Привычка выживать

На самом деле, они ложатся поздно. Вернее, рано утром. Сначала Джоанна уговаривает своего нечаянного компаньона на позднюю ночную прогулку, потому что в номере нечем дышать и закончилась выпивка. Ночная прогулка заканчивается ночной потасовкой с какими-то парнями на мотоциклах. Конечно, парни не виноваты в в том, что у Джоанны слишком громкий голос и острый язык, но Пит не испытывает желания извиниться перед ними. Конечно, парни не знали, что связываются с победителями Голодных Игр и участниками революции, но ведь и сломанные руки срастутся, да и сломанный нос в больнице должны подправить. В конце концов, Пит, как законно послушный гражданин, сперва только защищался, а после того, как сломал несколько рук и один нос, даже в больницу позвонил. И успел оттащить Джоанну от самого главного пострадавшего, уже успевшего потерять два зуба и имеющего все шансы потерять свои прекрасные глаза. - Черт, я все еще в плохой форме, - жалуется Джоанна, разминая ушибленное запястье. - Им повезло, что у тебя не было в руках топора, - фыркает Пит и отказывается зайти в ночной бар. Вдруг у нее появится топор, да еще и после выпивки крыша съедет окончательно. - Думаешь, я смогу прикупить складной топор? – интересуется Джоанна на полном серьезе и надувается, когда в бар (а ведь там может начаться настоящее веселье) ее не пускают. – Ты не моя мамочка. Ты – качок-переродок. И удар левой у тебя неплох. Причина, по которой она слишком быстро сдается, открывается уже в номере. Потому что язва из Седьмого Дистрикта достает неизвестно у кого позаимствованный на время планшет, залезает в интернет и включает одно из многочисленных официальных видео. И, разумеется, в этом видео бледная, дрожащая, с горящими безумным светом глазами Китнисс Эвердин делает свое последнее официальное сообщение о том, что она – преступница, которая должна понести наказание. И как только таких стерв, как Джоанна, носит земля. - Она слабачка, - заявляет на третьем круге просмотра. Пит сидит на своей постели, бездумно рассматривает противоположную стену. Когда он перестает реагировать на посторонние звуки, Джоанна пересаживается на его кровать и кладет свою ледяную руку на его лоб. – Эй, ты все еще Пит Мелларк или уже капитолийский переродок? – спрашивает с неподдельным интересом. - Эй, ты уже оставила попытки сдохнуть в каком-нибудь темном переулке, или предпримешь еще одну? – с таким же неподдельным интересом спрашивает Пит и не отстраняется. Рука компаньонки легко хлопает его по лбу. - Ты всего лишь чертов несчастный влюбленный, - говорит она, и слова ее сочатся горечью. – Тебе просто повезло попасть с одних игр на другие, а потом загреметь в Капитолий, выжить в аду, вернуться, попасть в другой ад, - она толкает его ногой, и ему приходится подвинуться на самый край своей кровати. – Все так запутано, даже для тебя. Но ты не был победителем Голодных Игр в течение нескольких лет. Ты не был ментором для двух испуганных детей, которых видел мертвыми еще до того, как они попадали на арену. Ты не вылезал из своей шкуры, чтобы понравиться спонсорам и выбить для кого-то глоток-другой воды. А ведь это только то, что связано непосредственно с Играми. Но Игры победителей не заканчиваются круглый год. Знаешь, - здесь девушка собирается и садится в кровати очень прямо. В темноте сложно увидеть выражение ее лица, но Пит ведь переродок, для него нет невозможного. Он может даже рассмотреть, как по ее лицу стекает единственная слеза. – Мы все хотели сделать с собою то, на что отважилась одна она, - показывает на потухший планшет. – Я победила на своих Играх, я думала, что ад закончился, но он только начался. Моя победа оказалась моим проклятием. Все, кого я любила, медленно умирали. Через их смерти меня заставляли делать то, что я не хотела делать. Угождать Сноу. Угождать тем, кто был нужен Сноу. Я никогда не была