...
Как ни странно, но Президентский дворец, у которого была поставлена самая разрушительная ловушка, разрешившая исход войны, пострадал меньше всего. Разумеется, его начали восстанавливать в первую очередь, не жалея ни сил, ни людей, желая вторгнуться и укрепиться в самом центре разрушенной, но все еще прекрасной столицы. Пит желает увидеть все совершенства тщательно охраняемого здания, изучить с дотошностью художника и ценителя все архитектурные находки, все приемы, используемые для выделения дворца среди остальных зданий, но вместо этого он видит бреши, оставшиеся от бомб воронки, и кровь. Кровь давно впиталась в землю, он знает, но стоит только закрыть глаза – и вновь оказываешься в прошлом, в котором кровь полыхала огнем, в котором раскаленный ад был самой настоящей реальностью. Пит помнит, что выжил здесь. Пит помнит, что помог выжить Китнисс Эвердин, но не помнит - зачем. У него совершенно точно была цель ее спасти, но он никогда не собирался думать, зачем ей стоит жить в мире, в котором все, что она любила, сгорело и превратилось в пепел. Его встречают еще у ворот, осматривают, проводят через новейшие устройства, обыскивают еще раз. В конце концов, все эти системы предосторожности начинают смешить. Пит молча выполняет то, что от него требуется, но иной раз все равно выпадает из реальности происходящего. Людям в военной форме приходится его тормошить, и вид у них при этом такой, что впору признаваться в том, что заявился сюда с целью покушения на действующего Президента. В Президентском дворце у Плутарха небольшой светлый кабинет на первом этаже. Даже менее роскошный, чем его собственный кабинет, да и мебель здесь не такая дорогая и не из красного дерева. Складывается такое чувство, что ее стаскивали сюда откуда угодно, и эта мысль Пита тоже веселит. Привыкший к долгому планированию мелочей и деталей Плутарх Хевенсби вынужден терпеть свою рабочую обстановку стихийной, совершенно непродуманной. Плутарх не заставляет себя ждать у дверей кабинета, и даже приветственно поднимается навстречу посетителю. Выглядит он теперь гораздо более уставшим, чем ранее, или же виноват дневной свет, обнажающий и седые волосы, и сеть мелких морщин на его лице. Пит пожимает протянутую руку и устраивается в кресле для посетителей, рассматривая с неподдельным интересом стеллаж у окна, забитый до отказа книгами в твердом переплете. - О, - Хевенсби оборачивается, чтобы выяснить причину столь пристального интереса, - Президент Сноу мог похвастаться лучшей библиотекой в Панеме. Это – лишь малая часть его книг. Я горжусь тем, что библиотеку удалось сохранить. Пит вежливо улыбается и старается в сторону книг не смотреть. Плутарх медлит, просит принести в кабинет чай, затем долго сетует на невкусную выпечку, и сдается, когда Пит не поддерживает даже эту тему. - Значит, визит Джоанны Мейсон был для тебя ударом в спину, - хмыкает с какой-то рассеянностью. – Ее всегда было сложно контролировать. - Я не пытаюсь ее контролировать, - парирует Пит с вызовом. - Конечно, - примирительно всплескивает Плутарх, и откидывается в своем кресле. – Я не обвиняю тебя в том, что ты что-то делаешь не так, как нужно. Но всегда есть другие, Пит. И они следят за каждым твоим шагом даже с большим интересом, - министр связи вздыхает, - ты же не думал, что тебя оставят в покое после всего, что произошло. Пит отрицательно качает головой, но ничего не поясняет. Ему все меньше нравится происходящее здесь, в этом кабинете, как впрочем, и то, что происходит за пределами этого кабинета, в его собственной жизни, которую он пытается сделать, наконец, своей. - Ты всегда был умным мальчиком, - Плутарх одобрительно качает головой. – Мне не понравился твой фокус с путешествием по всем дистриктам, но ты правильно сделал, когда вернулся. Правильно сделал, когда связался со своей бывшей наставницей, Эффи Бряк. Ты даже принимал мои приглашения, знакомился с нужными людьми… Это было очень правильно, Пит. Очень правильно и очень не похоже на тебя, - на полных губах мужчины появляется какая-то странная, схожая с мечтательной, улыбка. – Ты будто знал, что нужно делать, чтобы тебя не размазали, как букашку. Откуда бы тебе это знать? - Животный инстинкт, - бросает Пит небрежно. - Разумеется, - фыркает министр связи, и берет с подноса свою крохотную чашку. – Инстинкт Пита Мелларка, всегда умеющего заигрывать с камерой, или же инстинкт капитолийского переродка, которого Сноу негласно сделал