***
Я давно привык просыпаться под утро после пары часов сна от воя пустого в одном из соседних кварталов. И меня не удивляют жалобы друзей на то, что после ночного патруля они вымотаны, ничего не соображают, а у Исиды, к тому же, еще и мешки под глазами. У меня они тоже есть, их уже не снимет никакой сон. Хроническая усталость стала такой привычной, что я сильно удивлюсь, если она когда-нибудь пройдет. Когда я не в школе, я делаю уроки. Когда я не делаю уроки, я патрулирую. Когда я не патрулирую… А когда я, собственно, не патрулирую? Я почти не сплю, ем не пойми что, не знаю ни одной телевизионной передачи или спортивной команды. Я не слушаю музыку, не хожу в кино, не выпиваю по вечерам с друзьями. Я ученик старшей школы и шинигами одновременно. И у меня нет времени на «нормальную» жизнь. Половина моих друзей давно мертва, что не мешает нам замечательно проводить время вместе. Моя семья помнит мое лицо только по фотографиям. Мой «возлюбленный» торжествует всякий раз, когда ему удается оставить на мне свежий шрам от своего меча. Мой секс непредсказуем как сюжет любимой манги и примерно настолько же крут.***
До того я не видел Сенкаймон несколько недель. Сложно поддерживать отношения с Обществом Душ, находясь в мире живых, поэтому я предпочитаю ждать инициатив с той стороны жизни и смерти. И пусть амплитуду моих визитов предсказать практически невозможно, душу греет тот факт, что я действительно кому-то там нужен. И когда я, сидя на втором подряд уроке английского, вижу из окна открывающиеся створки Врат и порхающую неподалеку адскую бабочку, мне ничего не надо объяснять. Сказавшись больным, я забираю сумку и на якобы ватных ногах бреду к выходу из класса, чтобы пуститься бежать вприпрыжку, стоит закрыться двери за моей спиной. Вынимая на бегу дремавшего в сумке Кона, я извлекаю из него и, едва не подавившись, глотаю пилюлю души плюс. Затем запихиваю физическое тело в подсобку, где ютятся ведра и швабры, накрываю заранее подготовленным полотнищем и в облике проводника душ мчусь к Сенкаймону на максимально доступной скорости. Адская бабочка едва поспевает за мной, когда я бегу по темному коридору из реиши, и сразу же ретируется по прибытии в место назначения, недовольно дергая усиками. Как будто бы мне не плевать. Как будто бы что-то в четырех известных мне мирах в силах отвлечь меня от созерцания спины человека, стоящего в двадцати шагах впереди. - Ты долго, - холодно укоряет капитан шестого отряда, не смотря в мою сторону и, конечно, не обращая внимания на мое сбившееся дыхание и бисеринки пота, скользящие вниз по лбу. Больше он ничего не говорит, лишь срывается в сюмпо, молчаливо приказывая следовать за ним. Я не знаю, куда он поведет меня сегодня. За границу Руконгая или в свои покои. В казармы отряда или первый попавшийся темный переулок. Мне неинтересно. Все, что меня волнует, это минуты, оставшиеся до момента, когда я смогу впиться в него зубами и, если повезет, отцепить кайсенкан. В этот раз Бьякуя не оригинален. Мы направляемся в поместье клана, и я заранее думаю, чем заткнуть рот, чтобы не кричать. Никто не должен знать о нас. Никто не должен видеть нас вместе или слышать звуки наших совместных занятий. Случайному свидетелю, скорее всего, просто не сносить головы. Добравшись до границ поместья, я теряю Бьякую из вида. Как некстати… В этой части его обширных владений я еще не был, поблизости лишь то ли гостевые, то ли хозяйственные постройки. Чертыхнувшись, я иду искать. Но меня находят первым. В одной из множества пустых комнат он застает меня врасплох и валит на пол. Когда он научился так хорошо скрывать реяцу? Мне это не нравится. Но скоро он уже не сможет ее контролировать, и она вырвется наружу, проникая в мою кровь, мой разум, все мои внутренности, порабощая и не оставляя ни одной мысли, ни одного желания, кроме желания обладать им. Его руки уже рвут косодэ на мне, губы жадно исследуют ключицы, словно они могли