Сознательное в неосознанном

Прямые полупрозрачные лунные лучи пробивались сквозь тучи. В них плясали отблески костра, сигаретный дым, попадая в эту зону, принимал причудливые формы, которые пытались разглядеть некоторые из собравшихся здесь. Тишину нарушали тихие переговоры, треск костра и изредка щелчок зажигалки. Разговоры те были странны, по меркам обычных людей. Быть может, потому что обсуждалась необычная работа, а может, потому что говорили не люди. Некоторые из них стояли, некоторые сидели, прямо на земле, кое-кто собрался у костра, потому что был теплолюбив, несколько же прятались за кустами и деревьями, будто боясь, что их услышат, увидят, обнаружат… Таких было немного, на них никто не обращал внимания, но они следили за всеми, собирая информацию. Напротив костра, с гордо поднятой головой, восседал глава Семьи. Он с полуулыбкой наблюдал за несильно шумящими Чувствами, разбившимися, по обыкновению, на три группы. Порой они недовольно поглядывали друг на друга, но потом возвращались к беседе, забывая про свои антиподы. Переведя взгляд, Глава увидел дурачащихся Эмоций, которые во что-то увлеченно играли, не замечая осуждающих взглядов Чувств, порой заливисто смеясь, и щекоча друг друга. Они боле всего напоминали детей – постоянно крутились где-то рядом, прибегали, когда их звали, и когда нет, порой мешали, но все равно были неотъемлемой частью Семьи. Чуть подали, почти скрываясь от лунного неясного света, стояли и беспрестанно курили Ощущения. Они были тихи, как всегда, на лицах их блуждали улыбки. Почему Ощущения были всегда так спокойны и приходили и уходили без шума, объяснить не могли сами Ощущения, ведь порой они были под стать Эмоциям, которые, кстати, сильно расшумелись. Глава незаметно повел ладонью, подозвал Сон, и тот мгновенно усмирил Эмоции, которые сладко потянувшись несколько раз, заснули на мягких перинах, под чутким руководством Заботы. Ласка же, переглянувшись с Заботой, прикоснулась губами ко лбу каждой Эмоции, наблюдая, что даже у Безразличия появляется улыбка. Глава благосклонно кивнул, словно говоря, что пора спать, и все стали потихонечку укладываться, под руководством все той же Заботы, Ответственности и Долга, которые всегда ложились спать позже всех, кроме, пожалуй, Главы. Когда все были уложены, и даже Забота и Ответственность укрылись и почувствовали прикосновение Сна, Долг прошел вглубь, к прятавшимся. Странным образом в Семью входили не только Эмоции, Чувства и Процессы. Самыми не вписывающимися в обстановку были Тайна и Мечта. Впрочем, без них нельзя было обойтись, и так как они редко появлялись вблизи костра, то о них часто забывали, и они проводили время поодиночке. Никто и знать не хотел, что таится в Тайне, и когда кто-либо думал об этом, Эмоции переплетались, заражая друг друга Страхом. Мечту же вспоминали чаще, да и была она почти у всех, не то что Тайна. Но она, а точнее он, редко бывал благосклонен, и постоянно звал Забывчивость и Любопытство, чтобы только избавиться от некоторых гнетущих сторон работы. Долг не любил этих двоих, они часто мешали ему, но исходя из собственного назначения, он должен был уложить их спать, иначе бы сам не уснул, блокируя Сон. Он положил этих двоих рядом, сказав, что завтра будет тяжелый день и тяжелое задание, из которого они обязаны найти выход. Добившись осмысленного взгляда у постоянно витавшего в облаках Мечтания и хмурого Таинства, он со спокойной Совестью отправился спать, радостно обнимая Сна. Конечно же, это кажется более чем странным, что сами Чувства и Эмоции имеют эти самые чувства и эмоции, но так был устроен Глава – Жизнь. Существовало множество связей между ними, как правило, недолгих, но зависело это только от Жизни и ее решения в отношении связей. Все они денно и нощно исполняли свои обязанности в отношении разных людей, удивительным образов успевая везде и всюду. И даже у самого Жизни было свое существование, и пучок из присущего людям характеру. Костер