своим приемником? – в голосе его, прежде таком спокойном, появляется властная тревога. Пит медлит с ответом, уже понимая, что на кону стоит что-то гораздо большее спокойной жизни. - Думаю, и то, и другое, - отвечает с едва скрываемой досадой. – Насколько мне известно, охмор считается неизлечимым изменением сознания. Поэтому мне трудно судить, когда заканчивается Пит Мелларк и начинается капитолийский переродок. Министр связи ставит чашку обратно на поднос. Он сдержан, собран, действует будто на пределе своих возможностей, и впервые за долгое время закрывает глаза и считает до десяти. Наступающая тишина кажется вязкой и давящей. - Думаю, я все же не ошибся в тебе, Пит, - резюмирует Плутарх. – Как и Джоанна Мейсон, которая заявила, что мы все можем на тебя рассчитывать. Конечно, в ее мнениях зачастую нет никакой объективности, тем более, она с тобой спит и наверняка испытывает к тебе какую-то симпатию, чтобы желать тебе дальнейшего процветания. Но в ней я тоже не был разочарован, признаться. Она пришла ко мне первой, почти без подсказок со стороны, и предложила свою помощь, хотя помощи от нее уже никакой и нет. Знаешь, кем вас все вокруг считают? Победителями не голодных игр, а победителями деспотизма Сноу. Почему-то все вокруг взяли в голову, что мы победили из-за ваших усилий, ценой ваших потерь, ценой ваших сломанных судеб. Это видение вашего самопожертвования неплохо вписывается в концепцию новых Игр. Последнюю фразу Плутарх произносит с нажимом. В лице его появляется и самодовольство, и нахальство. Он будто желает унизить своего посетителя неожиданной новостью, считает, что обладает изогнутым кинжалом и сейчас потревожит совсем свежую рану. Он почти не ошибается. Пит не вздрагивает, только сильнее сжимает кулаки. Конечно, он должен был привыкнуть к играм. К любым играм, потому что с момента, когда его имя прозвучало на Жатве в первый раз, он стал участником одной-единственной Игры, не имеющей никакого ограничения по времени, не имеющей правил, и не имеющей точного списка соперников. - Ты нравишься мне все больше и больше, - оживляется бывший распорядитель Голодных Игр. – Мне жаль, что прежде у меня не было возможности пообщаться с тобой. Похоже, я многое потерял, будучи поглощенным пламенем Китнисс Эвердин. Итак, я полагаю, что ты хочешь узнать все об играх, в которых давным-давно участвуешь? – он смиренно ждет реакции собеседника и дожидается короткого кивка. – Я знаю, откуда впервые появились слухи о том, что Сноу сделал тебя своим негласным приемником. Я даже знаю причину, по которой эти слухи распространились так быстро. У Сноу, даже мертвого, еще много поклонников. Капитолийцы не испытывают восторга из-за нелегкой жизни, которая настала для них после окончания революции, но так повелось с ранних пор – капитолийцы не борцы. Но даже среди повстанцев, перешедших с одной стороны на другую, могут найтись паршивые овцы. Овцы, который пойдут за тобой, как за приемником Сноу. Овцы, которые молниеносно обратятся в волков и потащат за собой жалкое блеющее стадо. Разумеется, не будет никакой второй революции – вас раздавят, едва вы начнете свое шествие. Но попытка восстать вновь подорвет наши и без того шаткие позиции, - Плутарх закатывает глаза. – Настроения в разоренной стране слишком переменчивы, чтобы могли позволить себе хоть малейший риск, а нынешний Президент вовсе не готов реагировать на твое появление адекватно. Назвать срочный приезд настроенного решительного доктора Аврелия в Четвертый Дистрикт адекватной реакций достаточно сложно. Пусть даже его поддерживали замаскированные под штатских военные. Пусть даже они ждали от Пита очередного припадка и нападения на миссис Эвердин. Пит качает головой, понимая, что корни боязни Президента к его ничтожной фигуре, вовсе не в страхе перед ним самим или перед слухами, которые его теперь окружают. В настоящий момент Президент Пэйлор не может верить никому, кроме жалкого, и в чем-то бесполезного доктора Аврелия. Чтобы не происходило за дверьми Президентского Дворца, она сама уже не верит в справедливость своей политики. Она готова уничтожать любые препятствия на своем пути. - Чего вы ждете от меня? – спрашивает Пит. Плутарх опять выглядит так, будто все идет по плану. - Такой же последовательности, которую ты демонстрируешь сейчас. Ты можешь жить в свое удовольствие. Спать с Джоанной Мейсон. Это жизнь после войны, это все можно подать как отчаяние или смирение, - начинает на ходу