Sweet child of mine

- Хочешь сказать, что это он вытащил нас из замка? - Киллиан кивнул в сторону Мэдса, и Питер поморщился, не желая признавать причастность Мэдса к их спасению. - Нет. Если кто и вытащил нас, то это ты, - он на секунду прикоснулся к прозрачным пальцам пирата и тут же, будто невзначай, отошёл, обходя стороной мертвецки бледного Мэдса и Нила, обрабатывающего его руку. Он присел рядом с Феликсом, которого до этого устроил удобнее, подложив под голову свёрнутую куртку. Веки мальчика трепетали, словно его мучили кошмары, но ожог на лице выглядел уже лучше. Феликс излечивался на глазах. Питер довольно хмыкнул. - Ещё немного, и он очнётся. - Эй, - Эмма помахала рукой, привлекая к себе внимание. Киллиан обернулся и зашагал к ней. - Я пошла вдоль выжженной стрелы на траве и нашла вот это, - она ткнула пальцем в букву "Ф" на стволе дерева. - Там таких куча, и все в одном направлении. - Думаешь, это Феликс сделал? - Киллиан обернулся на Питера, который держался от него на расстоянии. Тот нахмурил брови и снова отошёл к Феликсу. Мальчика выкинуло из замка всего на час, но он успел за это время найти Мэдса и заставить его себе помогать, обзавестись новой одеждой, да ещё и какие-то отметки оставить на деревьях. Питер повертел головой, бегло осматривая всё вокруг. В замке не было понятно, что за время суток снаружи. Когда они зашли туда, погода мигом испортилась. Гремел гром, где-то вдалеке сверкали молнии, тучи застелили собой всё небо, скрывая солнце. Питеру было сложно определить точное время, что они пробыли внутри, и хватило ли его, чтобы настала ночь. Он до сих пор не мог хоть примерно сказать, сколько времени провёл, смотря на окровавленное тело Киллиана перед собой. От одного воспоминания внутри похолодело, и Питер передёрнул плечами. Если бы здесь и правда был дождь, как казалось в замке, сейчас бы они стояли в настоящем болоте, но земля и деревья были сухие. Питер понимал, что всё увиденное в замке было ложью, включая и то, что происходило за его стенами. Может, и время там текло неправильно? Питер обернулся на дымящиеся развалины и только сейчас осознал, как устал. То, что должно быть приятным отдыхом в замке обернулось очередными проблемами. Несомненно, глупо было послушать Эмму и войти в двери замка, однако его и самого туда тянуло, а теперь, вспоминая ту комнату в башне, по спине пробегали мурашки. Ему не одному нужен был отдых. Кай свернулся в калачик прямо на земле. Мелкая дрожь всё ещё пробегала по его телу от того, что он видел в замке. Остальные так же держались из последних сил. Заснуть или даже расслабиться здесь было страшно. В двух шагах от них дымились развалины замка, который обещал превратиться в их склеп на веки вечные, а это ни капли не помогало восстановить силы. Им нужно было найти безопасное место, и если Феликс нашёл его раньше, то его знаки на деревьях могли привести их туда. Он вернулся к Эмме и Киллиану и внимательно посмотрел на выжженную в коре букву «Ф». - Я посмотрю, куда приведут зарубки, - и, не дожидаясь разрешения, Питер двинулся вглубь леса. Киллиан дёрнулся следом, но сперва посмотрел на Эмму, однако та лишь устало качнула головой, признавая, что не в силах командовать и кого-то останавливать. Она зашагала к Нилу и мальчикам, а Джонс быстро нагнал Питера. - Ты не пойдёшь, - Пэн даже не обернулся на пирата, когда тот приблизился. - Ты за меня решать не будешь, - Джонс усмехнулся, но вышло это как-то неловко, и Питер искоса посмотрел на него, но ничего не ответил, лишь ускорил шаг. Вокруг них заплясали две сферы, освещающие дорогу и помогающие обнаружить буквы на деревьях. Питеру не нужна была компания, особенно не нужно ему было присутствие Киллиана. Но пират отличался завидным упорством вмешиваться в его зону комфорта. У мальчика волоски на шее вставали дыбом от пробегающего холодка под кожей. Страх за все его действия и решения, которые могут привести его к одному лишь итогу. Он никак не мог сделать выбор между своим эгоизмом и человеческой жизнью. Ему бы ничего не стоило забыть то, что он может причинить вред, взорваться рано или поздно, если бы только ущерб не затрагивал Киллиана. Может, будь кто-то другой обладателем счастливого шанса на будущее жертвы каннибализма, Питера бы не волновала чужая безопасность. Да кого он обманывает, дело было даже