Саммари: Ссоры, страхи и секс.
Видели когда-нибудь, как волки реагируют на огонь? На полыхающую неведомую чертовщину, от которой непонятно чего ожидать? Дерек чувствует себя одним из тех лесных предков-идиотов. Он ходит кругами, подбираясь ближе, греется, забывается, суёт морду в огонь навстречу горячим языкам тянущегося в ответ пламени, и опаляет себе шерсть. Горячо, хорошо, больно! Клацает зубами, зверея, пытаясь схватить тщедушное нечто, но у него не выходит. Он не понимает, почему, и снова лезет, обжигая лапы об угли. Что ж, у него всегда были проблемы с огнём. — Да пошёл ты на хер, ублюдок! Дерек перехватывает руку Стайлза за запястье на полпути и, как танк, оттесняет его к стене. Стайлз рычит, не хуже того же оборотня, бьёт ногой по печени, и Дерек перехватывает и её, под бедро, вжимая Стайлза в себя. Это похоже на грёбанное танго, если бы только длинные тонкие пальцы не пережимали Дереку трахею, остервенело, расчётливо, точно как учили. — Когда-нибудь я вырву тебе язык и сделаю тем самым миру огромное одолжение, — получается хрипло и придушенно. — Заебись, вот пусть мир тебе и отсасывает, отдаёт долги, — брови Стайлза ползут вверх, и это тот самый случай, когда «маска ненависти» не просто метафора. — Он тебе много должен, а я пока выучу язык жестов, всегда мечтал. — Сука, — Дерек дёргает губами, сотворяя подобие улыбки, и слово становится вязким, шипящим и интимно-долгим. Стайлза протряхивает. — Отойди от меня, мудак, — его пальцы сжимаются ещё сильнее, ногти впиваются в кожу, он действительно душит. За то, что Дерек чуть не сдох. Воздух, пропитанный злобой, возбуждением и желанием, стекает в лёгкие, и Хэйл приоткрывает рот, как волк пасть, скалится. Запах, исходящий от Стайлза, отвлекает от всего прочего, заводит, до темноты в глазах, будоражит, и челюсти сводит, хочется вцепиться, подмять, поставить раком и отыметь. Указать на место, распять, подчинить, а потом самому же зализать все раны. Дерек стискивает зубы, подавляя смешанные эмоции, удерживая себя, и говорит, не двигаясь с места: — Ты этого не хочешь. Тысяча и один смысл, но у них с адресатом своя волна, так что никаких недоразумений, сообщение читают как надо. В конце концов, причины и следствия кажутся несоответствующими только на первый взгляд. Стайлз поджимает губы, щурится, нехорошо, решительно, и с оттягом бьёт Хэйла лбом в лицо. Ему этого хочется уже несколько часов, почему бы и нет, Дереку не больно, а эффект неожиданности срабатывает на «ура». Стилински изворачивается и высвобождается из хватки. Чтобы тут же напасть. — А ты, блять, всё знаешь! Прекрати решать за меня, я превосходно справляюсь с этим сам! — Пуля в черепе — отличное решение, браво, Стайлз! — Да нихрена бы не было, если бы ты с самого начала брал меня в расчёт! — Я велел тебе не высовываться! — кровь течёт вниз по подбородку, Дерек досадливо, неряшливо стирает её ладонью. — Вот именно! Ты что-то там велел, сугубо на демократической основе, конечно. Заткнись, Стайлз, забейся своей смертной тушкой и жди рассвет. Может, ты на меня ещё права опеки оформишь, ввиду недееспособности?! — Сейчас позвоню шерифу, спрошу, есть ли толк. Стайлз давится вдохом и выпаливает: — Моррелл лучше позвони, разберётесь с твоей прогрессирующей паранойей! Серьёзно, Дерек, у тебя идея-фикс, пора лечиться, хочешь, я найду для тебя парочку тестов в интернете? — О, из нас двоих, мне помнится, в психологе нуждаешься ты. Они мечутся, кружат по комнате, как два боксёра по рингу, то сталкиваясь, то разбегаясь по углам, обмениваясь ударами-словами, натягивая невидимую нить, по которой искрит электричество. Эти жалящие уколы тока, рождённые гневом, прошивают нервную систему, грозя оставить за собой пережженные бесполезные