красивой, - заявляет без лишнего кокетства, - но меня сделали красивой эти говнюки-стилисты, и даже обошлись без операций, что уже само по себе победа. А желанной меня сделали мои Игры. Мое тело уходило с аукциона. Мне не угрожали, как угрожали Китнисс. Каждый мой неправильный шаг карался чьей-то смертью без предупреждения, и, в конце концов, не осталось никого, кто мог бы меня сдерживать. Поэтому потом началось самое интересное. Она дрожит. В комнате нечем дышать, но она дрожит вовсе не от холода. Пит встает с кровати, открывает окно, зная, что ее безумные глаза следят за каждым его шагом. Он укутывает Джоанну в плед с ее кровати, и устраивается на прежнем месте, зная, что с его стороны будет крайне глупо что-то говорить. Ей уже говорили прежде – тонны ничего не значащих слов. Но ее отказывались слушать, да и не так она глупа, чтобы говорить в мире, полном крови, фальши и притворства. Пит Мелларк замечательный собеседник хотя бы потому, что умеет слушать. Но Джоанна почему-то не говорит о том, что случилось тогда, когда закончились все близкие ей люди. Она говорит о том, что не ждала ничего нового от 74 Голодных Игр, и смеется, потому что эта ошибка была первой в бесконечной череде глупых ошибок, совершенных ею после. - Китнисс Эвердин начала бесить меня еще в самом начале. Подумать только, доброволец из Богом забытого Двенадцатого Дистрикта, - злой смешок. – Но из Двенадцатого дистрикта почему-то все видели только ее. Пока ты не дал свое интервью, - опять короткий смешок. – «Влюбленный придурок», подумала я тогда, «у него просто нет шансов». И не я одна так подумала. Какое благородство, быть может, подумал кто-то. Но, раз ты любишь ее, любишь по-настоящему сильно, значит, ты не будешь бороться за свою жизнь. Ты будешь бороться за ее жизнь, и за нее умрешь. На тебя не стоит даже тратить время и деньги, - Джоанна бьет Пита в плечо. – Теперь мне кажется, что ты только этого и добивался. А потом ты переметнулся к профи. «Черт», подумала я, «парень-то не промах». Эбернети чуть дара речи не лишился, когда узнал, что победителями могут стать двое, если они из одного дистрикта. Мои с Чумой детки были уже мертвы, поэтому я следила за играми просто так, от скуки. Меня не удивила отмена измененных правил. Меня удивило то, что Вас сделали победителями. Вас двоих, черт возьми. Этому жалкому алкоголику Эбернети удалось то, что не удавалось никому до него – спасти сразу двух своих трибутов. После Жатвы на Квартальную Бойню я уже знала, в какую акулью пасть попала. Моей задачей было не выжить, а спасти Китнисс Эвердин. Даже ценой своей жизни. О тебе, женишок, речь не шла. Ты не был им нужен так, как была нужна она, хотя они промахнулись с расстановкой главных фигур на своей шахматной доске. Тебе бы больше пошли крылышки, - Джоанна хохочет так, что едва не сваливается с кровати. - Кто – они? - спрашивает Пит как-то очень напряженно, и ее смех резко обрывается. - Плутарх Хевенсби, конечно. Президент Койн была с самого начала за тебя, насколько мне известно. Конечно, отправляясь на Бойню, я знала только о Плутархе, все остальные были теневыми игроками. И, насколько я могу судить в качестве сумасшедшей, большинство из настоящих зачинщиков революции все еще остается в тени, - Пит округляет глаза. – Что? – морщится Джоанна. – Не смотря на то, что Койн мертва (не будем вспоминать благодаря кому), Плутарх все равно занимает свой высокий пост. Не мог он остаться так высоко только благодаря своему везению. Он умен, не буду спорить, но врагов у него, знаешь ли, тоже много. Больше, чем друзей. Кстати, о друзьях. Чем в действительности ему может быть полезна эта разукрашенная кукла, твоя… как там ее… Эффи Бряк? Вот видишь, ты не знаешь. А я знаю, что Плутарх предпочитает девушек помоложе, а вот благотворительностью занимает только для вида. Поэтому ты поосторожнее с ней. Поменьше болтай. - Из нас