не в капитане, ведь поедать человечину в его планы не входило. Как бы то ни было, он не мог не признать, что и факт причастности Джонса играл не последнюю роль в его, скажем так, душевных метаниях. Ведь по сути, именно это дикое желание касаться пирата в любой подходящей и не очень ситуации, создавало в голове Питера некоторый диссонанс. Он до сих пор не мог, да и не хотел, привыкать к мысли, что есть кто-то, за кого он может беспокоиться. Он всеми правдами и неправдами пытался убедить себя в неискренности своих чувств, в незначительной цене Киллиана, да и в том, что тот их первый поцелуй и вернувшееся к нему сердце были лишь случайным стечением обстоятельств. Джонсу и мысли читать не нужно было, чтобы понимать, какие думы копошатся в голове мальчика, однако и помочь он ничем не мог. Питер, в любом случае, не станет слушать ничего, а принимать к сведению и тому подавно. Он и в лучшее время не желал говорить на тему своего странного поведения, а теперь из него точно ничего не вытянешь. Питер отгораживался от него своими хмурыми бровями и напряжённой спиной, держался в стороне. Прошло всего пара часов, но и этого было достаточно, чтобы заметить, как мальчик нервничает, обдумывая происходящее с ним, скрывая всё это за раздражением и желчностью. Всё же, как бы не старался Киллиан не вмешиваться в потоки сознания мальчика, стоять в стороне не мог, а оставалось ему только приглядывать за ним со стороны. Может, Питер и сильнее его, со всеми своими способностями и полётами, но, посмотрим правде в глаза, если уж кто и может попасть в неприятность из-за своей убеждённости в правоте принятого решения, то это явно не Киллиан. Никто из них не пытался заговорить. Питер так вообще бы предпочёл держаться подальше, что и старался делать, чуть ли не бегом передвигаясь по лесу. Но Киллиана это молчание немного сводило с ума. Он обещал себе позволить Питеру самому определять его дальнейшее поведение, и всё же, некий драматизм ситуации неуютно жёг в груди. - Эмма тебе во веки не простит эти верёвки, - сказал Джонс и тут же про себя чертыхнулся из-за совершенно идиотского начала. - Она сама напросилась, - ответил Питер. Так, в принципе, и было. Оживший кошмар Эммы был чрезвычайно естественным. Теням замка ничего не стоило убедить мать в опасности, грозящей её ребёнку. Она собиралась сделать слишком много необдуманных поступков, чтобы выбраться из замка на помощь Генри, а все убеждения о нереальности происходящего были для неё пустым звуком. Питер знал это чувство уверенности в том, что видишь и слышишь под влиянием иллюзий кошмаров. Никакие беспочвенные заверения Феликса о том, что перед ним не Киллиан не могли ему помочь прекратить в оцепенении смотреть на разорванное горло пирата. Однако, лишь небольшое обоснованное сомнение смогло снять пелену перед глазами. Но такого сомнения не было у Эммы. И если Питер, оказавшись в ловушке морока, впал в ступор, Эмма стала невероятно активна, поэтому не оставалось других вариантов, как обездвижить её. - Мог бы быть помягче с ней. - В смысле, вырубить её? – Питер улыбнулся через плечо, но тут же одёрнул себя. – Ты должен держаться подальше. - Подальше от чего? – Киллиан нахмурился, не желая понимать, о чём просит мальчик. - Подальше от меня, - Питер остановился и обернулся. - С чего мне это делать? - Потому что я так решил? – Питер выглядел чрезвычайно уверенным в своих словах. Он развернулся и снова зашагал вперёд, показывая, что разговор окончен, но Киллиан так всё оставлять не собирался. Он закатил глаза, скупо всплеснув руками, признавая, что из Питера никогда нормальный человек не выйдет. - Думаю, это решение ты только наполовину принять можешь, - Киллиан выжидающе смотрел на спину мальчика, но тот игнорировал его слова, тогда тот засмеялся и протянул. – А, так моё слово снова ничего не значит. Питер повёл плечами: - Это вообще-то больше в твоих интересах. - И когда это ты стал думать о чужих интересах, позволь спросить? – не то, чтобы Питера это каким-то образом задело. Он прекрасно осознавал, что желания окружающих для него малозначительны, но ему определённо не было по вкусу, когда его принятые решения начинают оспаривать. Конечно, с одной стороны, ему бы, несомненно, хотелось, чтобы Киллиан был способен отговорить его от этой вынужденной отстранённости, но с другой, он