Утоли печали, роза, Утром, что росой покрыта. Знаешь ты, что карта бита, Неизбежны зим морозы. Но любовь пленяет, роза! Ей раскройся утром тихим. Ей отдайся, ей дыши ты, И живи, и плачь ей, роза.
− Вы уволены… Это всё, что смогло сказать ей начальство за долгие годы честной и опасной службы. − Да и наплевать, − думала Старлинг. В конце концов всё выглядело жутко смешным. Её уволили, а в то же время Мейсон, в обнимку с Крендлером, летел в пугающую тёмную даль навстречу своим демонам. Жаль, что время нельзя повернуть обратно. Жаль, что нельзя пришить оторванное лицо, как и вставить на место съеденный кусочек мозга. Что делать без работы, без основного смысла жизни, совсем одной? Да, есть масса времени, чтобы думать о чём угодно, но думать не хочется, на это просто нет сил. Кларисса была физически вымотана настолько, что казалась самой себе бледной тенью себя же. Она безумно устала, словно потерялась среди суеты и шума большого города, среди бесконечной пальбы на поражение, интриг и предательства. В голове заезженной пластинкой всё время всплывал разговор с Нунаном и Пирслом: их строгие и выжидающие глаза, готовые подловить на любом неверном движении. Две старые ищейки пытались всеми возможными методами выжать информацию. Нет. Не получилось. Всё, что должно было знать ФБР в рамках установленной юрисдикции, оно получило, а остальное, воспоминания и ощущения, принадлежало только Старлинг. Кларисса чувствовала себя как рыба, оставшаяся без воды. Панический страх сковывал разум и чувства перед новой жизнью, перед неприспособленностью к ней. Когда, оглянувшись назад, задумываешься о своём существовании, о смысле жизни, о своей полезности, то это очень сложно − увидеть себя, понять себя, разобраться в себе, особенно когда тебе едва за тридцать, а ты чувствуешь себя полноценным пенсионером. Кларисса никогда не задумывалась над жизнью глобально, но сейчас в голове то и дело невольно вставали фундаментальные вопросы, главный из которых звучал так: «Неужели вся твоя жизнь — лишь бессмысленная суета?» В Старлинг словно образовалась трещина из-за которой всё привычное и обыденное перемешалось. Теперь всё подвергалось сомнению, теперь всё вызывало отторжение. Сломанный мир отражался и на ночном отдыхе, точнее не отдыхе, а еженощном созерцании бредовых снов, где в парадном фраке стоял улыбчивый Лектер, а мимо, под клавесинную музыку, проносились кабаны, мигая разноцветными огнями. Эта мешанина образов врывалась против воли каждую ночь, несмотря на то, что психолог, у которого Кларисса находилась под обязательным наблюдением, выписал ей гору снотворного и успокоительного. Без таблеток Кларисса вообще не могла сомкнуть глаз, так и пялилась в потолок до рассвета, а если и случалось провалиться в тревожное забытьё, то закончится это могло весьма неприятно. Иногда Старлинг кричала так, что со своей половины дома в ночном халате прибегала Арделия… О, милая Арделия, самый лучший, самый сердечный друг, самый лучший врачеватель души, не чета штатным раздолбаям ФБР. Как много она значила в жизни Старлинг! Сколько было скрыто любви в нежности молчаливых глаз, в теплоте положенной на грудь руки. Однако Кларисса чувствовала, что в их общем доме — ей уже далеко как не место. У Арделии всё было хорошо, стабильно, правильно, а вот у неё нет. У неё вообще ничего не было. У неё лишь ещё оставался мелкий пережиток напечатления от чужой жизни другой Клариссы: Клариссы-целеустремленной, Клариссы-циничной, Клариссы-рассудительной, Клариссы-решительной, Клариссы Старлинг − специального агента ФБР. Но ФБР и служба — жизнь и служение, как отброшенная веха, как коробка с личными вещами, засунутая под кровать. Нужно было искать себя в чём-то другом. Но в чём? Кларисса не знала. Она ничего не умела, кроме как быть полезной своему государству. Ничего, кроме умения убивать, думать как преступники, быть в хорошей физической форме, быть честной, играть в команде, искать правду. Но всё это. Всё это! Всё это не пригодилось тем, ради кого были пройдены круги тренировочного ада в Куантико. А теперь, где бы это вообще могло сгодиться? А без значка и пистолета кем она была? Что умела? Вот поэтому всё, чего теперь по-настоящему хотелось Клариссе, это уехать куда-нибудь далеко-далеко, чтобы не ощущать тлетворной, разрушительной тоски по чему-то настоящему и забытому в суете мчащейся в вечной спешке жизни. Это было странное чувство потерянного родного дома. Но где этот дом находился? Кларисса ответить не могла. Его требовалось найти, и в этом доме, в этом месте, Кларисса точно знала, она сможет найти и себя.***
Собрать вещи было не сложно, их у Клариссы было немного. Перед дальней дорогой (возможно в никуда) Кларисса села на старый потёртый цветастый диван, где виднелись следы хорошо замытых преступлений: от пролитых напитков, до пятна от итальянской пасты — кулинарного эксперимента Старлинг. Странно, но именно сейчас эти следы вызвали в душе Клариссы успокоенность. Именно эти следы напомнили об обычных жизненных радостях. Именно это она и унесёт с собой. − Ты обо всем подумала? Это точное решение? − спросила Арделия, грустно вглядываясь в глаза подруги. − Да, − ответила Кларисса с необычной твердой уверенностью в голосе, какую Арделия никогда раньше не слышала. Последний взгляд на прощание. Глаза Клариссы светились решимостью, и Арделия поняла, что уговорить подругу не получится: − Что ж, − сказала она, грузно поднимаясь со стула. — Тогда вот мой тебе прощальный подарок, — с этими словами Мепп прошла на кухню. С годами Арделия располнела, но эта полнота совсем её не портила, напротив, придавала сходство с весёлой хлопотливой курицей-наседкой. − Возьми, это тебе на память, − сказала она, протягивая Клариссе старое фото, то самое с выпускного бала, по случаю окончания академии. Кларисса посмотрела на снимок: − Какие мы здесь с тобой юные и счастливые. − Да, было время, − печально ответила подруга. − И это тебе, − протянула она свёрток, завёрнутый в полиэтилен. − Мой фирменный пирог. Кто тебе ещё его приготовит? − Это правда, − ответила Старлинг сквозь комок в горле… − Спасибо. Что ещё можно было сказать? Прощание со старой жизнью вовсе не трогательно. Может оно и несёт в себе надежды для неиспорченного, неискушенного ума, но бывалой и стрелявшей в людей женщине вряд ли было до сантиментов. Да и не умели они там в суровой неженской службе быть чувственными и нежными. Старлинг знала, на что подписывалась тогда, в день своего ухода из ФБР, знала она и теперь. Назад пути не было. Она продала свою половину дома, машину, сняла со всех счетов деньги. Куда ей копить? Семьи нет, детей тоже, родственники отсутствовали. Раз в год она делала пожертвования детскому приюту, где воспитывалась. Что ж, теперь они обойдутся как-нибудь без её дотаций. Что она делала? Она убегала от прежней жизни, от её кабалы и предсказуемых возможностей, обрывая все отступы назад. Чего ей хотелось? Свободы. Правды. За ней теперь она и планировала ехать на край света. В последний раз оглянувшись перед тем, как занести ногу над порогом, Кларисса заглянула в себя: ни тени сомнения в содеянном. Хм, теперь доктор Лектер даже при сильном желании никогда не сможет её навестить.