за Романом. Тот мотнул головой, на мгновение представил, что вот он звонит, а его Андрей с Лерой… она лежит на его руке, и, усталый от любви, он шепчет ей, что счастлив… То ли холодная ненависть, то ли горячая обида ушатом пролились сверху. Он сжал телефон – и снова отложил подальше, осторожно, словно он мог взорваться. - Ho visto, che ti ama. Non fe errori. Chiama lui, - незнакомый свидетель Ромкиной драмы кивнул на телефон, движением бровей показав, что медлить не стоит. – Lui solitario e spaventato. И вдруг телефон ожил. Высветил лицо Андрея! А в трубке – незнакомый женский голос: - Roman? Roman? Your friend is bad. He… hit his head. You arrive? Adress? We are next to him. Here the bench, the second from the entrance to the Park. Entrance is opposite the metro Stadshagen. - Please, do not go anywhere. Thank you! I soon. (Не дожидаясь лифта, взлетел в номер, кинул не успевшую проснуться собаку на кровать.) - Ром, я ведь ничего, я ведь извиниться хотел, что они все так от меня натерпелись. А я им ничего дать-то не могу. Потому что только Ромку своего люблю. И что тут поделаешь. А они… ногами. Больно же, в конце концов! – пьяный Жданов по-детски сморщился. Девчонки застрекотали между собой по-шведски, потом одна из них, такая беленькая и нежная на вид, робко тронула его испачканный рукав: - Sorry! We made a mistake. Из их путаных виноватых объяснений Роман понял, что они зашли в кафе после занятий по самообороне для женщин, и когда Жданов увязался за ними, чтобы проводить, не поняли его мирных намерений, а заодно и решили проверить на живом объекте парочку приемов. - Ром, я же упал сразу… от неожиданности. А она не одна пришла, она с подругой пришла. - Горе ты мое, горюшко! Ты как, идти можешь? - Жданов все еще держался за самое уязвимое мужское место. – Давай, потихонечку, давай! - Поросенка только не забудь! - Одного уже тащу, или вас тут несколько? Жданов с трудом нагнулся и достал из-под скамейки пакет, разодранный и грязный, но не потерянный в боях с эмансипацией. - Это тебе… подарок. - Вот спасибо, всю жизнь мечтал о поросенке. Похоже, ты его успешно заменил. Наклюкался опять, - Ромка ворчал, делал суровый вид, но радость так и искрила в нем от каждого прикосновения его к Андрею, извозюканному, полумокрому, плохо стоящему на ногах, но не потерянному навсегда, как еще недавно он думал. Они вернулись в номер гостиницы, но даже Каролинка, почуяв неприятный запах, фыркнула и отменила церемонию облизывания. Что и говорить, Жданов чувствовал себя виноватым. Бережно раздетый и поставленный под душ, он потихоньку трезвел. - Ром, Ром, иди сюда, - мокрый Андрюша шагнул из низенького поддона, обнял Ромку, стал мелко-мелко, часто-часто целовать его лицо, стараясь не приближаться к губам: он знал, как Ромка не любил запах перегара. Но Рома коротко и властно поцеловал его в губы, и это означало: Андрюша прощен. А назавтра у них оставался еще долгий-долгий день, полный покоя и свободы. И целая жизнь, ни тем, ни другим, увы, небогатая.