Пять случаев, которых никогда не было с Джесси (и один, что мог бы)

Они почти добрались до Новой Зеландии. Они не летят из Нью-Мексико: отец Джейн работает авиадиспетчером и наверняка может их как-то отследить, поэтому они решают сперва ехать на запад, пересечь штат и сесть на первый самолет из Калифорнии. Однако Джейн хочет сначала в Диснейленд. Он ее дразнит, но втайне обожает задумку. Первая и последняя поездка Джесси в Диснейленд была у него лет в восемь, и практически ничего, кроме пищевого отравления, он не запомнил. Джейк поехал с родителями, когда ему стукнуло семь, и вернулся восхищенным, с полными карманами блестящих дорогих сувениров, надолго ставшими единственной темой разговора за столом Пинкманов. Самое, блядь, счастливое место на Земле, правда же? В этот раз Джесси будет с Джейн. В этот раз будет по-другому, он знает. — Как там? — спрашивает ее Джесси где-то на восьмой магистрали, за несколько миль до Аризоны. В пепельнице уже нет места, поэтому Джейн тушит сигарету о дверцу. Ветер задувает пепел в салон; он оседает на руле. — Где, в Новой Зеландии? — произносит она, рассеянно стряхивая черные крупицы. — Ага. То, как она морщит носик, эта маленькая привычка во время раздумий заставляет что-то приятно тянуть у него в животе. — Синий, — отвечает она спустя секунду, — синий и зеленый везде. Тебе понравится. Сам океан настолько синий, что почти зеленый. А солнце яркое и чистое, как будто выжигает из тебя всю грязь и оставляет полностью прозрачным. Джесси обдумывает. И ухмыляется: — Круто. — Он видит, как ее губы изгибаются в улыбке. Она наклоняется и целует его. Всё вокруг трепещет, всё в успокаивающем синем цвете — может, они уже в Новой Зеландии? Неизбежное происходит еще в Аризоне, совсем недалеко от Калифорнии. Он возвращается в мотель с обедом из «Макдоналдса» и видит, что дверь в номер приоткрыта; знакомый резкий запах звенит в воздухе; он знает, знает, что не должен входить. Он опускается на пол коридора, обхватив голову руками. Спустя три минуты, растянувшихся в вечность, он заходит внутрь. Всё заканчивается через три, четыре, пять, шесть дней, богатых перемешивающимися утрами и ночами, словно разные краски, вертясь, смешиваются в палитре; ярко-желтый и красный, белый и черный, и все они сжигают его глаза, оставляя в голове дымящиеся дыры. В конце дня шестого он просыпается из-за Джейн, блюющей на кровать. Она в поту, жар охватил тело, беспокойно жмется к простыням; Джесси не знает, что делать. Он хочет набрать 911, но она говорит: «Нет, детка. Нет, не надо». И опять тянется к игле. Назавтра она все еще страдает. Она не позволяет отвезти себя в больницу. Она не перестает употреблять. Джесси вспоминает Джорджию О'Киф и ее дурацкую картину с дверью. Она сказала, Джейн: зачем делать что-то только единожды? Но ему казалось, это значит делать одно и то же без остановки, пока не останется ничего, кроме одинаковых рисунков. Похоже на нас, думает он. Они застряли в одном мгновении; снова, и снова, и снова, он уже не помнит, как выглядит дверь. Отпусти, говорит он себе. Если любишь ее, то отпустишь. Взяв мобильник в дрожащую руку, Джесси звонит. Несколько часов спустя приезжает ее отец и забирает дочь в диспансер. Он смотрит, как они уходят. Их лица медленно выплывают из памяти, забирая идею счастья, кажущуюся реальной только с ней рядом. Она, идея, в конце концов становится бледным детским воспоминанием, которое никак не получается вызвать. Он возвращается в номер. Ему больше негде быть. Некому звонить. Так легко — принимать решения. Деньги — второй план, формальность. Можно их оставить. Можно осчастливить горничную; вроде справедливо. Но все же есть один человек, который тоже поступит справедливо, которому доллары могут пригодиться. Джесси набирает знакомый номер. Знакомый голос ему отвечает. Он же и слова произнести не может, бормочет срывающимся голосом адрес и, не сказав больше ничего, вешает трубку. Его рука, хватающая шприц, не дрожит. Он волнуется, приедет ли мистер Уайт. И что найдет, если приедет. Волнуется, поймет ли мистер Уайт, что он, Джесси, так просит прощения. А потом не о чем волноваться. Он вкушает его, соленый, терпкий воздух, видит океан, такой синий, что почти зеленый. Он видит его сейчас, яркий уголок солнца.