Делириум

Глава 2: Хранитель Бедлама Бедлам – она же Бетлемская королевская больница, она же госпиталь святой Марии Вефлеемской – психиатрическая больница в Лондоне. Работает и в настоящее время. Название Бедлам стало именем нарицательным, вначале — синонимом сумасшедшего дома, а позже — словом для обозначения крайней неразберихи и беспорядка. Пациенты в больнице содержались в отвратительных и противоречащих всем нормам общечеловеческой морали условиях. Заправлял больницей Хранитель (Keeper), получавший за каждого больного денежные субсидии. - Добрый день, Руперт. Присаживайся, - сказал доктор Киттинг, указывая на кресло перед своим столом. Кабинет доктора был большим и обставленным с каким-то показным, вычурным шиком, граничившим с полной безвкусицей. Громоздкие шкафы были уставлены тяжелыми томами коллекционных изданий, одинаковыми как капли воды, грамотами и маленькими безделушками вроде глобусов, ручек на золотых подставках и даже почти элегантной статуэтки дельфина, отлитой, судя по цвету, из серебра. Доктор как будто специально натащил сюда все как можно более дорогие, громоздкие, яркие вещи, чтобы его комната отличалась от палат, в которых жили его пациенты. Сам он в сидел в глубоком кожаном кресле, положив подбородок на скрещенные пальцы и все также тяжело, надрывно дыша. - Спасибо, - сказал Руперт, присаживаясь на кресло, предназначенное для посетителей, тоже кожаное, но при этом удивительно неудобное. - Итак, Руперт, - доктор Киттинг шумно втянул воздух через нос, - с момента нашей встречи нам так и не удалось поговорить по душам. Думаю, сейчас самое время познакомиться поближе. Другой возможности может и не представиться, - его рот растянулся в хищном оскале. Он нажал на кнопку интеркома, стоявшего на столе. - Шона, два чая, пожалуйста. Ты же не любишь кофе, верно, Руперт? - Нет. - И правильно. Детям он вреден, - оскал доктора стал еще шире, открывая ряд ровных, мелких зубов. Руперт невольно подался назад, откидываясь на спинку кресла. - Я уже не ребенок. Мне 20 лет, - возразил он, хотя уже и сам не был уверен, может ли полноправно называть себя взрослым. - О, целых 20? И чем же ты занимаешься? Или занимался - до смерти своего дяди? - Ловко ухватываясь за подвернувшуюся тему, спросил доктор. - Я студент. Занимаюсь зоологией... Животными, - ответил Куинси, отчего-то чувствуя себя безнадежным идиотом под пристальным взглядом Киттинга, - последнее время я занимался изучением пингвинов. Они - очень интересный объект для наблюдения. - О, правда? Дверь открылась, и в комнату вошла девушка, неся поднос с двумя чашками, чайником и сахарницей. Руперт, едва кинув на нее взгляд, полностью лишился дара речи - словно вместо раздражительного, больного света люминесцентной лампы, бившего ему в глаза, его вдруг осветило нежное, ласковое солнце. Девушка поставила перед ним поднос и тепло ему улыбнулась - он улыбнулся в ответ. Ему безумно хотелось прикоснуться к ней, к полам ее короткого халата, просто чтобы убедиться, что она настоящая, а не галлюцинация, навеянная всеми увиденными здесь ужасами. - Спасибо, Шона, - прогнусавил доктор, жестом прогоняя прекрасное наваждение. Девушка коротко кивнула Киттингу и развернулась к двери - ее халат прошелестел сквозь воздух, собираясь в складочки на стройных бедрах. Проходя мимо Руперта, она легким, почти случайным движением потрепала его по голове, слегка взъерошив волосы. Куинси почувствовал, как он отчаянно краснеет, и хотел было обернуться ей вслед, но ледяной голос доктора не позволил ему даже шелохнуться: - Значит, студент? Что ж, животные - объект, безусловно, гораздо более приятный для изучения, нежели люди. Они искренни в своих эмоциях, бесхитростные существа. Им не нужно хранить секреты, ни свои, ни чужие. Доктор, шмыгнув носом так громко, что Руперт вздрогнул, потянулся через стол и, взяв щипчиками кусочек сахара, положил его в чашку юноши. Руперт, однако, не отважился притронуться к чаю, хотя аромат от чашки распространялся восхитительный. - Ты бы хотел продолжить свои исследования, Руперт? - Спросил Киттинг. Юный Куинси неуверенно кивнул. - Попасть обратно домой? - Снова ответный кивок, на этот раз увереннее и энергичнее. - Я думаю, я бы мог помочь тебе выписаться пораньше, - сказал доктор Киттинг с нажимом на последние слова, - возможно, тебе даже не нужна электрошоковая терапия, как мы с мистером Рокгатом полагали вначале. - О, нет, я уверяю вас, я абсолютно нормальный! - Руперт с надеждой во взгляде подался вперед, опираясь руками о стол, едва не съезжая со своего кресла, - я знал, что это все одна большая ошибка! - Но перед этим я должен убедиться, что тебя ничего не гложет. Что ты сможешь вести нормальную, спокойную жизнь за стенами этого здания. Может быть, ты хочешь поделиться со мной какими-нибудь секретами, которые тебя тревожат? - Сказал доктор, снова показывая Руперту зубы. Куинси подумал, есть ли у него какие-нибудь секреты, и знает ли он вообще какие-нибудь тайны, но на ум ничего не пришло. - Нет, сэр, никаких секретов. - Ну, ну, у всех людей есть секреты. Или, может быть, ты хранишь чужие секреты? - Никаких секретов, уверяю вас. Киттинг сверлил его взглядом, ухмылка застыла на его лице, словно он был восковой фигурой в доме ужасов. Он несколько раз взахлеб вдохнул, словно пытаясь успокоиться, и, неожиданно откинувшись назад