собирался твёрдо стоять на своём, а не разводить здесь чёрт знает что. - Когда ты начинаешь проявлять о ком-то заботу, это хорошо не заканчивается, - он провёл ладонью по волосам, вспоминая его неоправданное геройство в Шварцвальде, из-за которого они и дошли до этого момента. Первую палатку заброшенного лагеря они увидели спустя пару минут, как Питер перестал слушать, что там недовольно бормочет Джонс, чтобы не выйти из себя. Она проглядывала за деревьями затёртыми фиолетовыми с красным лоскутами. Некоторые стволы были опоясаны пёстрыми некогда платками и нитками. Чем ближе они подходили, тем более обжитым и в то же время заброшенным становился палаточный лагерь. Между палаток и шатров стояли столы, покрытые высохшими иголками; стулья целые и сломанные хаотично были расставлены или лежали то там, то тут; под ногами хрустели осколки от разбитой посуды; где-то на земле были видны почерневшие круги, обрамлённые камнями. Они проходили вглубь лагеря, заглядывая в палатки, пытаясь найти кого-нибудь или хоть что-то полезное. Впрочем, они не верили, что найдут здесь людей. Кажется, любые существа, что они встречают либо хотят их убить, либо сами обречены умирать. Как Огненная Лилия, которая раскрыла для них двери замка. Киллиан никак не мог решить, что делать с её шкатулкой. Опустевшая, она было больше не нужна, но что-то не позволяло Киллиану просто выкинуть её. Он не успел привязаться к лилии, однако она внушала некоторую симпатию. Сложно не думать хорошо о той, кто пожертвовал собой ради других. Она могла бы прожить ещё сотни лет в своём Цветнике, не приди ей в голову отправится с ними. Она могла бы оставить их, переродившись снова в одной из ярко-рыжих лилий. Этот странный, бескорыстный героизм ещё ни разу никого не привёл к хорошему финалу. Джонс раскрыл шторы очередного шатра и вошёл в него. Казалось, что здесь совсем недавно кто-то был. На столе стояли тарелки, в одной из которой была покрыта слоем застывшего мёда и две чашки, две кровати были смяты, но не перевёрнуты, как во всех остальных палатках, а у стола стояли низкая табуретка и жёлтое кресло. У одной из кроватей находился небольшой сундук. Он приоткрыл его и обнаружил совсем свежие освежёванные тушки животных, обвязанные белыми лентами со странными надписями, похожими на те, что он нашёл на пропавшей лодке в Цветнике. Не сложно было догадаться, что именно здесь жил Мэдс, и именно сюда пришёл раньше Феликс. Киллиан окликнул Питера, осматривающего остальные палатки. Мальчик пришёл к тому же выводу, что и пират, и решил, что им нужно уходить от замка именно сюда. Феликс пришёл в сознание минут пять назад, но так и лежал с закрытыми глазами, пытаясь осознать всё, что успело произойти с ним. Предыдущий день для него был чрезвычайно короткий, уложившийся бы всего в несколько часов, но кто бы знал, как он устал. Он смутно вспоминал, как Мэдс что-то рисовал вокруг него, где-то в темноте, чьи-то длинные тёмные пальцы, тянущиеся к нему. Эти воспоминания были похожи на сон, и как сон они уплывали из его памяти. Он отчётливо помнил ладонь Мэдса на бумаге, прицепленной к двери, помнил его сухой поцелуй на своём лбе, отчаянную беготню по замку, ладонь Мэдса в своей и яркую вспышку. Взрыв, выбивший из него весь дух. И помнил Питера, вознесшегося над землёй перед живым пламенем, охватившим огромную часть замка. Он неохотно приоткрыл глаза и обнаружил себя в той самой палатке в лагере, где они с Мэдсом встретились. Феликс повернул голову в сторону соседней кровати и увидел там охотника. Тот лежал на спине и будто спал. Он приподнялся на локтях и сбросил с себя одеяло, бывшее совершенно ненужным. Усталость, которую он ощущал была скорее эмоциональная, чем физическая. Руки, ноги - всё двигалось, а значит ему совсем не повредил мощный взрыв, расколовший замок на части. В палатке было душно и жарко. Феликс повертел ладонями перед глазами - они будто полыхали огнём изнутри, что ему казалось, словно даже воздух вокруг него искрил. Мальчик спустил ноги с кровати, и сел, уставившись на Мэдса, всё так же лежащего на соседней кровати. Он слышал, как с улицы доносились голоса Эммы и Джонса, слышал какие-то трески и шорохи, но не имел пока что ни малейшего желания погружаться в этот оживший вокруг него мир. В самой палатке было настолько тихо, что собственное дыхание