их забыть. Я снова теряюсь рядом с ним, пытаясь дотянуться сразу до всего, объять его полностью. Я целую его куда-то в висок, мешаю ласкать себя, но мне все равно. Я хочу его. Всего и сразу. И когда он срывает с меня хакама и прослеживает языком путь от моего пупка к члену, он знает об этом. Властный рот вытворяет нечто невообразимое, унося меня все дальше от реальности. И когда я кончаю в него, для меня нет ничего роднее и правильнее, я знаю, что это его способ сказать мне, что он скучал. Я притягиваю Бьякую для поцелуя, но он лишь кладет на мои губы свои тонкие длинные пальцы. Задерживает их на секунду, прежде чем протолкнуть внутрь и заставить меня вылизывать их, играть языком так, как он совсем недавно проделывал это со мной. Почерневшими глазами тайчо следит за тем, как, закрыв глаза, я отдаюсь этому процессу. Я знаю, что его волнует дрожь моих ресниц, краска, накрывшая щеки после недавнего оргазма, и тихие стоны, свидетельствующие о том, что мне все еще мало. Когда его терпению приходит конец, он отнимает пальцы от моих губ, чтобы в следующее мгновение ввести их в меня. Сразу. Полностью. Не надо быть со мной нежным. Он почти вынимает их, а затем вводит снова, разводит внутри так медленно, что я готов на коленях молить о большем. И скоро я буду… - Давай уже, - тихий шепот сквозь зубы, и он все понимает. Пальцы покидают меня, оставляя временную пустоту, и лишь тогда я понимаю, что Бьякуя все еще одет. Перевернув его на спину, я седлаю его бедра и неторопливо тяну на себя узел оби. Кучики удивительно спокоен и сосредоточен на вид даже когда я, полностью обнаженный, задеваю бедрами его эрекцию или скольжу губами по груди. Он лишь легко прикрывает глаза и начинает чуть чаще дышать, когда я ласкаю его член, вбирая полностью и играясь языком. Я слишком долго терплю его самоконтроль. Я должен пробить его. Устраиваясь сверху, я, наконец, даю ему войти в меня. Медленно насаживаясь, я запрокидываю голову, чтобы он не увидел, если вдруг будет больно. Не хочу, чтобы он волновался об этом сейчас. Я слишком давно не видел его. Мысли выбивает из головы первое касание заветной точки внутри меня. Я лишь судорожно выдыхаю и даю Бьякуе полную свободу действий. Он проводит ладонями по моей груди, спускается на живот, а затем, крепко обхватив ягодицы, в первый раз резко насаживает меня до конца. Воздуха не остается, я пытаюсь глотать его раскрытым ртом, впитывать через кожу, но его просто нет. Есть только его глаза, от которых я добровольно готов задохнуться. Не отрывая взгляда и не прекращая движений, я кладу его руку на свой член. Сжимаю. Начинаю двигать в такт собственным движениям. И вот оно. По его вечно ледяному выражению лица идет глубокая трещина, когда он впивается зубами в нижнюю губу, не в силах сдержать первый на сегодня стон. Для меня это сигнал. Отбросив последнюю осторожность, я двигаюсь резко, рвано, впуская его до самого основания и не прекращая движений его руки на своем члене. И когда я чувствую, что готов снова кончить, он садится, а затем переворачивает меня, укладывая на пол и ни на секунду не разрывая контакт тел. Он почти складывает меня пополам, потому что мои бедра находятся где-то у груди, и приникает долгожданным поцелуем. Я зарываюсь руками в его волосы, выдергиваю эти дурацкие заколочки, отчего он недовольно шипит, но мне все равно. Каждое его движение высоковольтным разрядом бьет по комку нервов внутри меня, и если бы мои губы не были захвачены в плен его поцелуя, я кричал бы на все Общество Душ. Еще несколько движений, и мой мир взрывается ослепительно-белым, пока я, давя свои вскрики, оставляю красные отметины на его шее. Он еще несколько раз глухо стонет в ответ, и его пронзает долгая судорога пронзительного наслаждения. Бьякуя утыкается лбом мне в плечо, и я улыбаюсь, чувствуя его невесомый поцелуй. А на завтра друзья будут спрашивать, как я избавился от мешков под глазами, и я ничего не смогу им ответить.