этот был стар как мир, и как все жившие неподалеку от него. Частенько на них нападала Скука, но ее быстро усмиряли Любопытство, Радость и Интерес. В общем, этот мир жил, жил, так же как и все мы, у каждого из них были свои проблемы, которые если вдруг сказывались на работе долгое время, переходили в руки Заболеваний. Так и жили, из столетия в столетие, из поколения в поколение, оставаясь неизменными и верными своему предназначению. Мир принадлежал парню. Его имя было не важно для обитателей его головы, он любил Эмоции, Ощущения и Чувства, и почти всегда шла борьба между ими всеми, за поднятие или же наоборот, Настроения. У него были свои секреты, мечты и привычки, что свойственно любому у, а потому весь Мир был постоянно занят, чем несказанно радовал Жизнь. Когда Сон сдал смену, он увидел спешившего Привычку, как всегда бодрого, поправляющего многочисленные слои одежды. сидел не о чем не думая, давая отдых бодрствующим Эмоциям. Курил, глядя в открытое окно, а Привычка радостно ухмылялся, радуясь маленькой победе. Радость, кстати, был тут же, потому как Человек не относился к людям с постоянно плохим утренним Настроением. Дверь хлопнула, выпуская Страх, парень дернулся, быстро туша сигарету, в ожидании прихода матери, и откусил кусочек от конфеты, зажевывая запах табака. Он догадывался, что мать знает о Привычке, но пока не афишировал это, радуясь, что все сохраняется в какой-никакой Тайне. Тайн у него было множество, а потому Тайна никак не мог отлынивать от работы. Как правило, Тайна и Мечта идут рука об руку, потому как мечтает от чем-либо запретном и таинственном, но отношения между Тайной и Мечтой не складывались. Быть может потому, что он редко мечтал, а может, потому что Мечта раздражал Тайну постоянным витанием в облаках и плохой реакцией на реальность, с которой были связаны все секреты Кая. Тайна был не очень высоким, темноволосым и очень худым. Его взгляд жег не хуже Истины, он был раздражителен и высокомерен. Тайна всегда старался держаться в тени, в конце концов, он же был Тайной! А еще Тайна называл себя Манабу. Человек Манабу любил, постоянно что-то скрывая, то от родителей, то от друзей, а порой даже от самого себя. Точно также Манабу любил Человека. Скрывался он профессионально, оставаясь по большей части инкогнито, чем несказанно его радовал, и злил Истину, называющего себя Ю. Ю Манабу искренне недолюбливал, во-первых, потому что он мешал ему работать, а еще, потому что был в неплохих отношениях с Бё, ответственного за Ложь и увиливание от ответа. Ну и также за недоговорки, отмазки, и прочее, схожее с этим. В Мире все было переплетено, но это не мешало частым ссорам между ними всеми, и тогда появлялись либо Слезливость, либо вмешивался Рассудок, распихивая всех по своим местам. Манабу же всегда оставался Манабу, ожидая своего часа, да и места как такового у него не было. Оказалось, что к Человеку пришла его мать. Она появлялась дома редко, и Человек забывал обо всем, кроме Раздражения, а порой Бешенства. Манабу, сидевший на земле и наблюдая за разворачивающийся ссорой, а заодно поглядывая на победно улыбающихся Возмущение и Гнев, почувствовал толчок в ребра. Оглянувшись, он увидел Бё, расположившегося рядом. - Ждешь? – спросил Манабу. Тот кивнул. - Скоро и я пойду. - Удачной работы, - хихикнул Манабу. – Придумай в этот раз что-нибудь поизощреннее. - Постараюсь, - ухмыльнулся Бе, глядя, как в игру вступил Ожесточение. Гнев уже сорвал себе голос, и теперь Человек только огрызался на замечания матери. Ожесточение кивнул Бё, и он последовал за ним, принимаясь на ходу сочинять историю о вчерашнем дне в университете, который полностью поработило Безделье. Само Безделье подсело к Манабу, складывая руки на груди. - Вот что бы он без меня делал? – задумчиво спросил он. – Все я да я… - Так кто ж виноват, что Человек никуда не выходит? - Мане… - Мм? – протянул Тайна, глядя на появившегося невдалеке Обиду. - Пошли, прогуляемся? - Нечего