двоих ты говоришь больше, - огрызается Пит. - Из нас двоих Плутарху нужен ты, не я. Боюсь, что мое присутствие ему несколько в тягость. Или он уже разработал план, в который вписываю и я со своей катастрофической непредсказуемостью, - Питу не удается переварить все быстро, поэтому Джоанна вздыхает. – Не спрашивай меня, зачем ты ему нужен, я не знаю. Но Эффи Бряк он мог приберечь только для трех человек, которым важно, все ли у нее хорошо. Хеймитч, который был полезен, когда была жива Китнисс. Китнисс, которая сейчас стреляет из лука на небесах (это сарказм, Пит, нет никаких небес). И ты. Конечно, пользы от тебя немного, но ты можешь быть как врагом, так и другом, и я не знаю, в каком из двух случаев тебя встретят с широко открытыми объятиями, а в каком – с пулеметом. - Ты рано списала себя со счетов, - замечает Пит. О Плутархе он все это время очень мало думал, а зря. Человек, влияние которого ничуть не уменьшилось после смертей двух разных Президентов, достоин того, чтобы его боялись. - Я не списала. Меня списали. Мне это не понравилось, и поэтому я гуляю рядом с бомбой замедленного действия. Питу не нравится, когда его называют бомбой замедленного действия, но он не сопротивляется. Благодаря подобным неутешительным разговорам они засыпают ранним утром. И поэтому оказываются совершенно не готовы к раннему визиту неунывающей Эффи Бряк, у которой все еще безучастные глаза. Она шумно стучится в дверь их номера. Терпеливостью сопроводитель и прежде не отличалась, и теперь, кажется, весь день у нее расписан по минутам. Поэтому ее острые кулачки барабанят без умолку в дверь до тех пор, как дверь не открывается помятым и с закрытыми глазами Питом. - Надеюсь, не разбудила, - оптимистично заявляет Эффи и легонько трепет своего бывшего подопечного по щеке. Как и прежде, она идеально накрашена, изящно одета, перемещается по маленькому гостиничному номеру на огромных каблуках, в руках ее зажат планшет, новый цвет ее парика – зеленый. Сейчас она совсем прежняя – очень шумная, очень дотошная, очень пунктуальная и будто живущая в своем собственном идеальном мире, в котором есть единственная проблема – все сделать согласно расписанию. Пит с трудом успевает за ее перемещением от двери до середины номера, и поэтому не успевает обрадоваться тому, что та, прежняя Эффи, Эффи, которая безмерно раздражала его во время подготовки к первым Играм, вернулась. Иллюзия рассеивается тогда, когда ворвавшаяся в номер женщина оборачивается и смотрит на него в упор. Глаза ее не выражают ничего, кроме вежливого ожидания. Она по-прежнему кажется пустой изнутри, и Питу легко представить, как она возвращается в свою квартиру, откладывает в сторону планшет, и будто снимает с себя всю оживленность, в которую сейчас так мастерски играет. - Так, посмотрим, где твоя подружка, - устав ждать дольше положенных пяти секунд, Эффи тянется к накрытой с головой Джоанне, и, рискуя своей жизнью, но не подозревая об этом, сдергивает прочь одеяло. У Джоанны Мейсон с утра всегда очень плохое настроение. Эффи с вежливой улыбкой рассматривает какое-то время зажатый в руке «подружки» нож, а потом делает аккуратный шажок в сторону Пита, до сих пор стоящего у открытой двери. - Джоанна, - здоровается Эффи бодрым голосом. – Рада видеть тебя… здесь, - осматривает номер и переступает с ноги на ногу, будто пытаясь понять, с чего следует начинать уничтожение этого пространства. Так и не придя к какому-то решению, Эффи присаживается на краешек кровати, на которой все еще лежит Джоанна (у нее ненормально огромные глаза, но Пита это почти не трогает; он больше волнуется за дальнейшую судьбу ножа), и тыкает все еще плохо соображающую девушку носом в планшет. Стоит ли говорить, что зажатый в руке нож Эффи аккуратно отводит в сторону двумя пальцами, не меняя выражения своего нарисованного лица. – Посмотри, милочка, ты не имеешь ничего