перестраиваться Плутарх, весь одержимый восторгом от собственной покладистости. – Мы больше не придерживаемся линии несчастных влюбленных, хотя все, кто видел тебя во время безумного рейда, уверены, что ты все еще влюблен и еще более несчастен, - горестный вздох, но мысль Плутарха продолжает работать. – Замечательно, что ты решил стать художником. Творчество помогает тебе справиться с невосполнимой потерей, это тоже можно обыграть. Ты не шикуешь, живешь скромно, стараешься не высовываться, как человек, которому хочется покоя. Видишь, до сих пор ты уже играл по правилам нашей игры. Постарайся и впредь не обнаруживать своего недовольства тем, что происходит вокруг. Если ты недоволен чем-то – забудь об этом, Пит, и все будет в порядке. - Подобный ультиматум когда-то Президент поставил Китнисс Эвердин, - не удерживается Пит. - Да, мой мальчик, - Плутарх суровеет на глазах, - но, позволь заметить, что я – не Президент Сноу, а тебе не пойдут крылья, - и коротко смеется. – Чтобы успокоить Президента Пэйлор, ты должен будешь навестить Китнисс Эвердин, - говорит непререкаемым тоном. - Пэйлор осведомлена о том, что я чувствую, когда речь заходит о Китнисс, - возражает Пит. – Она в любой момент может потребовать отчета у Аврелия, и тот выложит ей, как на духу – я абсолютно равнодушен к смерти или жизни Китнисс Эвердин. - Докажи мне, - коротко отвечает Плутарх. – Убеди меня, что при виде Китнисс Эвердин в твоем мозгу не включится еще какой-нибудь режим охмора. Я не требую от тебя кинуться на ее постель, оплакивать ее саму, или же просиживать в ее палате дни и ночи, не закрывая глаз. Смирись с тем, что она для тебя – та, в которую ты если не влюблен, то был влюблен по-настоящему сильно, и увидишь, что тебя опять станут воспринимать, как простого человека, а не как капитолийского переродка. - Все, - почему-то подчеркивает Пит. – Все, кроме Вас. Плутарх морщится, досадуя на слишком конкретные слова. - Мое мнение всегда остается при мне. Но, раз уж ты видишь меня насквозь, я всегда буду пристально следить за каждым твоим шагом, - он не договаривает фразы, в продолжении которой уже чувствуется какая-то угроза. Пит не спрашивает, на ком именно отразится его неверный шаг в первую очередь. О, в этой игре правила остались, похоже, неизменными. Джоанна говорила, что о последствиях необдуманных поступков предупреждают только в первый раз, еще до их совершения. Что начинается после, Пит не хочет узнавать. - У меня встречное условие, - он медлит, перед тем, как продолжить. Плутарх ощутимо напрягается. Не в правилах жертвы ставить какие-то условия. – Я хочу изучить принцип действия охмора. - Что конкретно ты под этим изучением подразумеваешь? – непонятно, какое впечатление на министра связи производит это условие. Он не показывает ни удивления, ни облегчения, но взгляд его становится совсем недобрым. - Я хочу понять, что со мной сделали. Я хочу пообщаться с людьми, которые разрабатывали методику охмора. Это возможно? - Это вполне вписывается в стратегию поиска себя, - говорит Плутарх медленно. – Но все твои мучители либо мертвы, либо будут мертвы в скором времени. Остались только архивы, в которых больше пыли и воды, чем ценной информации. Разумеется, эти архивы закрыты. Впрочем, пусть, - министр прищуривается, откидывается на спинку стула, приняв не самое приятное в своей жизни решение. - У тебя будет доступ. Весьма ограниченный доступ, смею сразу предупредить. Все эти бумажки (а я знаю, что ты найдешь только бумажки) будешь изучать под прицелом камер. Пит соглашается. - Думаю, вы все же оставили кого-то из прежних ученых в живых, - говорит тихо, но уверенно, и выдерживает взгляд бывшего распорядителя Голодных Игр, чем заслуживает неподдельное уважение перед своей жалкой персоной. Уважение и тщательно подавляемый страх, а страх в подобных играх никогда не играет на руку тому, кому предназначена роль искалеченной жертвы. - Ты слишком умен, мальчик, - смеется Плутарх. – Но ты мне нравишься, правда. Я рад, что Сноу решил все-таки не убить тебя, а использовать со свойственной ему жестокостью и изворотливостью. Я устрою тебе встречу с тем, кому ты обязан своим нынешним нестабильным состоянием. Одну встречу, Пит, - Плутарх подчеркивает новое условие сделки. – И ваша встреча будет записываться, и произойдет она только тогда, когда я поверю в твои намеренья стать таким же незаметным, как прежде. Раздавленного несчастного влюбленного всегда можно будет