Безымянный
Тик-так, стрелка на механических часах отсчитывает секунды бесконечного существования. Я не знал точно, сколько прошло времени: может, две минуты, а может — тысячелетия. Вселенная настолько капризна, что меняет планы за считанные мгновения, а таким как я потом всё это разгребать. Что ж, это моя личная ниша в мироздании и не мне её было выбирать. Вообще, я не жаловался: бывают судьбы и похуже. Я, например, очень долгое время уже существовал бок о бок с теми, кому не повезло ещё больше. Люди. Глупые, мягкие, хрупкие, напрочь лишённые понимания этого мира — примитивные создания, созданные в пищу мне и мне подобным. Абсолютно никчемные создания. Я их терпеть не мог. Мало того, что все на одно лицо: они ещё и никак не поймут, что со своей судьбой приходится мириться. Вместо того, чтобы выполнить своё предназначение, они вечно цепляются за какую-то мораль, за эфемерную ценность бытия или ещё какую-нибудь мечту, которую сами себе когда-то выдумали. Дом, в котором я поселился, оказался не самым удобным местом для охоты: здесь редко кто появлялся, а если и появлялся, то скорее затем, чтобы провести какой-нибудь очередной ритуал, но уж никак не для того, чтобы остаться тут жить. Впрочем, периодически и на мою долю выпадало немного удачи: приезжали целые «семьи», как это называют сами люди. Небольшое сборище глупцов со схожими заблуждениями, членов которого убивать и есть приятнее всего. Вся прелесть в том, что они по каким-то исключительно непонятным мне соображениям начинают друг друга спасать, и тут же сами попадаются в ловушку. Многие упрекают меня, но я не брезгую подобными вещами: нет ничего зазорного в том, чтобы при приёме пищи ещё и поиграть немного. В этот раз «семья» приехала шумная и небольшая. Конечно, это немного разочаровало, ведь я ожидал чего-нибудь больше, в разы больше, но, как говорится, много хочешь — мало получишь. С первого же дня взрослые повадились оставлять своих отпрысков одних: маленькую девочку и парня постарше. Тогда-то и началось веселье… Сначала какие-то «диски», потом подвал, дневник, бьющаяся утварь и тяжёлые шаги по ночам, дыхание в спину — всё, что обычно вызывает дикие приступы паники. В конце концов. Для меня это как затравка перед основным блюдом, которая остаётся неизменно хорошей всё время. Вернее, оставалась до этого случая. Девчонку-то напугать труда не составило: она теперь каждую ночь уже заранее пугалась любого шороха, пряталась под одеяло, ведомая старым-добрым детским ужасом. А вот парень не проявлял никаких признаков беспокойства. Более того, он явно забавлялся тем, что я делаю. Неужели он решил со мной поиграть? От других высших я слышал, что некоторые люди проявляют завидное даже для их вида упорство в сопротивлении, но чтоб абсолютно никак не отреагировать даже зная, что в доме нечисто? Было у меня такое чувство сначала, что этот мальчишка на самом деле далеко не ребёнок, а один из этих…Тех, кто приходит посмотреть за нами иногда. Однако мои сомнения исчезли так же быстро, как и появились, и вот тогда, я уже серьёзно разозлился. Я мог убить их в первую же ночь, но милосердно дал насладиться последними днями жизни и что, спрашивается, получаю взамен? Насмешку и неуважение, которые, согласитесь, обидят любого. Поэтому обиженным оказался я, обиженным и разозлённым. Если этот мальчишка хочет поиграть со мной, то он вскоре об этом очень пожалеет. Я наблюдал за ним день и ночь. Даже прекратил пугать девчонку, чтобы не отвлекаться. Мне нужно было понять, что этот человек задумал и почему он так резко выделяется на безликом фоне остальных людей. Вот он проснулся, почесал свой светлый затылок, пошёл в ванную. Я встал прямо за ним перед зеркалом и долго всматривался в чужие глаза, пытаясь вызвать такие привычные страх и панику. В конце концов, люди обычно понимают, что на них кто-то смотрит и, выбросив в энергетическое поле изрядную порцию переживаний, спешат ретироваться. Этот же… будто был напрочь лишён и интуиции, и инстинкта самосохранения: он просто продолжал пялиться на свою физиономию, нисколько не беспокоясь по поводу меня. Даже лёгкий скрип половиц его не смутил. Человек совершенно не обращал на меня внимания. Подвал был не то чтобы крайней мерой: обычно люди уже оказывались изрядно на нервах к тому времени, как я его им показывал, а этот — нет. Просто оттащил ковёр в сторону, даже не насторожился, когда насторожилась его мелкая скотина, которую они с девчонкой принесли недавно с улицы. Животное. Я люблю животных, а вот они меня — нет, знают, что я опасен. Взять бы и этому парню с них пример, а то уж больно он бесстрашен. Так не должно быть. Да, всё так, как я и рассчитывал. Записи — естественно поддельные, никто из моих жертв не оставил ни единого настоящего следа после себя, помимо тела — вселили в его маленькую головку долгожданные сомнения, и страх закопошился, проснулся. Я разбудил спящий инстинкт внутри человеческой головы, как делал много веков до этого и буду делать тысячи лет после; дело оставалось за малым… Никакого труда не составило забраться к парню в голову, пока он спит: настолько открыты и незащищены человеческие мысли, что их можно читать не напрягаясь. Они как звуки природы, как тени, как колебания. Всегда и повсюду. Я ещё ни одного уголка на этой планете не видел, где не слышно бы было, как кто-либо из людей о чём-нибудь размышляет. Пришлось предпринять несколько попыток, чтобы, наконец, дождаться страшных гостей из подсознания человека. Я даже на всякий случай внушал ему желание сна почаще, и так происходило до тех пор, пока мальчишке всё-таки не приснился кошмар. Тогда я с трудом удержался от того, чтобы не подлить масла в огонь: слишком уж заманчиво выглядели кошачьи кишки, размазанные по бетонной дороге. Сон постепенно изменил очертания; теперь там уже была не кошка, а кто-то явно парнишке знакомый, гвоздями прибитый к кресту, как один из их древних идолов. Весь ужас я, естественно, забрал себе, так что с утра парень не вспомнил своего сна. Только что-то мне не дало полноценно насладиться ужасом этого парня. Я привычно слушал сбивчатое дыхание, всматривался в плотно сжатые губы и… не мог понять, почему меня все это время одолевало чувство явно контрастирующее с привычным удовольствием. Так не должно быть. И не будет. Я уж об этом позабочусь. Фундамент был успешно заложен. Теперь мне оставалось только применить знание на практике, а это оказывается, как правило, не только продуктивно, но и приятно. Стоило только дождаться, когда это человеческое отродье в очередной раз останется без присмотра своих драгоценных родителей… И такой день настал. Спи, человечек, ворочайся во сне, потому что сон уже говорит тебе о твоём страшном будущем — но и его ты забудешь, уж я постараюсь. Ты до самого последнего момента не будешь знать, что тебя ждёт. В ту ночь я возвышался над чужой кроватью серой тенью. Человек спал, а я смотрел на него, всматривался в плавные черты, изучал его. В лунном свете чужие волосы казались совсем белыми, и лицо тоже. Красивый мальчик, смелый, жаль, что ты всего лишь еда. Маленькая собачонка испуганно съёжилась, а потом убежала в коридор, испуганно скуля и дрожа всем телом. Останавливать я не стал: пусть бежит, она мне не нужна. Мальчишка вздохнул во сне и, причмокнув, перевернулся на другой бок, а я не смог сдержать победной улыбки. Его душа станет моей. Навечно. И тогда меня больше ничего не будет сдерживать. С восходом солнца настала пора действовать. Взрослые, прихватив девчонку с собой, уехали, и объект моих притязаний остался со мной один на один. Даже сейчас, когда интуиция — энергетика говорила сама за себя — всё-таки проснулась в нём, мальчишка по-прежнему остался глух ко всему. Он просто поднялся и побежал куда-то за собакой, оставив молоток на простыне. Предмет я поднял, повертев в руках: ничего необычного, им парень мне точно не навредит, разве что сам покалечится. В этом мире вообще не осталось ничего, что могло бы мне навредить. И никого. Пока человек возился с животным, я переместился в другую комнату, смахивая со стола вазу. Пространство позади меня возвращалось в норму, создавая дополнительный шум. Просто шелест, похожий на дуновение здешних ветров в листья, но гораздо важнее и опаснее. Как только мальчишка ворвался в помещение, я снова схлопнул вокруг себя поле и вернулся на второй этаж. В его комнате нарочито случайным движением перевернул кровать, разбросал вещи, из небытия вернул клочок бумаги с этим пресловутым «Ты следующий», и ушёл обратно в сумрак. Теперь можно было просто наблюдать. Парень высунул свою блондинистую голову из-за двери в коридор, осторожно зашёл в комнату. Но не испугался. Только громко возмутился на своём человеческом языке, тогда как аура его из сине-оранжевой превратилась в розовато-фиолетовую. Смесь любопытства и азарта, состояние крайнего морального возбуждения — что ж, неплохо. Только с каждым взглядом на него, с каждым случайно пойманным движением, я не переставал задумываться. Ощущение того, что мы уже когда-то встречались уверенно