против такого цвета обоев? Мейсон сейчас не имеет ничего против утреннего убийства, но быстрота происходящего просто выбивает ее из привычной колеи. Нож она прячет под подушку и, в ответ на заданный вопрос, качает головой. Минутой позже до нее доходит вся абсурдность ситуации, и Питу, во избежание еще более жутких последствий, приходится отойти от двери. С точки зрения самосохранения этот шаг является самым спорным. Стратегически занятое им место у двери остается самым безопасным местом в этом номере. Когда выдохнувшаяся Джоанна скрывается в ванной, предварительно хлопнув дверью, Эффи замирает на пару секунд, а потом делает несколько пометок. - Нужны очень крепкие двери, - озвучивает пришедшие в голову мысли. – И здание поновее. Я не думала, что твоя новая подружка такая нервная, - и пожимает плечом, не дожидаясь никаких объяснений. – Я думаю, тебе все равно, какой цвет обоев будет в квартире. Сколько комнат? Двух хватит? Полуголая Мейсон открывает дверь ванной, чтобы оглушительно заорать: - Мы с этим малолеткой вовсе не пара! – и хлопнуть дверью еще раз. - Три комнаты? – невозмутимо уточняет Эффи. – Одна тебе, одна ей и одна под твою студию. Боюсь, что будет очень маленькая кухня, но твоя подружка вряд ли собирается проводить много времени там… - Она мне не подружка, - тихо исправляет капитолийку Пит. - Мне все равно, кто она тебе, - выдает Эффи с улыбкой заядлого риелтора. – Посмотри, у меня уже есть несколько вариантов. Твоей не подружке покажем их после, - бросает острый взгляд на ванну, в которой Мейсон заперлась, но все еще не включила воду. Последнее, чем хочет заниматься сейчас Пит, так это смотреть на маленький экран и выбирать свою будущую квартиру. К тому же, он не уверен, что у него хватит денег на целую квартиру. Все-таки выданные Капитолием карты не резиновые. Впрочем, если вскладчину с Джоанной, такой же обладательницей карты победившей стороны, может и наберется необходимая сумма. Эффи не смотрит на Пита, а прокручивает страницы на планшете. – Кстати, на цены можешь не смотреть. Плутарх сказал, что казна найдет возможность для устройства победителей Голодных Игр. - Все эти варианты мы можем посмотреть уже сегодня. Прямо сейчас. Даже если ей кажется странным полное отсутствие восторгов со стороны двух победителей Игр, она не показывает вида. Предложение подождать своих клиентов в ресторанчике гостиницы, пока они приведут себя в порядок, она принимает как нечто собой разумеющееся. Едва только за ней закрывается дверь, Мейсон швыряет в напарника подушкой. Спасибо, что без ножа. - Какого черта? – спрашивает с угрозой. – Если ты думаешь, что спасаешь ее, давая ей занятие, то ты ошибаешься. Она на службе у Плутарха. Ее уже не спасти, Пит. - Нам нужна квартира. Или ты хочешь жить здесь до конца своих дней? – спрашивает Пит очень спокойно. – К тому же, если Плутарху что-то нужно от меня, он не отстанет так просто. - И ты согласен жить в квартире, которую выбрал сам Плутарх, в квартире, в которой, я уверена, установлены все самые новейшие камеры, и продолжать встречаться с этой… сумасшедшей? – Джоанна то сжимает, то разжимает кулаки. - Твой план, старушка? – спрашивает Пит со всей злостью, на которую способен. Мейсон неубедительно молчит. Потом вздыхает. – Еще раз назовешь меня старушкой, и лишишься второй ноги. - Ты, значит, меня малолеткой называть можешь, а я тебя старушкой не могу? – подытоживает Пит. – Скажи еще, что тебе по возрасту такие вольности позволены. - А ты не так плох, Мелларк, - подружка цокает языком и присаживается на свою разоренную кровать. – Собирайся, мы едем лично выбирать свой стеклянный дом. Придется держать своего врага не просто близко, а уже ближе некуда, - короткий неубедительный смешок. – Опять. - Опять? - Переспрашивает Пит из-за закрытой двери в ванную. Компаньонка, не смутившись, заходит туда же, забирает свое полотенце, знакомо