тут на меня воздействовать, Агги, - отрезал Манабу, глядя на все продолжающуюся перепалку между матерью и сыном, и вальяжно подходившему к месту разборки Обиду. Он пока стоял в сторонке, одетый в излюбленное рубиновое платье, прикрываясь веером, безучастно глядя на происходящее. А дело, тем временем, дошло до личной жизни Человека, где Манабу был незаменим. Порой его сковывал Страх, когда Человек перепивал и давал Эмоциям больно много воли, и тот мог рассказать кому-нибудь, пусть даже близкому, что-то очень секретное и личное. Манабу старался этого не допускать, не смотря на то, что друзей у него почти не было. Но это личной жизни никак не касалось, и мало кто даже из чувств знал о любви Человека. Разве что Мечта… Но об этом Манабу предпочитал не думать. Бё уже вовсю пел дифирамбы о свободе его сердца и о полном безразличии к противоположному полу. Манабу даже поразился, как это у него так хорошо получается. А когда мать Человека наконец-то замолчала, оставляя по-прежнему жующего конфету Человека в покое, на сцене появился Обида, убравший веер в потайной карман своего платья. Человек вышел из комнаты, направляясь к себе, и призывая Мечту, далекую, и скорее всего неисполнимую. Никто не знал, как выглядит избранница Человека. Эту часть оставили Рецепторам и Восприятию, а их Мир значительно от этого отличался. Обида, именуемый всеми Кайя, ушел, шурша юбками, и Манабу, скрываясь за ветвями раскидистого шиповника, смотрел как мимо проходит Мечта. Несомненно, Мечта был хорош собой. Даже имя его означало «радостный мир», что как нельзя лучше подходило для его описания. Сравнивая себя с ним, Тайна понимал, что Мечта обладает куда большей силой. В отличие от него, простой копилки информации, Казуки показывал Человеку новые миры, где он имел все, что хотел. Всему Миру была видна работа Казуки. На помощь сразу же поспешил Радость, сияя своей солнечной улыбкой и ероша непокорные каштановые волосы. Радость постоянно ошивался с Желанием, который совершенно точно не ровно дышал к Безделью, а именно к Агги. Порой Манабу раздражала его должность, помимо Человека, он знал все то, что происходит в Мире просто по долгу службы. И хотя многие тайны знали и другие, все равно становилось не по себе, видя в каждом окружающем его плохие стороны. Казуки показывал Человеку мир, где он был счастлив со своей возлюбленной. Такое случалось впервые, и все сразу же сбежались посмотреть на нее. К легкому замешательству всех, возлюбленная оказалась возлюбленным, миловидным парнем, чем-то похожим на Радость. - Джури! – позвал кто-то Радость. – Казуки! Вы оба что, с ума сошли? Вы ведь просто лжете ему! – оказалось, что кричал Масаши, известный правдолюб. - Да ладно, - тут же возразил Бе. – Все равно это останется при Манабу. Масаши нахмурился и снова взглянул на мир, показываемый Казуки. Тот постепенно сжимался – мысли Человека менялись, и Казуки отошел в сторону, уступая место Аяме. Аяме не любили, никто из них не хотел иметь что-то общее с Болью. Он заправил прядь светлых волос за ухо, и в мыслях наступил хаос, Человек сжался, и Аяме дернулся, оттого, что Человек прокусил губу. Манабу стало даже как-то жаль Аяме – приносить Боль, получать Боль, вообще – быть Болью… Но рядом появился Кайя, завораживая Манабу, тотчас обидевшегося на весь Мир. Аяме даже на секунду отвлекся от Человека, чувствуя призыв к Тайне, и сразу смекнув в чем дело, скрутил пополам вновь прикрывшегося веером Обиду. Тот, конечно же, оскорбился, но отошел и перестал всех отвлекать. Манабу заметил Джури, как-то плаксиво жмущегося к Ласке, который заботливо обнимал его. Оглянувшись, он увидел Казуки, стоявшего в разочарованности. Наверное, ему было неприятно, видеть как из-за него страдают. Хотя, кто знает? Внезапно, все расступились. Шел Путь, или Жизнь, или же просто Камиджо, ведя под руку Любовь. Хизаки, одетый в нежное муслиновое платье, благосклонно смотрел на всех, порой сжимая руки, заключенные в