обосновалось в мозгу и подстраивало под себя все мои мысли. Я молчал до вечера. Оскорбительное «нет, это ты следующий», написанное на обратной стороне мятого пожелтевшего листа, я забрал себе. Мне почему-то показалось, что это представление стоило того, чтобы несколько повременить с приёмом пищи. Скоро настанет полностью моё время, и тогда этот щенок ещё пожалеет, что вообще родился на свет. Я знаю, чего он боится. Знаю. Ночь, пора претворения в жизнь самых сокровенных страхов, мечт или того и другого сразу. Я заставлю его плакать и дрожать, забившись в угол, скулить и ненавидеть меня, а сегодня сделаю для этого первый шаг: пущу в ход самое страшное из того, что сможет себе мальчишка представить. Для этого нужно просто спроецировать образы из его сновидений, сохранившиеся в вечной памяти Вселенной, на этот мир. Ничего непоправимого не случится, зато мальчишка захлебнётся рыданиями. Вот он лежит в кровати, не может уснуть, мучается, ведь сегодня он практически ничего не ел… Ещё несколько минут — и парень встаёт, босыми ногами шлёпает по мокрому холодному полу к выключателю. Человек ещё не знает, что за сюрприз его ждёт, но он должен был быть готов, зная, какую игру затеял. Аура, энергетическое поле человека, стала тёмно-синей, почти чёрной, с проблесками блестяще-золотого, как созвездие Ориона, если смотреть на него моими глазами из сумрака. Человек резко вздрогнул и отскочил в сторону, чуть не поскользнувшись на мокрой от крови плитке, а после неожиданно поверг меня в ступор своими словами: — Я тебя ненавижу! Слышишь? Черт возьми, я хотел с тобой подружиться! Я… я даже думал, что ты хороший! Но знаешь, что? Иди в жопу. Вот просто иди в жопу! Оказалось, что все, что я делал, было расценено мальчишкой, как невинные шалости, настроенные на наше с ним сближение. Это значит, что он не играл со мной, не пытался меня задеть и не видел опасности с моей стороны. Человек на полном серьезе думал, что я безобиден. Но почему только мысль о том, что я могу для кого-то оказаться добрым призраком не внушает отвращения, как это было прежде? От моих размышлений меня отвлек сам человек. Беззащитный, маленький, испуганный. Его сознание не выдержало такого потрясения и просто напросто отключилось, погружая разум человека в спасительную темноту. Когда он очнётся, то будет полностью раздавлен морально и физически, что раньше бы меня безусловно обрадовало бы, но теперь... Всматриваясь в худощавую фигурку, не понимал, почему все мои действия обернулись против меня. Мне впервые не понравился вкус страха. Мне впервые противно то, что я сделал с представителем одного из людской расы. Для меня стало открытием то, что эмоции этого человека вкусны и приятны только когда сам парень счастлив и доволен. Выйдя из темноты, я настороженно всмотрелся в светлый силуэт, безжизненно лежащий на холодном полу. Первоначальный замысел наконец-то избавиться от мальчишки и заняться остальной семьей разрушился, как-будто его и не было вовсе. Подняв легкое тельце, я переложил его на кровать, тут же испугавшись своей мысли. Я подумал, что человек может простудиться.***
Вчера небо было другим. Видимо, слишком много времени я провёл с людьми, раз не смог сообразить сразу, в чём дело. Скорее всего, они просто меняют кадры, ничего необычного, можно не беспокоиться. Сейчас это уже не моё дело, по сему и вмешиваться я не стану. Как много, оказывается, можно в себе изменить, если пожить в одиночестве пару тысяч лет. И всё-таки сейчас ко мне явно возвращается нечто от прежнего меня, какое-то странное веселье, доселе мною не испытываемое. Возможно, это одна из человеческих эмоций, которые мне становятся понятны? Мальчишка много спал, и я на этот раз тоже приложил свою руку. Дабы не сломать то, что меня так зацепило в самом человеке, я сгладил его воспоминания, делая их более эфемерными и прозрачными. Не знаю, как отреагирует его сознание на подобную встряску — не изучал раньше, не до того было — поэтому не рискну и предполагать что-то определённое. Но вот вина моя в этом однозначно присутствовала. Не то чтобы мне было стыдно… Я вообще не испытываю эмоций уже очень долгое время, однако из головы никак не выходит этот взгляд. Знакомый, он принадлежал когда-то тому, кто так и не встал со мной по одну сторону баррикад. Отчего же тогда сейчас я чувствую некое родство с этим мальчишкой? Так я сидел и думал на холодной, мокрой от росы траве всю ночь напролёт, а над моей головой мерцали огни далёких миров, которые были и у меня когда-то, но