в своем кресле, сказал: - Ладно, Руперт. Мне кажется, ты не понимаешь всей серьезности ситуации, в которую попал. Мне сказали, что ты уже успел завести несколько новых друзей. Давай поговорим о них. - О, вы имеете в виду тех троих... - Руперт отвел глаза. - Они здесь своего рода знаменитости, - хмыкнул доктор, шмыгнув носом, - наверное, тебе они показались вполне нормальными? Наверное, - Киттинг, перегнувшись через весь стол, наклонился вперед, и Руперт невольно отшатнулся, однако доктор только взял свою чашку с чаем и вновь откинулся на спинку кресла, - ты думаешь, что они могли бы помочь тебе, скрасить твое пребывание здесь? - Н-нет, - неуверенно пробормотал Руперт, - но они и правда выглядят вполне нормальными... Ну может быть, немножко не в себе... - Немножко, - хохотнул доктор в свою чашку с чаем, - когда Якуб Ковальски покажет тебе одно из своих изобретений, ты по достоинству оценишь степень его вменяемости. А Рико? Думаешь, он получил эти шрамы по чистой случайности или по вине обстоятельств? Или может быть тот, который называет себя Шкипером, внушает тебе доверие? Он ведь даже своего имени не может вспомнить, поэтому и зовет себя этим рангом. И у него тяжелейший случай параноидального бреда. Тебе повезло попасть сюда, пока у него ремиссия - еще на прошлой неделе он часами пытал кофе-машину, чтобы та выдала ему "свои темные секреты". Руперт больше не мог выносить выражения лица доктора и той ухмылки, с которой он говорил об этих пациентах. Он отвел глаза от лица Киттинга и, чтобы успокоить резко участившееся дыхание, уставился на собственные руки, сжимавшие ткань штанов в кулаках. Доктор Киттинг снова хмыкнул, сопроводив это отвратительным хлюпаньем носа. - Здесь у тебя не будет друзей, Руперт. Так зачем тебе хранить чужие секреты, когда за это приходится платить собственной безопасностью? - Доктор поставил чашку на стол, придерживая ее второй рукой, так аккуратно, что в повисшей тишине не раздалось ни звука, - если ты сейчас расскажешь мне ту информацию, за которую тебя сослали в это заведение, никто об этом не узнает, а ты выйдешь отсюда быстрее, чем остынет твой чай. - Но я не знаю, за что меня сюда сослали! - В отчаянии заломил руки Руперт, - я не знаю никаких секретов и никакой информации! Это как-то связано с моим дядей? Я ничего не понимаю и ничего не знаю! На глазах Куинси выступили слезы. Киттинг недовольно прицокнул языком и наградил его еще одним тяжелым, выжидающим взглядом. - Очень хорошо, - улыбка исчезла с его лица в мгновение ока, - если тебе так хочется, можешь и дальше играть в святую невинность. У тебя есть время до завтра, чтобы одуматься и сказать мне то, что я хочу услышать. Иначе завтра же вечером тебя ждет твой первый сеанс шоковой терапии. - Ну почему вы не верите мне! - Руперт не выдержал и, вскочив с кресла, ударил руками по столу. Напряжение, засевшее в его горле скрученной пружинной с остро наточенными концами, наконец нашло свой выход в этом порыве. Слезы уже были готовы вырваться из его глаз, и он вытер их резким и неуклюжим движением руки, опрокинув сахарницу. Сладкие кубики со звоном рассыпались по подносу, заставляя Киттинга поморщиться. Этот звук словно отрезвил Руперта. Он отупело посмотрел на рассыпанный сахар, затем на доктора, рот которого все еще кривился от неожиданного громкого звука. Весь гнев, так внезапно вспыхнувший в Куинси, угас, оставив вместо себя пепел отчаяния и осознания собственной глупости. Он принялся подбирать сахар и складывать его обратно в сахарницу, бормоча под нос извинения. - Забирайте, - буркнул доктор в микрофон интеркома. В дверь тут же вошли двое санитаров. Руперт закончил подбирать сахар и обернулся на пришедшую за ним парочку. - Подумай над моим предложением, Руперт, - сказал доктор Киттинг и тут же, видимо считая беседу законченной, отвернулся к окну, предоставив несчастного двум санитарам. Один из них стиснул левую руку Руперта, второй правую, и они практически выдернули его из-за стола. - Почему вы мне не верите? Я что, похож на шпиона? При чем здесь дядя Найджел? - продолжал спрашивать Руперт, пытаясь вырваться из хватки санитаров и от безысходности почти срываясь на крик. Из глаз против воли брызнули слезы, но на этот раз он не мог их скрыть или вытереть. Один из санитаров вывернул ему руку - раздался отвратительный хруст, и боль пронзила плечо несчастного Куинси. Его голос перешел на писк и оборвался, и, хотя боль в руке быстро начала утихать, он был вынужден прекратить даже то жалкое сопротивление, которое еще пытался оказать. - За что? - Всхлипывал Куинси, пока его, слабо, конвульсивно вздрагивавшего в руках грузных санитаров, тащили к выходу из кабинета, - за что? - Подождите, - неожиданно поднял руку доктор Киттинг. Остальные трое замерли, а Руперт бросил на доктора, повернувшегося обратно к нему, полный надежды взгляд. - В каком ты звании? - Спросил Киттинг. Опешивший Руперт замотал головой, заставляя слезы падать на его больничную рубашку и на пол. - Какое звание дал тебе Шкипер? - Разъяснил, приподнимая бровь, доктор. - Р-рядовой... - Сказал Куинси. - Забавно, - гнусаво рассмеялся доктор, - знаешь, а ведь Ковальски дослужился у него до старшего лейтенанта всего за пять лет. У тебя впереди большая карьера, мой мальчик. Руперт остолбенел, и больше не проронил ни слова, пока его выводили из кабинета.