перчатки, будто от какого-то отторжения происходящего. За ними плелся Сон, и всем стразу стало ясно, что сейчас произойдет. Проблема заключалась только в том, что спать Человек не хотел, а Камиджо не позволил бы ему и дальше так страдать. Аяме отошел, и вскоре, Сон с трудом накинул свои сети на Человека. Проспать ему пришлось не долго, но позже - Манабу чувствовал, Человека охомутал Джури, полностью забыв о собственных тайнах. Последующие дни Манабу часто видел Казуки. Тот постоянно сновал по всему Сознанию, потому как Человек часто призывал его, глядя на симпатичного ему парня. А еще к нему недавно пришел Хизаки, посвящая в новую тайну, непосредственно с ним связанную – Человек влюбился. Вообще всего Человека охватила неясная Тоска, он часто мечтал, а потом неизменно приходила Боль. Ощущения топтались на месте, не зная, что им делать, пока Джури не увлекся настолько, что заставил Человека выпить. Затем еще и еще, уже жалея, что начал все это. Эмоции путались друг в друге, Чувства притупились, а Разум вообще пал неконтролируемым проклятием Сна. Манабу вся эта нервотрепка не особо сильно касалась, он, по обыкновению, прятался за излюбленным шиповником, практически не следя за импульсами Нервной Системы, пока, наконец, не услышал дикий крик. Мгновенно встрепенувшись, он выглянул из-за своего укрытия. Кричал Зависть. Он запустил руки в волосы, дрожа, а потом и вовсе опустился на колени. Столь яркого проявления никто еще не видел, и чуть позже выяснилось, что возлюбленный Человека только что прошел мимо с девушкой. Остро реагирующие на все происшествия извне, Эмоции начали суетиться, образовывая еще больший хаос в Сознании. Манабу не был участвующим лицом во всей этой кутерьме, как вдруг остро ощутил призыв, а затем и последующую Боль. Человек рассказывал своему другу о неразделенных чувствах. Потом же начал вспоминать прошлое, открывая доселе неизвестные никому секреты. Манабу ужаснулся, понимая, что все он рассказать не сможет, просто потому что не вспомнит все, но Боль уже прорезала брешь в теле. Оглянувшись, Манабу увидел склонившего голову Аяме, выполнявшего свою работу. Человек произносил слова с Обидой, Кайя стоял тут же, прикрывшись веером. И с каждым новым словом брешь в теле Манабу становилась все более видимой. Аяме подошел немного ближе, усиливая ее. Манабу рухнул наземь, хватаясь за горло. Эмоции скопились вокруг, жаждая увидеть представление, и, казалось, уже никто не был занят Человеком. Тело Манабу охватила дрожь, он сжался в комок, а дыра все увеличивалась, постепенно разрезая тело напополам. Уже можно было спокойно глядеть через него, продолжавшего судорожно сжимать свое горло. Манабу выгнулся, с трудом различая лица скопившихся вокруг. Перед глазами плясали разноцветные пятна, Аяме подошел еще ближе, безучастно глядя на сжимавшего и разжимавшего ладони Манабу, а Человек все продолжал говорить, рассказывать, и Манабу становился все более и более расплывчатым. «Я не хочу так…» - подумал Манабу, сжимаясь к комок. - Отстань от него! – прокричал невесть откуда взявшийся Забота. Йо вцепился в Аяме мертвой хваткой, оттаскивая прочь от Манабу. - Отпусти! – взревел Камиджо. – Это не твое дело! – не шелохнувшийся Аяме сразу был выпущен из захвата, но Йо гневно взглянул на Камиджо. - Это несправедливо, - пробормотал он. Камиджо вздохнул, глядя на корчившегося на земле Манабу. Он махнул рукой, снова прерывая Аяме на полуслове. За ним пришел Сон, утихомиривая Эмоции и разбушевавшиеся не в меру Ощущения. Манабу успокоился, мгновенно собирая оставшуюся информацию воедино. Тайн стало заметно меньше, и только потому, что Человек их озвучил. Он лежал на земле, не в силах даже пошевелиться. Манабу ненавидел слабость, а теперь он стал именно таким, просто волею случая. Решив отомстить Джури, он тоже закрыл глаза и уснул. Манабу снился Человек. Он был мрачен и угрюм, временами затягивался крепкой сигаретой и вспоминал все свои тайны. Во сне этом Манабу