теперь остались позади. Размышляя о собственной обречённости, я невольно возвращался к мыслям и о мальчишке, и о том, что я слегка переборщил. Не было ничего изощрённого в моей шалости, но волновало другое. Я не убил его. Хотя это, в общем-то, был вполне отработанный сценарий, пусть с небольшими поправками. Я его не убил. Ничего не происходило, да и не должно было случаться. Я здесь слишком долго для того чтобы верить в чудеса — увы, нет, всё спланировано заранее, на бесконечное количество лет вперёд; хотя я бы вообще воздержался от употребления такого понятия, как время, но оно всё упрощает. Тихие песни, отголоски прежних времён до сих пор иногда слышны в ночном воздухе: это и битвы, и смех, и разговоры, и ещё очень много всего, ушедшего навсегда. Для меня даже тысячелетие — как долгий сон для людей в выходные, однако все эти древние эфемерные возгласы и крики внушают уважение. Не к людям, конечно, скорее, к человечеству. Людей-то я не терплю (не в счёт моя потребность в пище), а вот их раса, если рассматривать её как единое целое — удивительный организм. Часто на меня нападает по ночам философия. На небе мелькнул, сгорая в атмосфере, метеор. Кто-то великий рождается в этом мире, и это было бы здорово, если бы мне было не плевать.***
Солнце застало меня в полном смятении. Да, я тоже иногда бываю серьёзно удивлён, чаще всего — собственным снам. Опять моя память возвращает картины прошлого, интересно, зачем? Когда я выглянул на свет, то обнаружил, что мальчишки в его комнате нет — бог знает, зачем я всё это время сидел в его комнате — и на секунду даже слегка расстроился: неужели поняли и съехали? Нет, вещи остались, значит, всё ещё здесь. Никуда они от меня не денутся. Немного побродив по дому, я снова заскучал и даже вышел на улицу, чтобы напугать пару детишек у реки. На самом деле, я мог бы вообще там же и позавтракать, но решил почему-то, что это подождёт. Я могу жить без пищи долго, очень долго. Очень. И это не будет доставлять неудобств, однако всё же я предпочитаю хорошо спланированный обед вовремя. Мои размышления прервали с шумом ввалившиеся в дом взрослые. С девочкой. Громкие, кричащие, они ужасно действовали на нервы, и от неминуемой смерти их спас только интересовавший, пока ещё, меня их сын. — Ванюша, мы дома! — радостно воскликнула женщина с порога. Она продолжала звать своего отпрыска, обходя дом, а когда мальчишку нигде не нашла, то тут же превратила свою ауру из мирной голубой в пурпурно-лиловую: беспокоится. Ничего не будет с твоим чадом, чего ж ты, самка, так всполошилась? В принципе, мотивы её мне были не до конца ясны. Я смутно представлял себе, что люди какое-то время заботятся друг о друге, но на этом всё и заканчивалось. Живя в мире людей, я никогда не считал нужным подробнее узнавать о них. Я отдельно — они отдельно. Через несколько минут вернулся и парень. И опять начались привычные беседы на примитивном вербальном языке, какие-то рассказы, жестикуляции. В конце концов, мальчишка поднялся в свою комнату и зачем-то достал этот предмет… В общем, о его назначении я на всякий случай справился в его мыслях. Оказывается, эта вещь существует для общения с духами; путём логических размышлений я достаточно быстро пришёл к закономерному выводу, что «духом» в этом доме являлся я. Что ж, типичная ошибка для тех, кто не имеет ни малейшего представления о количестве ипостасей физических оболочек. Только вот, к моему удивлению, человек всего лишь переставил предмет подальше и ушел в себя, ясно давая понять, что он весьма обижен и "мое поведение оставляет желать лучшего". Но здесь я с ним был в какой-то мере согласен, так как до сих пор чувствовал что-то похожее на волнение, всматриваясь в светло-голубые глаза. Мне не составило труда заставить парня начать этот бесполезный ритуал. Ритуал, который возможно положит начало чему-то большему. Интересно, мне каким образом ему отвечать? Всё-таки сказать, что вопросы некорректно заданы, или попробовать просто пойти на контакт? В любом случае… Почему бы и нет? Когда человек отвернулся, я переместил стрелку на надпись, обозначающую согласие. А потом, чувствуя довольно сильную отстраненность парня, решил вновь насладится его яркими и такими вкусными эмоциями. Только для этого мне пришлось извиниться. Далось с трудом, конечно, но я слышал, будто бы это способствует построению взаимопонимания. Мне вдруг резко захотелось разнообразия и экспериментов: не прошли даром два тысячелетия одиночества. Мне хотелось поговорить. Хоть с кем-нибудь.