провода, но риск только подстёгивает, напряжение скапливается в груди, нарастает, подкатывает к горлу и падает вниз, копится, заставляя кровь кипеть. — Я не твоя бета, Хэйл, ты не имеешь права мне приказывать, — Стайлз понимает, что у него нещадно дрожит, вибрирует от нехватки дыхания голос, но не может, не хочет заткнуться, его несёт, после всего испытанного ему необходимо проораться, и он орёт, — Я не послушная собачонка у твоих ног, и то, что я с тобой трахаюсь, ни черта не значит! Хрена лысого я буду сидеть на заднице и смотреть, как вы огребаете! Дерека выносит где-то на словах «не твоя бета». Он сам не успевает заметить, как расстояние между ним и Стайлзом сокращается до круглого ноля. Нитки трещат, когда Дерек сминает ворот футболки Стайлза в кулаке и подтаскивает парня к себе. Опять танго, кульминация, партнёры стоят грудь к груди. У оборотня трепещут крылья носа, и цвет глаз бесповоротно уходит в тёмно-алый, тот самый, что Стайлз не может найти ни в одном спектре, его личный край. Дерек справляется со скатывающимся в рычание голосом, он хочет сломать Стайлза, а приходится ломать себя, и выдыхает ему в лицо: — Ты — мой, человек или не человек — не важно, и я имею полное право задушить тебя собственными руками за сегодняшнее дерьмо! Не первая серьёзная угроза о расправе, не последняя точно, хотя может быть. Стайлз нихрена не боится. Не сейчас. Не Дерека. Он уже боялся сегодня, хватит, кончился. Ему было по-настоящему страшно тогда, на грани, страх пропитал его одежду, налип на кожу, но страх отпустил, а затем его перебил гнев, и Хэйл чертовски рад этому гневу, потому что действительно ненавидит, когда его человек чего-то боится. — Ну, так давай, — Стайлз задирает подбородок, обнажая, подставляя шею, переводит взгляд с глаз на губы Дерека и обратно, провоцируя всеми осознанными и неосознанными способами, — Избавь нас обоих от проблем. Хэйл терпит ругань только потому, что ему нравится смотреть. Нравится ощущать сопротивление, нравится смесь агрессии и хлёстких знаков вожделения, нравится балансирование на обрыве. Это как разогрев, подначивающий для хорошей драки. Или хорошего траха. Стайлза несёт редко, но со вкусом, поезд летит, не касаясь рельсов, колёса режут всё подворачивающееся на пути. В конечном итоге, ярость пожирает обоих, вкручивает внутренности, берёт за яйца, и Дереку хочется уебать Стайлза в той же степени, что и выебать. Очень тонкая грань. — Слабо? — парень криво усмехается, широко открывает глаза, светящиеся вызовом, секунды тянутся, медленно-медленно, а внутри всё клокочет, только короткие волоски вдоль позвоночника подымаются в предвкушении. Дерек как будто слышит команду «фас». Полу-вдох камнем блокирует Стайлзу дыхательные пути, потому что удар об диван слишком сильный и неожиданный, а подлокотник так неудачно попал под затылок, что искры из глаз сыплются. Пальцы безрезультатно скользят по обивке, и сам Стайлз скользит, куда-то вниз, грубая ткань больно трёт кожу под задравшейся футболкой, и в сочетании с крепкой хваткой на лодыжке, это как раз то ощущение, которого не хватало. Дерек подтаскивает его к себе, под себя, нависает сверху, меж разведённых ног, удерживает за колени, и это возбуждает и бесит одновременно. Стайлз собирается заорать, у него в запасе сотни и сотни слов, плевать, что они пропитаны болью и злостью, что лучше бы заткнулся, но Дерек не церемонится, прикусывает его нижнюю губу, оттягивает, дразняще-быстро, грубо, тут же занимая рот глубоким поцелуем. И от этого сшибающего, мучительного напора, рёбра сжимаются, как тиски, куда-то под сердце вгоняют кинжал, в постоянную, не заживающую рану. При других обстоятельствах Стайлз разрыдался бы. А так он только сжимает в кулаке чёрные