гордился собой, он был верным и надежным хранилищем. Тайна улыбался сквозь Сон, ощущая собственную значимость. Потом картинка поменялась, и Манабу увидел самого себя. Он не прятался, а стоял невдалеке от костра, через который передавались все импульсы Системы, с широкой улыбкой на лице. Рядом суетился Джури, заражая его своим энтузиазмом и радостью, и вдруг стало так легко и приятно – видеть все это, видеть весь Мир. Он потянулся было куда-то, вытянул руку, стараясь коснуться чего-то, что принесло бы ему счастье, но… Сон оборвался, оставляя за собой лишь воспоминания. Манабу оглянулся, придирчиво оглядывая собственное тело, не без удовольствия отмечая, что он почти восстановился. Он потянулся, улыбнулся, и тут же резко отшатнулся. Невдалеке от него стояло нечто, что за всю Жизнь пребывания в Мире Манабу не видел. У него были черные волосы, уложенные в немного хаотичную прическу, ярко подведенные глаза и черные губы. Он стоял, ровно держа спину, а неясные одежды, скрывающее все тело, развевались. Казалось, он состоял из кусков материи, лент, бантов и рюш, в изобилии покрывающих его одежды. Его губы были плотно сжаты, пока он не произнес: - Здравствуй. Манабу кивнул, не зная, что и сказать. От него веяло холодом, Манабу дернулся, затем встал, внимательно глядя на собеседника. Он заметил длинные когти, по-другому семисантиметровые ногти, накрашенные черным, нельзя было назвать. Молчание затянулось, а потом Тайна все-таки решился. - Кто ты? - Мана, - последовал незамедлительный ответ. – Пойдем. И Манабу почему-то послушно двинулся за ним вслед, по дорожке из белого мрамора. Порой его сковывала Боль, и Манабу морщился, глядя на все еще просвечивающие конечности. Пейзаж сменился. - Как ты это делаешь? – спросил он, глядя под ноги. Мана молчал, и продолжал равномерно вышагивать по дорожке, цокая высокими каблуками по мрамору. Тайна отвел мешающую прядь волос в сторону, потом заправил ее за ухо, и посмотрел вперед. Мана все шел; в такие дебри Манабу никогда не заходил, да и желания как такового не было. Пейзаж вокруг сменился еще раз и напоминал теперь негатив фото. Взглянув вверх, Манабу увидел черное небо, местами покрытое резкими белыми пятнами, а по обеим сторонам от него расположилась пустота, впереди, за спиной Маны, увеличивалось размытое черное пятно. Манабу посмотрел на свои руки, ставшими пронзительно бледными, подходящими под стать негативу вокруг. Вокруг не было ни звука, но тишина не давила и не угнетала, а наоборот, успокаивала. Пятно впереди увеличивалось, пока Манабу не увидел становившиеся все четче очертания беседки. Длинные столбы, оплетенные кованым железом с разнообразными узорами, уходили вверх, в никуда, а подойдя ближе он увидел, что они образуют ровную пропорциональную звезду. Вход был аркой, столь высокой, что приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть ее свод. Мана вошел в нее, и уселся в появившееся из пустоты кожаное плотное кресло, стоявшее на белом полу. Создав такое же, он жестом попросил Манабу сесть, и тот выполнил его просьбу, закидывая ногу на ногу. Еще раз оглядевшись, он увидел, что дорожка исчезла, открывая взгляду только простирающуюся вокруг пустоту белесого цвета, переходившего вдалеке в небо. Он ощутил пронзительные взгляд Маны, и съежился, будто от холода. - Кто ты? – спросил Мана, складывая руки на груди. - Тайна, - мгновенно ответил Манабу, разглядывая причудливые кольца на каждом пальце собеседника. – А ты? - Безысходность, - последовал ответ. - Зачем я здесь? - Вопрос риторический, - задумчиво ответил Мана, а напротив них появился стеклянный столик. На его крышке плясали блики, а еще на нем стояли два высоких бокала, лежала пачка сигарет и тяжелая на вид пепельница. Мана щелкнул пальцами, и бокалы наполнились кровавой жидкостью. – Кури. Пей, - он сам потянулся к одному из них и отпил немного. Манабу последовал его примеру. Потом Манабу закурил, выпуская сизый дым, вьющийся вокруг них