обстреливая полуголое тело своего навязанного обстоятельствами соучастника, отвечает с наигранной легкостью. – Плутарх любит молоденьких девочек, я говорила. А я когда-то была молоденькой девочкой. Наверное, Пит не хотел бы знать об этом доподлинно. Он знал, как поступали с победителями Голодных Игр, когда сами игры подходили к концу. Но то, с какой простотой Джоанна подтверждает все эти жуткие слухи, коробит его. Как и коробит то, что Джоанна до сих пор вздрагивает при шуме включенной воды. С усталостью он рассматривает стоящие на бортике ванны всякие женские штучки, вроде сухого шампуня, и думает о том, что с боязнью воды нужно что-то делать. Но что? Для исцеления его от внедренных в его голову воспоминаний пришлось на время расстаться с эмоциями. Не может ли доктор Аврелий придумать какое-нибудь нетрадиционное лечение для другой своей пациентки? Нужно будет как-нибудь спросить у него лично. И не забыть отпустить какой-нибудь намек на переродка. Доктор становится таким смешным, когда пугается до полусмерти. Эффи Бряк, используя автомобиль, предоставленный опять же Плутархом для знатных персон, развивает немыслимую скорость. Квартиры она показывает одну за другой, но Джоанну сложно убедить в том, что плитка в спальне – не так уж плохо, а кислотного цвета шторы можно снять. Ее не устраивает то шестой этаж (слишком низко), то двадцать второй (слишком высоко), то удаленность от центра, то близость к нему. Она придирается к расположению ванны, к ее обустройству, она категорически против огромной кровати в комнате Пита, но забирать себе крохотную комнатушку с этой самой кроватью она отказывается с той же категоричностью. Часам к семи Пит сам думает о том, что убийство «подружки» можно и в распорядок для Эффи как-нибудь втиснуть. Сама Эффи, не теряющая ни терпения, ни оптимизма, только размахивает планшетом и командует «следующая». Человек ли она вообще, растерянно думает Пит, но думать после такого суматошного дня у него почти не получается. В конце концов, они заходят в последнюю на сегодня квартиру с очень странной планировкой. Комнат в ней, как и заказывали, три. Две очень маленькие, и одна огромная, совсем пустая, если не считать одной сиротливой тумбочки. Все комнаты оказываются проходными. Окон в квартире почему-то меньше, чем дверей, и Джоанна петляет какое-то время, как в причудливом лабиринте. Кухня среднего размера, ее внимания не заслуживает, но попасть в нее можно через три двери сразу. Ванна не очень большая, но какая-то уютная и очень чистая. Последним критерием оказывается кровать, на которую Мейсон запрыгивает после порядочного разбега. Кровать скрипит, но не разваливается на части. Джоанна включает ночник, переворачивается на бок, потом обратно на спину, закрывает глаза и просит всех убраться. - Это солнечная сторона, - рассказывает Эффи Питу, указывая на большую пустую комнату. – По-моему, очень удачно. - Я остаюсь здесь, - заявляет Мейсон, облокачиваясь на единственную тумбочку, которая угрожающе кренится. – Только тумбочку придется выкинуть. Когда здесь уберут? – Эффи замирает, что может означать как «никогда». Пит закатывает глаза. - С уборкой я справлюсь. - А с готовкой? – оживляется Мейсон. – Ты же бывший пекарь. - Может, мне тебе еще с утренним душем помогать? – огрызается Пит, но как-то неловко. Мейсон корчит страшную рожу. Эффи, кажется, с облегчением выдыхает. - Оставляю вас устраиваться. Ваши вещи привезут чуть позже, об этом не волнуйтесь. - А кто волновался? – фыркает самодовольная Мейсон. – Ты собирался убираться? Начни с моей комнаты, а то я как-то подустала. - Ты собираешься лечь голодной? – мстительно интересуется Пит. В следующие несколько часов, стоя за плитой, он узнает много слов, которых хорошие девочки знать не должны. Хотя из Джоанны не получилась бы хорошая девочка, будь она дважды, нет, трижды более благовоспитанной, чем сейчас.