отросшие волосы Хейла, будто пытаясь оттянуть, оттолкнуть, понимая, что это идиотизм, он не обманывает даже себя. И Дерек доказывает ему свою правоту, неохотно, словно прыжком, отстраняется, давая шанс вдохнуть, у него пьяная улыбка и голодный взгляд, снова говорящий «ты этого не хочешь». Стайлз замечает их мельком, вообще мало что замечает, он тоже голоден, нет, хуже, куда как хуже, ибо голод плоти можно утолить. — Заебал, — он дёргает оборотня обратно, резко, за воротник куртки, одновременно вскидывая бёдра, коротким движением вдоль, ненадолго вдавливаясь ноющим членом в чужое тело. — Как же ты… — Ещё нет, — они стукаются зубами, снова целуются. Дерек оглаживает его бока, ноги, лезет под футболку и хватается за пояс на джинсах, царапает ткань прорезающимися когтями, на ощупь ищет ширинку. — Так не терпится? — Меньше слов, больше тела, — сбивчиво шепчет Стайлз Дереку куда-то в висок, прихватывает зубами край его уха, неуклюже, поспешно стаскивает с него одежду, как будто у них мало времени, как будто Дерека скоро заберут. Это не прелюдия, это какая-то драка, с переплетающимися конечностями, поцелуями-укусами, жарким дыханием рот в рот и остервенелой сменой клинчей. — Приказываешь? — Хэйл издевается, подначивает хриплым, низким голосом, куртка летит куда-то в сторону. Наконец-то кожа к коже. — Что, не нравится смена позиции? — у Стайлза сейчас только одна установка — держать. Касаться, сжимать, не отпускать, никогда, никуда. Наверное, у Хэйла тоже. — Хочешь быть сверху? — Дерек поглаживает подушечками пальцев вдоль напряженного ствола, и ниже, вглубь, по впадине между ягодицами, надавливает, делая приятно, как только у самого выдержки хватает, а вот ладонь на плече чуть ли не до синяков. — Нет, — на стоне-вдохе, Стайлз признаёт. Признаётся, чёрт всё побери, как себе, как перед судом народа, и нисколько не стыдясь, он смотрит Дереку в глаза, раздвигая ноги шире, насколько позволяет спинка дивана, подмятые под них, слезшие одной штаниной джинсы. А в ответ получает влажный росчерк на скуле и горячий, властный шепот, от которого пробирает до костей: — Моя сучка. Не могло встать больше. Но встаёт. В итоге они падают на пол, как свалились бы дети, не поделившие игрушку, но здесь игрушки нет, здесь слепое желание обладания, идущие внахлёст и разносящееся по освещённой закатными лучами комнате, как звуковые волны. Им мало места, мало воздуха, мало времени. Сознание тоже сужается до размеров комнаты, до её куска три на три метра, это отдельный мир, у него своя орбита, небольшая, и от вращения кружится голова. Дерек удерживает Стайлза за бёдра, руки скользят по потной, блестящей коже, и толчки неровные, глубокие и жёсткие. Стайлз смотрит в потолок, запрокинув голову, вцепившись пальцами в ножку дивана, подставляя шею, к которой прижимаются мягкие губы и проступающие через них клыки. Завтра ему будет хреново, очень хреново, но это завтра, а сейчас он насаживается сам, сжимается вокруг Дерека, вокруг его члена тугим кольцом мышц, так, что им обоим почти больно. Нужно ещё сильнее, до темноты в глазах, Стайлзу нужно, чтобы из него в прямом смысле вытрахали все страхи, все воспоминания, вынесли к чёртовой матери всё, что он чувствует, чтобы остался только секс, только долбящий простату член и глухое хриплое рычание. Стайлз обвивает руками шею Дерека, скрещивает ноги у него на пояснице и настойчиво требует своё. Хах, требует. Прогибается, подмахивает и орёт, что ж, он ведь этого хотел — поорать. Дерек не против. Так Стайлз полностью его, в его руках, окружён им, заполнен, защищён. Медленно и нежно, вот как хотел бы брать его Дерек, тягуче и неторопливо, входя раз за разом, растягивая, изводя, наблюдая за выражением лица, собирая языком бисеринки