казалось Феликсу шумом прибоя. Он тихо позвал Мэдса, но тот не пошевелился. На его бледном, неживом восковом лице не дрогнул ни один мускул. Феликс буквально стёк с кровати, присев на корточках у койки Мэдса и дотронулся до его лба и ладони. Кожа охотника была, по сравнению с руками Феликса была обжигающе холодной, словно высеченной из льда. Феликс прильнул головой к его груди, стараясь расслышать сердцебиение, бывшее таким слабым, таким тихим. Ощущая холод, исходящий от обездвиженного тела Мэдса, даже через одежду, Феликс чувствовал как собственный жар будто льётся из него, просачиваясь сквозь поры. Он закрыл глаза и вслепую нащупал ладони охотника, крепко сжав их. В голове всё ещё крутилось предупреждение Мэдса о том, что ему подобное не поможет, но Феликс чувствовал, что сейчас способен излечить чуть ли не весь мир, сколько в нём скопилось силы. Именно такими их, Феликса и Мэдса, застал Киллиан, приоткрыв полог шатра. Он вскинул одну бровь и, чуть обернувшись, позвал остальных: - Он очнулся. Не успел Киллиан отойти в сторону, как внутри тут же оказался Питер, совершенно не выглядевший обеспокоенным, но всё же первый очутившийся в шатре. Он на секунду сбился, заметив, что Феликс совсем не рвётся встретиться с ним и объяснить своё отсутствие, а вместо этого обнимается с полумёртвым Мэдсом. Он нахмурился и подошёл ближе. - Феликс, - то ли вопросительным, то ли приказным тоном позвал Питер, перекатываясь с пяток на носок и обратно. Феликс открыл один глаз и, больше не двигаясь, уставился на Питера. Пэн приподнял брови в ожидании, но Феликс не спешил отрываться от своего занятия, что бы он там не делал. На пороге уже столпились Эмма и Нил, даже Кай заглядывал из-под руки Киллиана. Через несколько секунд Феликс нахмурился, но тут же изменился в лице, и слегка улыбнулся. Он живо отпрянул от Мэдса и скинул с него одеяло. Нога охотника, лишь недавно бывшая сломанной, теперь была невредима. От разорванной раны и торчащей из неё кости не осталось даже шрама, лишь подсохшая кровь. Лицо Мэдса, конечно, не стало тут розовощёким и пышущим жизнью, но, по крайней мере, приобрело более здоровый оттенок, да и температура его тела, наконец, поднялась. Он пошевелился во сне, глубоко вздохнув, но так и не проснулся, лишь повернул голову на бок и переместил одну руку к груди. - Очень похвально, - Питер поджал губы, наблюдая за переменами, произошедшими с Мэдсом. Феликс снова укрыл охотника одеялом до самого подбородка и, наконец, решил обратить внимание на остальных. Возле шатра на месте кострища потрескивал огонь. Хвойные запахи леса полнились ароматами жареного мяса, того самого, что было обёрнуто Мэдсом белыми лентами и сложено в ящик. Нил и Кай обследовали палатки на предмет пригодной посуды (пока что они обнаружили только две чашки и большое блюдо, оставленное Феликсом и Мэдсом ранее). Эмма, присев на корточки, перемешивала угли в костре. Питер усадил Феликса рядом с огнём прямо за землю и опустился напротив, скрестив ноги. Киллиан же сел сбоку от Феликса. Следующий час Феликса прошёл в объяснениях и разъяснениях происходившего со всеми в замке и с Феликсом за его пределами. Избавившись от того жара во всём теле, что передался Мэдсу, Феликс чувствовал себя ещё лучше прежнего. Неприятную усталость как рукой сняло, поэтому он послушно чесал языком, подробно отвечая на все вопросы Питера, что тот даже перестал хмуриться. На лице его короля появлялась временами лишь неприятная полуулыбка, да и та была обращена никак не к мальчику. В отличие от внимательно слушающего Питера, Киллиан больше рассматривал Феликса. Ему всё казалось, что в мальчике чего-то недостаёт. Чего-то, что уже считалось его частью. Он щурил глаза, словно сыщик, ища какие-либо улики, и остановил взгляд на левом ухе мальчика, опустил взгляд ниже и упёрся в блестящую монетку, на чёрном шнурке. Полупрозрачную руку слегка кольнуло, и он подался вперёд, протянув её к монетке. Феликс, не сразу обративший внимание на действия Киллиана, отпрянул назад, когда тот уже подцепил монетку сероватыми пальцами, а шнурок натянулся на шее мальчика. Монетка тихонько звякнула о молнию куртки и снова улеглась на груди мальчика. Феликс сжал её в ладони и недовольно посмотрел на Джонса, находившегося в каких-то раздумьях. Питер, конечно же, обратил внимание на это небольшое