Потерянные

      - Привет, - Кэл зашел в гостиную, где на диване сидела Эмили, печатая что-то на своем ноутбуке. - Где Лиам?       Девушка ухмыльнулась.       - Забавно, единственный раз ты правильно назвал его имя в тот день, когда мы… - она оборвала фразу и поджала губы. Тонкие пальчики продолжали порхать над клавиатурой. Словно маленькие колибри, как однажды подметил Кэл.       Ему определенно не нравилось такое мрачное настроение Эмили; наверное, из-за того, что идя домой, он надеялся увидеть сияющую улыбку дочери, а не найти в ее хмуром лице отражение собственных забот. И он не собирался это терпеть.       Кэл ловким движением выхватил из ее рук ноутбук и, захлопнув его, положил на журнальный столик перед диваном. Рухнув рядом с дочерью, он внимательно посмотрел в ее лицо.       - Ты в порядке?       - Да, все нормально.       Не нужно было быть ведущим специалистом в психологии эмоций, чтобы понять причину грусти юной девушки.       - Лиам - чертов идиот.       - Вообще-то, я его бросила,- призналась Эмили.       - Правда? – вспыхнул Кэл. - Почему? Что он сделал?       - Ничего. В этом-то и смысл.       - Ладно. Ты можешь мне рассказать. Давай, ты же знаешь, что можешь, - он погладил дочь по волосам, заботливо заправив длинную прядь за ухо. – Все равно ведь расскажешь, в конце концов. Это же ты и я. У нас никогда не было секретов.       - Лиам не верит в секс до брака, - честно выложила все карты Эмили.       Несколько секунд Кэл не сводил с нее взгляд. Он изо всех сил старался сдержать рвущуюся наружу улыбку, но уголки губ предательски ползли вверх, а отражающиеся в глазах огоньки блестели слишком ярко.       - Ты смеешься?       - Нет, нет, не смеюсь, - выдохнул Кэл, выпуская душащие смешинки наружу. – Кто бы мог подумать.       - Все эти упражнения – просто замена чему-то другому.       - Зря только мышцы тянула.       - Знаешь, иногда ты такой урод, - ответила она на колкость отца.       - Ты это только узнала? Посмотрев в его большие и слишком честные глаза, Эмили заключила:       - Ты смешной.       - Я знаю… Это трагедия. - Кэл никак не мог прогнать улыбку.       - У меня вопрос, - неожиданно серьезно сказала Эмили.       - О-оу, что значит этот взгляд?       - Джиллиан, - и это имя, произнесенное с четкой рациональностью и строгостью, заставило улыбку Кэла исчезнуть в мгновение ока. – Ты ее любишь?       - Конечно, дорогая. Конечно, я ее люблю.       - Нет, я имею в виду, по-настоящему.       Кэл опустил взгляд на мгновение и снова перевел его на свою так быстро повзрослевшую дочь. За эти доли секунды он успел прокрутить в памяти тысячи моментов, словно кадры кинопленки, запечатлевшей его вместе с Джиллиан – эдакий психологический фильм с частицами всех существующих киношных жанров: драма, ужас, комедия, боевик, мелодрама, а из-за любви Фостер к творчеству некоторых джазистов и поп-певцов семидесятых, все это могло бы быть гребаным мюзиклом... В голове Кэла пронеслись все те мысли, что день ото дня не давали ему покоя. Мысли, которые заставляли его смотреть на Джиллиан так, как никто другой на нее, возможно, никогда не смотрел. Эти мысли были так глупы и так болезненны.       Ответ на вопрос дочери давно был для него очевиден. Если честно, слишком давно.       Но сомнения в том, что Джиллиан примет его в качестве не только друга и коллеги, продолжали жалить его душу, уверенность в том, что он слишком самовлюблен, эгоистичен, резок для того чтобы обладать ею, уже въелась в кору мозга, как нечто само собой разумеющееся.       Он слишком хорошо знал себя, и, как ему иногда казалось, слишком плохо знал ее.       Однако, несмотря на все, его сердце, истерзанное, грубое и холодное, давным-давно дало ответ.       - Да.       Эмили опустила взгляд и, поджав под себя ноги, подвинулась к отцу, опустив голову на его плечо.       - И чего же ты ждешь?       - У меня нет ответа на этот вопрос, солнце, - едва слышно прошептал Кэл.       Некоторое время они сидели так, молча. Думая о Джиллиан. Об их Джиллиан.       