пота. Но Стайлз сбежит. Как только почувствует эту нежность, всю её глубину и то, что скрывается за ней, весь её подтекст, Стайлз сбежит, потому что иначе ему будет уже не отвертеться, иначе он не сможет притворяться. И Дерек оставляет ему иллюзию, Стайлз остаётся. Лёгкие — плавятся, мышцы — плавятся, но Стайлз знает, не забывает, что он есть, до отключения, до безвременного пустого пространства-марева ещё много «туда», много «да» и много «обратно». Если бы Стилински верил в существование Ада, он бы не сомневался, что у него билет первым классом, потому что при жизни ему вот так заебись, как сейчас, и Рай для его зажравшейся рожи будет уже роскошью. Хотя, если думать над этим, то Стайлз пойдёт в Чистилище. Вслед за своей тварью. Рёбра снова становятся тисками, и вот это уже совсем беда, правда, Стайлз стонет, сухую глотку обдирает воздухом, но какая разница, если призрак смерти уходит, а лицо Дерека в ладонях, в тюрьме из пальцев. Он целует не глядя, куда придётся: колючие щёки, острые скулы, лоб, виски, переносицу, веки, и стыдно должно быть за эту исступленность. Дерек только прикрывает глаза, ему в кои-то веки не обжигает шкуру, потому что огонь проникает под кожу, бежит по венам, становится его частью. Правильно, так и надо. — Ну же, — резко, почти приказ, Дерек вдалбливается в Стайлза, одновременно сжимая в руках его член, поглаживая от корня к головке и обратно, в том же хаотичном ритме, смазка блестит на покрасневшей нежной коже, Дерек слышит скулёж, задыхается от окружающих коконом запахов, и не понятно, от чего у него крыша едет больше: от того, как тесно, жарко, сладко, или от того, как Стайлз всхлипывает и хватает воздух ярко-красным ртом. Этот красный росчерк рта, бледное, усыпанное родинками, трёхмерное тело в нереальном мире и оглушающие удары сердца остаются в бесконечном, когда их обоих накрывает, когда Дерек входит до упора и обхватывает зубами горло своего человека, придавливая языком трахею.____________
— В следующий раз, — Стайлз разлепляет пересохшие губы, лениво подымает тяжёлые веки, — Я буду стрелять и в тебя. В сумерках черты его лица заостряются, выделяются резче, ночь всегда показывает в людях тёмное. — Становись в очередь, — отвечает Хэйл. — Я серьёзно, Дерек, — тихий голос свистящим шепотом разносится по углам комнаты, вязнет в тенях. — Если я не стою рядом с тобой, то стреляю в тебя. Он знает, что серьёзно. Это вполне можно представить. Стайлза, пистолет и боль. Хэйл косится на лежащего под боком парня, чуть свысока, как, наверное, и положено альфе, оборотню, хищнику. Стайлз выдерживает взгляд, пристальный, серьёзный, но что-то ещё есть в нём, что делает из грудной клетки капкан. — Что, предпочитаешь прикончить меня сам? — Точно, — Стайлз кивает, больно надавливая подбородком на грудь. — Отомщу за поруганную честь. Они оба знают, что он не сможет. Во всяком случае, Дерек знает. Стайлз всегда смотрит на раны Дерека так, будто они находятся в его собственном теле. Будто они — доказательство его собственной смертности. Он и реагирует соответственно, пахнет как раненый. Стилински, будучи медиком, невероятно трудно отказаться от всего, чему его учили, несмотря на то, что он живёт несколько в ином мире, нежели создатели его учебников по анатомии. Он никогда не забывает, что даже альфа может умереть. — Хорошо, — бормочет Дерек, почти засыпая, поддаваясь неге. — Лучше, если это будешь ты. Он запускает пальцы во влажные от пота волосы, медленно массируя Стайлзу затылок. Слишком много разговоров на сегодня, особенно для тех, кто выжил. — Идиот, — Стайлз смешно фыркает куда-то в район пупка и легко целует Дерека в живот, ещё и ещё, как раз в том месте, где на его пропавшей в Лете кофте зияют драные дыры.