Излечи меня

Больно. Так больно! Спина царапается об эту балку, а железные штыри втыкаются мне в спину. Мне так не хочется чувствовать этого. Я просто сейчас свихнусь. В голове какая-то пустота, и я не могу думать. Голос уже сорвался, и я больше не могу кричать. Как всё ноет, это больно и невыносимо. Между ног течёт кровь, я чувствую её, и лишь она помогает мне ощущать не ту остроту боли, что могла бы быть. Но боже, сейчас во мне всё взорвётся. Я почувствовала что-то тёплое внутри себя и вдруг поняла, что меня переворачивают. Щекой я ударилась об балку, но уже не могла ничего делать. Я словно оцепенела, а чувства все испарились. Осталась только боль. Как я могла так просто довериться. Ведь я даже не увидела его лица. И тут снова острая боль. Я даже смогла выкрикнуть. Он вошёл мне в… задницу? Я этого не ожидала. Зачем я ему нужна была? Зачем надо было так поступать? Он ухаживал за мной, был добрым, идеальным… Я даже не видела его лица. Он не оставил никаких следов, кроме как порванной задницы и пропавшей девственности. Я помню лишь его запах, такой специфический, словно от антистатика. И татуировка… У него была татуировка на правой руке. Это был чёрный змей или дракон. Я не смогла рассмотреть. На голове капюшон, и я слышала только его рычание и стоны, когда он наслаждался моим телом. Но мне было… ужасно. — Тася! Тася! — крикнула мама, и я открыла глаза. — Проснись же! Проснись! Я крикнула и села. — Что такое? — спросила я, поглядев на паникующую маму. За окнами как раз вставало солнце. Наверное, часов пять было. — Ты кричала так громко, что мы подумали, что что-то случилось. Вдруг свет включился, и я посмотрела на папу, который принёс стакан воды и таблетку. Снова успокоительное? О боже, нет, прошу. — Завтра же, то есть сегодня! — Мама протянула мне стакан. — Пойдём к этому врачу. — Я позвоню ей, — кивнул папа. — Ложись пока, Тасенька. Ложись, отдохни. Рано ещё. Что это значит? Я снова кричала? Нет, почему? Я же не контролирую себя. Мне так больно… Сегодня какое-то обострение… Мне так плохо, я не могла уснуть, пока не прозвенел будильник. Я встала и прошла в ванную. Тело было в поту, и я смыла с себя всю грязь. Так отвратительно я себя давно не чувствовала. Мне приснилось, что это произошло снова. Как тогда. И было всё так же больно. Даже между ног было неприятно. Такие сны мне снились каждую ночь, но отрывками, а сейчас… всё повторилось. Я видела всё, от начала, до конца. Как пришла туда, как он на меня набросился. Я слышу его голос в голове. Он говорит всё время: «Тася-Тася! Какая же ты глупая!» Никогда не забуду этот голос. Не смогу… — Тася! Спускайся завтракать! — крикнула мама. Да, у нас двухэтажный дом. Он шикарный, но я люблю скромность. Здесь слишком много картин, всё так ярко, изысканно. Мебель заказана во Франции, садиться страшно. Телевизор на всю стену. В общем, The Sims 3 отдыхает! Я пробежала на кухню, взлохматив влажные волосы. Зайдя на кухню, я поёжилась, почувствовав запах маминого лака для волос. — Мам, ты опять тут занималась своими волосами? — спросила я. Волосы у него пахли также. Это странно, но я ненавижу этот запах. — Ты беспокоишься о том, что он попадёт на газ? — спросила мама, входя следом. — Да, именно, — кивнула я и села на стол. — Брысь, — шикнула мама и тронула моё плечо. Я взвизгнула и отпрыгнула от мамы подальше. Мне было очень, очень неприятно это прикосновение. Особенно после этой ночи. — Прости, — с сожалением сказала мама. — Прости, доченька. Я не хотела. Садись. Кушать. Я кивнула и присела, касаясь плеча, словно его обожгло. На самом деле, все прикосновения были обжигающи, как яд. Я боялась прикасаться к людям. Ко всем, даже к родителям. Только Кира… Я почти не ела. Я уже давно употребляю пищи минимум, хотя мама до сих пор сама накладывает мне полную тарелку. Зря переводит еду только. Мне всегда было стыдно за то, что я не могу столько есть. В больнице меня тошнило от еды в первые месяца три. Я и сейчас иногда чувствую тошноту, если переем. Но всегда терплю… — Скоро поедем, милая. — Мама коснулась моей руки. Я внимания не обратила. Такие спокойные, ласковые прикосновения меня не пугали, и я сдерживалась. — Ты готова? — Да, мам. Я даже представляю, что мне там скажут. — Серьёзно? А нам сказали, что эта женщина прекрасный психолог. Я думаю, она сможет тебя убедить. Прошу, попробуй разобраться в себе, поверь, что мир тебя не обидит. Я тебя не обижу, отец тоже. Кира, как я поняла, тебя вновь вернула в мир дружбы. Тась… Жизнь ведь