---

У дверей в "Общую палату отдыха" Руперта уже ждал Ковальски - стоя по стойке смирно, как будто вместо позвоночника у него был железный штырь. - Рядовой! Ты что, плакал? - Спросил Ковальски, но тут же добавил, - это был риторический вопрос, можешь не отвечать. Он подошел к все еще шмыгавшему носом Руперту и, к удивлению юноши, принялся вытирать ему лицо краем собственной больничной рубахи. Куинси попытался отпихнуть руки ученого, но тот только крепче взял его за подбородок и строго велел не вертеться. - Вот так. Тебя так довели допросы доктора Дыхало? - Вы имеете в виду доктора Киттинга? - Спросил Руперт. - Да. Из-за искривления носовой перегородки у него функционирует только одна ноздря - ты уже наверняка успел заметить вызванные этим дефекты дыхания и речи. Поэтому его и прозвали Дыхалом, по аналогии с дыханием большинства китообразных, - наставительным тоном произнес Ковальски, умудряясь превратить в лекцию даже это простое разъяснение. - Эм, это не очень вежливо, - неуверенно произнес Руперт. - Это была идея Шкипера, - Отмахнулся Ковальски. - Ладно, Рядовой. Мне нужна твоя помощь. Это дело чрезвычайной важности, - ученый воровато оглянулся, и затем, согнувшись почти в два раза, наклонился к самому лицу Руперта, - ты должен пройти в женскую комнату отдыха и передать кое-что одной девушке. От меня. - А почему вы не попросите Шкипера? Или Рико? Почему я? - Они будут смеяться, - лицо Ковальски перекосилось, и он раздраженно закатил глаза, - "Ты ей просто нравишься, а не нравишься нравишься", "да кто вообще ее видел", "прекрати болтать об этой Дорис"... Что они вообще понимают в любви?... - Ее зовут Дорис? - спросил Руперт, улыбаясь. - Да. И она самая прекрасная женщина из всех, когда либо живших на этом комке космической грязи, - лицо Ковальски тоже озарила улыбка, а взгляд мечтательно затуманился. Какое-то мгновение он молча смотрел в пространство мимо Руперта, но затем тряхнул головой, отгоняя свои наваждения. - Вот. Передай ей эту записку, - он сунул юноше кусок белой ткани, по видимому простыни или покрывала, сложенный вчетверо наподобие листа бумаги. В руках Руперта он тут же раскрылся, демонстрируя сложные формулы каких-то расчетов, математические значки и латинские буквы обозначений. Кусок ткани был исписан ими так плотно, что иногда строчки залезали друг на друга, делая формулы совершенно нечитаемыми. - Не смотри, - Ковальски принялся сворачивать записку, скрывая все надписи, и Руперту показалось, что он покраснел, - это личное! Я зашифровал ее - от посторонних глаз. - А... Дорис поймет? - удивился Руперт. - Она, - Ковальски трепетно погладил кусок ткани в руках юного Куинси, - поймет. Я должен был... Попрощаться с ней. Теперь Руперт уже был абсолютно уверен, что ученый покраснел. Он поспешил спрятать записку в карман штанов, чтобы снова ненароком не увидеть ее содержимого и не заставить несчастного влюбленного краснеть еще сильнее. - Почему вы хотели с ней попрощаться? - Спросил Руперт, - вас выписывают? Ковальски снова оглянулся, поднял руку, загораживая длинной, узкой ладонью свое лицо, и приблизился к Руперту так близко, что их носы почти столкнулись. - Отсюда нас выпишут только после наступления трупного окоченения. Мы собираемся сбежать, Рядовой. И ты сбежишь вместе с нами.