обоих. Затем повторил свой вопрос. Мана помолчал, а затем спросил: - Что ты знаешь о нас? - Ничего, - почти честно ответил он. – Как ты создал это место? - Мы обитаем в Подсознании, это наш Мир, - он немного покрутил бокал в руках, чуть не расплескивая вино хорошей выдержки. - Подсознание есть самостоятельная сущность. Оно занимает всё тело Человека, и когда оно не встречает сопротивления, оно имеет полный контроль над всеми функциями, условиями и ощущениями тела. Тогда как Сознание контролирует все добровольные функции и движения, подсознание контролирует все скрытые функции, автоматические и вегетативные функции. Оно имеет способность общаться с другими людьми без помощи обычных физических средств. Оно может читать мысли других людей. Оно принимает информацию и передаёт её другим на расстоянии, - Мана снова немного помолчал. – По сути, все находящиеся здесь просто выполняют команды Сознания, реагируя на проявления и воздействия внешней среды. А теперь ответ на твой вопрос: мы живем в своем Мире, мы можем выполнять все функции эмоциональности и чувственности. А потому мы можем создавать и свои миражи, а после – обитать в них. Если же Человек часто использует ту или иную функцию – то место это расширяется, наделяя кого-то из нас большей силой и властью, а потом потакает ему. Если же нет, то такие как я живут на периферии и редко появляются рядом со всеми. В нашем случае все гораздо хуже. Мало того, что Человек флегматик, так теперь еще он пребывает в крайне неуравновешенном состоянии, близком к депрессии. А потому, быть может, я скоро понадоблюсь ему. Но это нарушит все Процессы и восприятие Ощущений, - Мана замолк и снова отпил вина. - Зачем мне все это знать? – проворчал Манабу, туша сигарету и закуривая новую. Тот пожал плечами. - Мне всегда была интересна твоя роль в этой игре. - Да нет у меня никакой роли. Я просто храню информацию, нежелательную для разглашения, и все тут. - Ты не относишься ни к Чувствам, ни к Эмоциям, вообще ни к кому. Но, тем не менее, незаменим… - губы Маны шевелились, но лицо его не выражало полным образом ничего. - Как мне создать что-то свое? Как ты, - спросил Манабу. - Спроси у Казуки. Мечта тебе поможет. - А ты тоже спрашивал? - Я делал это из логических заключений о моем пребывании здесь. А когда никто не впадает в депрессию, я не нужен, - Мана повел плечом, снова отпивая из бокала. – На досуге много времени, тем более, когда никто не хочет с тобой общаться. Манабу задумался, уставившись в пространство перед собой. - Почему? – наконец спросил он. Мана усмехнулся, ставя бокал на столик. – Даже у Аяме есть круг общения, хотя он тоже ничего хорошего в себе не несет, - Мана молчал, наверное, решив, что лучший ответ на не интересующие его вопросы – игнорирование. - Я… - начал было Мана, но тишину вокруг разрушил оглушающий треск. Он оглянулся, совершенно спокойно глядя на расползающуюся трещину в небе. Манабу дернулся, скидывая пепел мимо пепельницы, изумленно глядя на ничуть не удивившегося Ману, поражаясь, как он может оставаться постоянно спокойным и безучастным ко всему. За собой Манабу не наблюдал повышенной импульсивности, но реакция Маны, а точнее ее отсутствие невольно поражали. А трещина тем временем все расширялась, заливая монохромный пейзаж всеми оттенками существующих красок. Треск практически прекратился, теперь только вибрация проходила по земле. Краски все лились из образованного пространства, не доходя до низа, и рассеивались цветастым туманом, сквозь который совершенно ничего нельзя было увидеть. Манабу застыл, с наполовину поднесенной к губам сигаретой, а цвета все лились и лились, заполняя пустоту вокруг. Вибрация резко прекратилась, прерывая тихое постукивание бокалов друг о друга, и Манабу увидел проходящий сквозь тени силуэт. Легкой походкой он двигался сквозь рассеивающийся туман, почти не касаясь земли, пока не подошел совсем близко к сидящим. - Опять ты, - прикрыв глаза произнес Мана и исчез.