Вряд ли папа мог догадаться, какие теплые отношения связывали Эмили и Джилл. Его голова постоянно забита работой, и иногда он мог видеть не дальше своего носа. Хотя чаще всего это, конечно же, не так. Но когда он был всецело занят очередным делом, бегал, суетился, что-то искал, Эмили могла остаться незамеченной за посиделками у Джиллиан. Дожидаясь отца, она, бывало, заглядывала к ней, и та всегда находила время. Чаще всего их разговоры были полны легкости и юмора. Они могли болтать обо всем на свете, не замечая за собой, насколько быстро они перескакивали с темы на тему, совершенно забывая, о чем говорили каких-то пару минут назад, как это свойственно многим женщинам, желающих отстраниться от забот. Но иногда их разговоры принимали самый что ни наесть трепетный оборот. Эмили могла прийти к Джиллиан за советом или просьбой, если на юной и неопытной душе лежал тяжелый груз, и Джиллиан всегда находила нужные слова. Она всегда была добра и тепла к ней. А когда Эмили видела грусть в глазах женщины, что стала ей практически родной, в те минуты, когда они вспоминали Кэла - не когда по-девчачьи шутили над ним, обсмеивали его привычки, а когда разговор становился действительно серьезным, - девушке становилось по-настоящему обидно и больно. Эмили любила Джиллиан и хотела, чтобы она была счастлива. И она знала – была совершенно уверена - что с ним она будет гораздо счастливее, чем без него.       Кэл сидел и буравил взглядом закрытый ноутбук. Он чувствовал себя таким беспомощным и обреченным в эту минуту. Будто весь мир обкидал его тухлыми яйцами, а он, Кэл, должен, не обращая на это внимания, растянув до ушей счастливую улыбку, дальше шагать по мостовой под обидные возгласы разгоряченных зрителей.       Вот, он признался. Рассказал о своих настоящих чувствах, это – не держать в себе, не скрывать, не мучиться, прогоняя мысли и покрывая разделительную линию новым слоем краски. Это должно было стать облегчением, придать силы. Так почему же ему так тошно и обидно? «Да потому что нихрена не изменится, - ответил он сам себе. – Ничего. Все останется как есть, так в любом случае будет лучше. Она столько пережила из-за меня, и сколько из всего этого хорошего?» Он вспомнил слезы в ее прекрасных глазах, которые должны всегда смеяться, а не наполняться болью. Он слишком часто видел ее слезы. А причина им почти всегда заключалась в нем. (Тот ублюдок Алек не в счет.)       Джиллиан была лучом света в его паршивой жизни, которую многие могли бы посчитать счастливой и успешной. Она была тем, кому он мог доверять. Одной из двух людей, которым он мог доверять. Она всегда была рядом, плечом к плечу, рука об руку, глаза в глаза, и это значило для Кэла очень много. В ней было что-то невероятное. Абсурдное. Как, например, ее преданность нему, ее лояльность. Это же ненормально, в конце концов! Любой адекватный человек уже сбежал бы от него в горы и предался буддизму, а не продолжал бы терпеть его глупые выходки и их последствия. Но после всего, через что они прошли, она все еще с ним.       «Наверно, тот поехавший Энди был прав, и Джилл в самом деле ценит мою жизнь больше, чем я сам, - Кэл вдруг вспомнил слова мужчины, что ворвался в «Лайтман Групп» с Торрес в одной руке и с пистолетом, направленным на нее, в другой. – А ее счастье для меня всегда будет выше собственного, это очевидно и…»       - Пап? - Эмили вырвала Кэла мыслей.       - М? – он опустил на нее взгляд, встретившись с большущими, темными глазами, полными непонятной ему решимости.       - Ты должен ей признаться. – Губы Кэла изогнулись в бессильной улыбке. – Она не отвергнет тебя, я знаю.       - Твоя мама отвергала меня тысячи раз, перед тем как согласиться на невинную прогулку, - усмехнулся он. - И недавно, как ты помнишь, она уже отвергла меня насовсем.       - И сейчас живет с Руди, который надел тыкву-символ плодородия на голову.       - Слышала бы она сейчас тебя.       - Я ведь серьезно. Ты вообще можешь представить себе мужчину, который так волновался бы о ней, так стремился бы защитить ее, так любил бы ее как ты? – в голосе не было напора, но глаза ярко горели. - Ты только подумай, как долго вы вместе, после всего, что вы пережили… Я же вижу ваши взгляды, все видят. И как можно это скрывать или отрицать? - огонек в глазах Эмили, который Кэл сначала принял за надежду, вдруг заиграл совсем не по-доброму, даже как-то дерзко. – Молчать было бы эгоистично. Ты обрубаешь канат, по которому можешь подняться.       Поймав паузу, Кэл поспешил угомонить дочь, у которой с каждым словом, вылетающим изо рта, начинало прибавляться энтузиазма. А ее слова его совсем не радовали – лишь терзали душу, в глубине которой он осознавал, что все, сказанное Эмили – правдиво.       - Слушай сюда, психолог карманный, напишешь докторскую, тогда и поговорим, а сейчас руки в ноги и спать, - сказал Кэл, убирая руку с ее плеча.       Эмили отодвинулась от него на другую сторону дивана.       - Почему ты такой эгоист?       - Генетический код. Давай проваливай, - отмахнулся он.       Эмили в чисто лайтмановской манере закатила глаза и поднялась. Кэл глядел на нее снизу вверх, в притворном нетерпении ее исчезновения.       - Когда дело доходит до чего-то действительно важного, ты думаешь, что легче прикинуться дурачком, чем решить проблему. – На лице нет презрения. Это хорошо. Только напускная злость и сокрытая печаль. – Особенно когда это касается твоей личной жизни.       - Да, Эм, это касается моей личной жизни. Так что не стоит тебе об этом беспокоиться, - усталым, но все еще старающимся сохранить саркастические нотки, голосом произнес Кэл и вскинул брови, молча вопрошая: почему же ты еще здесь?       - Если бы это касалось только тебя, я бы не распиналась, - ее глаза потускнели. - Разве правда – не самое важное для тебя, не за нее ли ты всегда боролся?..       Она развернулась и пошла прочь от своего тупого как пробка отца, полная ни то злости, ни то сожаления.       Уже практически дойдя до лестницы, Эмили услышала, как он ее окликнул. Она обернулась, чтобы увидеть его потерянный и беспомощный взгляд. Неужели она на самом деле задела его?.. Ей стало стыдно.       - Ты права, - его голос был тихим и низким, словно это были его первые слова после многолетнего молчания.       На какое-то мгновение девушке стало невыносимо грустно, она даже не знала, с чем сравнить это состояние внутренней пустоты. Это она чувствовала, когда родители развелись? Тогда все было предрешено, сейчас – ничего не известно. Но в душе все равно так же тревожно и печально… Нет, не надо об этом думать. Не сейчас. Она горделиво улыбнулась.       - Спокойной ночи, - сказала Эмили и, услышав ответное пожелание добрых снов, поднялась наверх, поборов желание подбежать к отцу и крепко обнять его. После того, как врежет, конечно.       Она знала, что сейчас он должен побыть один и поразмыслить обо всем.       И на этот счет она оказалась права. Она вообще часто оказывалась правой.       Кэл однобоко улыбнулся и опустил взгляд. В этом взгляде читалось понимание. Такое вселенское понимание и осознание чего-то известного ему одному. (А может, это просто усталость?) Он опустил голову, и теперь мягкий свет не доставал до глаз, остававшихся скрытых в тени. Рука, лежащая на подлокотнике дивана, сжималась в кулак и разжималась. Кэл даже не замечал этого, он забыл про свое тело. Мысли разрывали его голову. Столько мыслей. Так тяжело. В сознании всплывали слова Джиллиан, ее лицо, полупрозрачные образы – такая сильная и внимательная к каждой мелочи, но столь чуткая и ранимая; даже самая глупая мелочь могла тронуть ее нежное сердце. Он вдруг вспомнил о событиях этого дня, как вспышкой промелькнувшие в сознании (непроизвольно, как это всегда бывает, когда в забитой донельзя голове все мешается): о бессердечном и жалком Марштейне, о бедной Клэр, о глазах Джиллиан, полных растерянности и боли от еще не совсем осознанной утраты; ее руки, испачканные в крови. И тут его будто обдали ведром ледяной воды. Джиллиан сейчас совершенно одна.       Как он мог подумать, что она сама со всем справится?!       Осознание совершенной ошибки пронзило Кэла, словно током, – так это было жутко. Он достал из кармана джинсов мобильный. «Контакты»; «Фостер»; «Вызвать».       Кэл знал, что она не спит, но надеялся, что ошибался. Слушая гудки, он ожидал, что оператор монотонным голосом пробубнит, что данный абонент не отвечает, и попросит перезвонить позже, и это означало бы, что Джиллиан уснула крепким и здоровым сном. Слишком наивно.       - Да, Кэл? – он услышал ее тихий, слегка хрипловатый, но, к сожалению, совсем не сонный голос.       - Привет. Не разбудил?       - Нет. – На другом конце трубки послышался тяжелый вздох. – Что-то случилось?       - Почему что-то должно обязательно случиться? – чрез чур бодро сказал Кэл и услышал ее краткий, саркастический смешок, больше напоминающий всхлип. – Нет, ничего не случилось, - понизил голос он. – Я просто хотел узнать, как ты: в порядке или…       - О, Кэл, я… - голос надорвался; его сердце рухнуло.       - Я приеду?       - Спасибо, - почти неслышно сказала Джиллиан после долгой паузы, и Кэл услышал в этом маленьком слове только страданий, что внутри все сжалось, будто органы сплели в канат и скрутили. Он увидел, как прозрачная слеза катится по ее щеке, услышал горькие всхлипы, что она сейчас так старательно сдерживала.       - Буду через двадцать минут, милая.       Джиллиан ничего на это не ответила, и через несколько секунд из трубки стали доноситься короткие гудки.       Он подорвался с дивана, словно тот был усыпан раскаленными углями, и, запихав телефон обратно в карман, направился в прихожую, где схватил свое пальто и ключи. Подумал, предупредить ли Эмили, что уходит, но решил не заморачиваться. Ей ли не понять.       Переполняемый тревогой Кэл покинул дом.