достать из пыльной коробки, если возникнет нужда, - рассеянно думает Пит. Это очень удобно. Несопротивляющаяся складная марионетка, которая одним своим видом вызывает сострадание, светлую грусть, которая будет убедительно вещать со сцены о том, что все потери невосполнимы, но ни одна из них не пропала впустую, потому что мы победили. Пит представляет, что будет написано в карточках, которые ему обязательно дадут, когда наступит первая годовщина после освобождения. Представляет, как ему и еще нескольким несчастным, придется подниматься на сцену перед камерами, и со слезами на глазах убеждать всех в том, что эта победа далась нелегкой ценой, но цена, заплаченная ими всеми, была оправданной. Впрочем, Пит Мелларк и до своего охмора порой вынужден был врать. - Это все? – спрашивает он уставшим голосом. - На данный момент, да, - поспешно заявляет Плутарх. – Сообщи мне, когда будешь готов навестить Китнисс Эвердин. И не забудь передать привет Джоанне Мейсон. У нас с ней были некоторые недомолвки в прошлом, но я надеюсь, что они и остались в прошлом, - Плутарх коротко смеется. – Эффи интересовалась, в какой стадии опьянения находится Хеймитч. Питу кажется, что Плутарх намеренно поддевает бывшего ментора упоминанием Эффи, но сейчас он старается не заострять на этом своего внимания. Он встает со всего места, потом медлит, и делает шаг вперед. В голосе его появляется что-то жалобное, появляется впервые и застает Плутарха врасплох. - Так как ей удалось выжить? Возникает неловкая пауза. Министр связи разве что не открывает от удивления рот, но собирается с силами. - После воздействия тех огненных бомб Китнисс долгое время подвергалась воздействию самых разных болеутоляющих лекарств, в том числе наркотических, как морфлинг. Для того чтобы свести счеты с жизнью, она приняла смертельную дозу снотворного, и запила ее алкоголем. Самый простой, самый распространенный способ, - Плутарх хмыкает, но вновь возвращается к своему серьезному тону. – Ее удалось спасти, но не удалось привести в чувство. Врачи думают, что во всем виноваты все лекарственные препараты. Сейчас ее жизнь поддерживается искусственно. Шансов на то, что она придет в сознание, ничтожно мало. Поэтому мы похоронили ее сразу, для публики. - Что будет, если это все-таки случится? – спрашивает Пит с неподдельным любопытством, никак не комментируя то, что простым заявлением о смерти Огненной Девушки министр связи не ограничился, отдав в публичное пользование последнюю запись Китнисс Эвердин. - О, - Хевенсби фыркает, - если это случится, поверь, мы найдем причину, которая оправдает любой наш поступок. Даже инсценировку смерти символа революции. Есть игры гораздо хуже этой, - напоминает себе Пит, и покидает кабинет, оставляя министра связи в компании неразрешимых вопросов. Играл ли переродок в Пита Мелларка или Пит Мелларк играл в переродка? Играл ли он в равнодушие к Китнисс Эвердин или же играл в искреннее волнение за ее судьбу? Будет ли он так же благоразумен, как и прежде? Опасен ли он в действительности или же нет? Плутарх не склонен делать поспешные выводы, но что-то внутри него уже знает ответ. От Пита Мелларка необходимо избавиться быстро и без шума. И как можно раньше....
Выпроваживают Пита из Президентского Дворца с прежним пафосом. Те же узкие коридоры, те же высокие окна, через которые причудливо преломляется свет. Уже находясь в широком холле, и задерживаясь по непонятной причине, Пит поднимает взгляд, чтобы рассмотреть искусную лестницу, ведущую на второй этаж, и вдруг чувствует себя пойманным в сети. На самой верхней ступеньке он видит девочку лет двенадцати. Светлые волосы, голубые глаза, в которых детская непосредственность слишком тесно переплетается с житейской мудростью. Девочка смотрит на него прямо, даже вызывающе, и иллюзия спадает, и дыхание возобновляется. Это – вовсе не Примроуз Эвердин. У Прим более светлые волосы, она немногим старше, у нее нет жесткой складки в уголке тонких, почти бесцветных губ. К тому же, Прим мертва, а эта девочка, так поразительно похожая на нее, но так же разительно от нее отличающаяся, недовольно прерывает зрительный контакт, и пытается вырвать свою маленькую ладонь из руки темнокожей женщины, так недовольно окликающей ее и уводящей куда-то. Пит не мог и подумать, что внучка Президента Сноу будет так похожа на сестру Китнисс Эвердин. К счастью, Китнисс никогда не узнает, какими злыми порой бывают шутки природы.Конец второй части.