День за днем

Часть четвертая – Мокона. – Задумчиво обронила женщина, оставшись одна. – Он не понял, – подтвердил пушистый комок, обнаружившийся в углу дивана, прикрытый расшитой полой хозяйского кимоно. – Но он справится. … Не может. Она не может вернуть то, чего нет. Так она сказала. Разумеется, она не может сделать что-то из ничего, как не может сотворить бутыль саке из воздуха. Она ведь не волшебница. Им с Кимихиро досталась в хозяйки обычная далеко не всесильная ведьма. Доумеки скрипнул зубами и остановился посреди спальни, которую уже успел смерить шагами раз двести. В глубине дома зашуршала задвигаемая перегородка, синхронно хихикнули девочки, прошлепали по деревянному полу босые ноги – Ватануки возвращался из ванной. Доумеки героическим усилием воли разжал стиснутые кулаки и зубы и глубоко вдохнул через нос. Меньше всего хотелось сейчас напугать и без того растерянного парня своим взъерошенным видом. – Гм. Так это твоя спальня? – вошедшего Ватануки в небрежно завязанной юкате и с полотенцем, наброшенным на голову, немедленно захотелось освободить от всех этих тряпок. – А где тогда моя? – Здесь же, – коротко ответил уставший от этих игр Шизука. И невозмутимо опустился на один из расстеленных футонов, спиной к двери. – А… – Что? – А почему так близко? – Хочешь – отодвинь. И правда, пусть его. Какая теперь разница? Позади послышалось еле слышное шуршание мокрых волос о полотенце, а потом голос Ватануки совсем близко за спиной неуверенно произнес. – Что-то случилось. Подумать только, когда-то его раздражала эта привычка недодавать в голос вопросительных интонаций. Поди пойми, спрашивает он или утверждает. – Случилось. – К чему теперь секреты? – Она не поможет. – Мне? – Нет, дурак, мне. Нам. Она не вернет тебе память. – И ты поэтому так расстроился. – Гм. Ватануки помолчал с минуту, что по его меркам следовало считать долгим и глубоким размышлением. – Ну…это грустно, конечно, но ведь не конец света, правда же? То есть, я хочу сказать, я совсем не то, чтобы недоволен своей жизнью, у меня есть дом, работа и друзья, многие и этого не имеют. А прошлое…может я и его рано или поздно вспомню. В любом случае, оно у меня уже есть, какое-никакое, а с каждым прожитым днем… – Заткнись, – неожиданно для себя тоскливо сказал Доумеки, переворачиваясь на спину. – Что? – Ватануки растерялся. – Что я сказал? – Просто. Замолчи. – Эээ….ну ладно, если это тебя раздражает. Сидел он, близко, так близко, только руку протяни. Он протянул. … – Д-д-доумеки? – Молчи. Молчи, молчи, молчи. Вынул из рук мокрое полотенце, которое этот дурак, оказывается комкал в течение всего разговора, отбросил в сторону, пальцами расчесал еще влажные топорщащиеся волосы, пригладил, снова растрепал. Оказывается, так не хватало даже таких простых прикосновений. Кимихиро удивлено-настороженно смотрел на него сквозь прилипшую к лицу челку, но послушно молчал, позволяя трогать-трогать-трогать. Оглаживать спину через грубую ткань, очерчивать кончиками пальцев губы, брови, отогревать холодные ладони своими, пылающими. И Доумеки не выдержал. Все это время думал, что сможет, даже слово себе дал, а вот сейчас как плотина рухнула, пальцы впились в напряженные плечи, рванули родное тело в прилипшей к нему юкате на себя. Кому оно нужно, такое обещание, когда никакого «завтра» у них быть уже не может? Ватануки только тут встрепенулся, когда его практически втащили на чужие колени, попытался даже не отодвинуться, а хотя бы вдохнуть в мертвой хватке. – Что ты… – Тихо, – приказал лучник, зарываясь носом в короткие волосы на затылке и вдыхая знакомый запах. Пару мгновений спустя, чуть успокоившись, сообразил, легко пересадил Ватануки поудобнее, боком к себе и опять обнял, теперь сдержаннее, но все равно очень крепко. Сидел и слушал, как успокаивается его дыхание и замедляется сердцебиение, как постепенно расслабляется Кимихиро в его руках. … – Теперь успокоился? – Раньше это была моя коронная фраза, – фыркнул Доумеки ему в шею. Ватануки поднял голову, заглянул в глаза. – Все было настолько плохо? Я всегда психовал? – Нет, ненормальным был я, – не задумываясь, ответил Доумеки. – Ты всегда был самым лучшим. Ватануки снова уронил голову ему на грудь. – А теперь, я, значит, изменился? – Ненамного. Не беспокойся на этот счет, – слабо усмехнулся Доумеки. – Я тебя всяким люблю. Сказал – и замер, в ожидании очередной бури эмоций. Которой не последовало. – Я так и знал, – тихо ответил вместо этого Ватануки. – Еще утром заподозрил, что что-то между нами не так. – Очень заметно было? Ватануки дернул плечом, едва не скинув его руку. – Ну, я заметил. Ты, наверное, меня очень сильно…ну, любил, в-общем. – Не больше, чем ты меня, – съязвил Доумеки. – Тем лучше, если это было взаимно, – не стал спорить Ватануки. – Я вот что подумал: мы ведь можем попробовать….