происшествие, и только сейчас заметил отсутствующие перья за ухом Феликса, о которых тут же и спросил. Феликс опустил в своём рассказе тот момент, когда Мэдс заставил его срезать перья с волос, не посчитав его важным. - У нас был спор, который я проиграл. Желанием Мэдса было срезать перья, - признался Феликс и убрал монетку под куртку. Холодный металл мгновенно нагрелся от тепла его тела, и мальчик совершенно забыл о ней. - Кажется, тебя это не очень волнует, - Питер подпёр подбородок кулаком, наблюдая искреннее равнодушное пожатие плечами Феликса. - А должно? Киллиан, как и Питер был поражён безразличием Феликса к лишению последнего, что осталось у него от Руфио, к утрате его личной бесценной реликвии, теперь оцениваемой в грош. Пират перевёл вопросительный взгляд на Питера, по лицу которого, в отличии от его собственного, невозможно было ничего прочесть. Пэн ещё пару секунд задумчиво смотрел на Феликса, от чего тому стало даже неудобно. Феликс не в первый раз проводил эти странные параллели между Питером и Мэдсом, и теперь, этот внимательный изучающий прищур Питера напоминал ему тяжёлый взгляд тёмных глаз Мэдса. - Бывает полезно избавляться от старых привычек, - заключил, наконец, Питер, переведя взгляд на Джонса и откинувшись назад, уперев ладони в землю за спиной. Феликс снова пожал плечами, не имея ничего, что мог бы сказать, а Киллиан нахмурился и предпочёл пойти и сделать что-нибудь полезное, вроде помощи в обустройстве пары соседних палаток для ещё одного дня привала. В последние пару часов Питер только и делал, что выдавал всякие двусмысленные фразы в разговоре с другими людьми, но намеренно громко, чтобы они не ускользнули от слуха Киллиана. Для других они ничего не значили, но Киллиана чуть ли не передёргивало от каждой из них. Решив не вмешиваться в мыслительный процесс Питера, давая ему переварить всё то, что произошло с ним в замке, Джонс допустил большую ошибку. Но проблема пирата была в том, что из него никогда не получалась тонкая чувствующая натура, способная угадать правильность своих поступков, которые потом не обернуться крахом очередной части его личной жизни. Безусловно, сейчас всё, что бы он не делал будет абсолютно бессмысленно. К тому же поведение Питера начинало его выводить из себя, так что любой их гипотетический разговор грозился обернуться пролитой кровью, да и не известно с чьей стороны. Питер следил за удаляющимся Киллианом, не чувствуя никаких угрызений совести. Может, его поведение и было несколько дурацким, и никак уж не походило на поступки здравомыслящего взрослого человека (да, о чём это мы, о какой взрослости вообще идёт речь?), но, по крайней мере, оно злило Киллиана, а это значило, что тот будет держаться на расстоянии, чего Питер и добивался в конечном итоге. До этого момента все его странности, которые он и сам замечал, не слишком тревожили его, по крайней мере не так, как Киллиана и Феликса, хоть Питер и не знал об их беспокойстве. Он и сам не понимал, почему не волновался, даже не задавался вопросом о том, что могло с ним происходить. Секунду ты прибываешь в каком-то забытье, а в следующее мгновение уже забываешь о том, что происходило что-то странное. Но теперь картина разорванного тела Киллиана настойчиво мозолила глаза, и избавиться от ощущения своей неисправности не получалось. Из рассказа Феликса Питер уяснил, что Мэдс хорошо осведомлён о здешних краях, к тому же обучался магии, а значит перестал быть бесполезным в глазах Пэна. И теперь бывшее раздражение на охотника и какие-то смутные опасения на его счёт сменились желанием поскорее забраться в его голову для получения хоть какой-то нужной информации, но для этого, к сожалению, хозяину палаточного лагеря придётся прийти в себя. Хотя его уверенность в помощи Мэдса была несколько шатка. Во-первых, из-за явной обоюдной неприязни, а во-вторых, из-за слов Огненной Лилии, обронённых во время их тихой беседы на пути из Цветника. Она говорила ему о том, что её цветы могли бы вечно питаться им, но не только из-за его вечной молодости. Она не могла объяснить, что видела в Питере странного, не могла дать этому название, но всё же чувствовала. Он не придал этому значения, но теперь пытался угадать, сможет ли Мэдс знать то, что не знала колдунья. И как, интересно, теперь её Цветник, когда хозяйка мертва?