ну…эээ…. – Словами, пожалуйста. – Опять привыкнуть друг к другу! – выпалил Ватануки, и тут же продолжил. – Может, у нас снова получится что-нибудь. Один раз ведь получилось, может я снова смогу…постепенно. … Снова это отвратительное слово. Нет, он понял, что имел в виду Кимихиро. В конце концов, он не единственный на свете потерявший память человек, у которого были серьезные отношения. Все остальные, наверняка, так и поступают – пытаются их возродить. Но есть список определенных слов, которые для него больнее иглы под ноготь. Все эти «постепенно», «вчера», «завтра», «со временем». «День за днем» Эти слова надо запретить законом. Потому что в их обиходе их быть не должно. Зря он вообще начал разговор. То есть, нет, разговор начал Кимихиро, так и не надо было отвечать. Или не надо было ночевать сегодня здесь. Так было бы легче проснуться завтра, потому что потерять утром Кимихиро, которого уже обнимал, который утешал и позволял себя гладить, будет тяжелее, чем обычного «повседневного» Кимихиро-напарника-друга-бывшего одноклассника-коллегу. Терять – так все. … – Д-д-доу… – Скажешь, не хочешь? Шизука чуть сильнее надавил ладонью на его пах, второй рукой с трудом удерживая гибкое, и, что не говори, сильное ерзающее тело под собой. Под рукой быстро твердело. Ватануки, снова дернувшись, замер. – Я думал, мы… – Я тоже так думал. Когда-то. Но сейчас нет времени. В прямом смысле. До утра не так долго, а хочется, чтобы медленно, обстоятельно и прочувствованно. Ватануки отвел глаза, в нерешительности кусая губы. Шизука склонился к его лицу. – Ки-ми-хи-ро. Пожалуйста. Дождавшись кивка, Доумеки поцеловал один зажмурившийся глаз и выпрямился, пообещав: – Мы потихоньку. … После вынужденного воздержания «потихоньку» было скорее абстрактным понятием. Но он, правда, старался. Кимихиро елозил по простыням, разрываемый противоречивыми желаниями одновременно подставиться под прикосновения, и уйти от них же. И сам не понял, как вывалился из давно распахнувшейся юкаты, дав горячим ладоням Доумеки возможность скользить повсюду, в том числе и там, где это было особенно непристойным. – Твое тело меня помнит, в отличие от тебя, – заметил Доумеки, оторвавшись от выцеловывания на его животе замысловатых узоров. Ватануки в ответ только неясно бормотнул что-то, вывернув шею и пряча лицо в подушке. Шизука тут же воспользовался случаем, подтянувшись выше и припав к открывшемуся местечку за ухом, которое у его Кимихиро, он точно знал, было одним из самых чувствительных. Поэтому Ватануки нечасто позволял ему такие жесты. С силой всосав чуть влажную, пахнущую шампунем и Кимихиро кожу, услышав в ответ громкий судорожный вдох, Доумеки попрощался с последними остатками терпения. Выпрямился, торопливо сдирая остатки собственной одежды, спихнул с футона мешающиеся одеяла, освобождая пространство. – Потом все будет, – пояснил он напряженно наблюдающему за ним Ватануки. – А сейчас я уже не могу. Просто не напрягайся. Ватануки, нервно облизав пересохшие губы, молча кивнул. … – Я не тяжелый? – Тяжелый. – Придется потерпеть. – Зачем тогда вообще спрашивал? Доумеки подавил раздраженный вздох. Ватануки всегда Ватануки. Препираться будет даже в такой момент. – Замри. … – Можешь выдохнуть, – сообщил Доумеки. – Я уже внутри. Плотно прижавшиеся к его бокам колени немного расслабились, пальцы, до синяков впившиеся в лопатки, чуть отпустили, Кимихиро перестал выгибаться и хватать ртом воздух. – Сам знаю. На провокацию Доумеки не поддался, предпочтя заняться делом. … После первого, короткого, но изматывающего раунда, Ватануки повернулся к нему спиной и свернулся в клубок, но не в жесте отчуждения, а скорее, усталости. – Ты как? – Ты был прав, – сдавленным голосом ответил он. – Мое тело тебя помнит. Доумеки помолчал, обдумывая пользу этой информации, потом крепко взял Ватануки за плечо, перевернул на спину и поднялся, нависнув над ним. – Давай вместе выясним, что еще оно помнит, – предложил он, глядя в его широко раскрытые глаза. Уголок тонких губ чуть дернулся кверху. – Не возражаю … Позже, много позже, когда небо на востоке стало такого же цвета, как глаза Кимихиро, только намного тусклее и неинтереснее, Доумеки снова лежал без сна, глядя в потолок и слушая дыхание спящего рядом человека – все, как в ту первую ночь. Но только с очень большой разницей в виде гудящей усталости во всем теле и уютно устроившейся у него на груди лохматой черноволосой головы. Да и в душе, пожалуй, вместо обычной свинцовой пустоты, было странное смятение. Как будто стоишь перед распахнутой дверью и переминаешься с ноги на ногу, чего с ним отродясь не бывало. Последнее, о чем он успел подумать, засыпая: в кои-то веки он проснется завтра позже Ватануки. Остается надеяться, что хотя бы разбудят воплем, прежде чем удавить подушкой. _______________ От автора: Всеми (и мной персонально) любимого цундере С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! Решила – недосплю (подумаешь, не привыкать к такому!), а деньрожденным сексом Ватануки Кимихиро обеспечу :) Ну, и Доумеки, соответственно. Собственно, это конец рассказа. Может, еще получится маленькое послесловие (омаке, да?) на днях. Как по мне, и так достаточно. Постоянным(–ному) читателям(–лю) персональная благодарность, Вы меня очень мотивировали))