продолжается. — Мам. Это мне уже говорили. Но мир для меня всё равно не меняется. Да… вы для меня близкие. Но остальные… Боже. — Я встала и, вывалив кашу в кастрюлю, отправилась обратно в комнату. Я уже представляла, что мне там скажут. Что я особенная в этом мире, но не должна показывать того, что боюсь всего. Мир так опасен. Не каждый человек может причинить мне вред, я знаю. Но теперь я совсем не понимаю, кто злой, а кто добрый. И это угнетает. Я перестала доверять каждому. И пусть больше времени я провела в больнице, я всё равно вижу в людях опасность. В больнице я всегда молчала, хоть меня и спрашивали, что я думаю. Психиатры и психологи – лишь они меня не пугали вовсе. Хотя однажды и был старикашка, который пускал слюни, разговаривая со мной, постоянно причмокивал и облизывался. Не знаю, что это было. Но мне не по себе стало с самого начала. Сейчас будет женщина. Думаю, такая же, как и все остальные. Это будет пятидесятилетняя тётя в строгом костюме и странных туфлях, которые были в моде, может быть, в шестидесятые. Волосы у неё будут бордового цвета, яркая помада, очки на носу. Говорить она будет так профессионально, будто я обязана её понимать. А взгляд её будет пугающим. Я снова не буду смотреть на неё, стараться не слушать, чтобы мозг не взорвался ото всех этих терминов. Я надела топ и джинсы, поверх топика натянула шерстяную длинную кофту. Я понимаю, что мне будет жарко, но снимать я ничего не собираюсь. У меня на спине три шрама и множество следов от царапин. Меня трахали на какой-то бетонной балке, штыри из которой впивались мне в спину. Я поёжилась и спустилась вниз. Папа уже выходил на улицу, и я выскользнула за ним. Плюхнувшись на заднее сидение машины, я вставила наушники в уши и поглядела в окно. По улице шло какое-то нечто с телефоном в руке. Парень в кожаной куртке, хотя сейчас жарко, с торчащей чёрной чёлкой. Жаль, не могу видеть его лица. Наверное, страшный панк, который мечтает выделиться. Как можно так ходить? Я усмехнулась, посмотрев на свои волосы. Конечно, любой нормальный человек меня бы сейчас осудил, а творческая личность оценила бы. У всех разное представление о мире… — Так, нам ехать где-то полчаса. Так что не торопись, дорогой, успеем, — услышала я в перерыве между песнями. В машину села мама и тут же кинула сумку рядом со мной. Она пристегнулась и поглядела на меня. Видя, что в моих ушах наушники, она не стала ничего говорить, лишь улыбнулась мне и кивнула. Я поняла, что она имела в виду, кивая так. Она сказала: «Держись, милая». Сегодня всё решится. Может, меня снова отправят в больницу, и я потеряю себя на долгие недели. Честно признаться, там хуже, чем на воле. Помощи я не получила, может, лишь успокоилась. Я прожила в больнице девять с половиной месяцев и не помню практически ни одного мгновения. Помню лишь, как просыпалась, как приходили ко мне врачи. Помню, как не понимала, что происходит, находясь в какой-то прострации. Голова всегда кружилась, а я тяжело ходила по своей палате, иногда опираясь на стену. Весь день был для меня сном. Голоса в голове расплывались, все разговоры тут же забывались. Что это было, нужно ли так? Меня пичкали успокоительными всё время. Иногда кажется, что всё это мне приснилось, ведь я так и не могу вспомнить, что происходило все месяцы. Толком ничего в голове не рождается. Мы подъехали к двухэтажному дому, больше похожему на частный дом из «Дневников вампира», чем на больницу. Хотя, когда я вышла и осмотрелась, я поняла, что это и есть частный дом. Я подошла к низкому заборчику, отделяющему территорию дома от всего остального пространства. Тут были клумбы с цветами, в углах забора росли кусты со смородиной и малиной. Видимо, докторша приглашает своих клиентов домой. Это какой-то новый подход? Мама подтолкнула меня вперёд, но всё-таки обогнала и постучала в дверь. Ей открыла молодая девушка примерно лет двадцати. Я нахмурилась, не понимая, что происходит. А в доме было очень красиво. На первом этаже располагалась гостиная и кухня, не отделённые стенами, слева была лестница на второй этаж, и по лестницам бегали двое детей. Милые дети, я люблю малышей. — О, вы пришли? Я повернула голову и увидела изящную женщину с милым лицом. Я не знаю, не могу определить, сколько ей лет, но эта улыбка вызывала у меня лишь приятные чувства. Она была элегантно, ярко, но не вызывающе одета. Юбка-карандаш до колена, алая блузка. Шею украшала толстая золотая цепочка, а на руке браслет. — Я Марина Яковлевна, ваш психолог. — Женщина подошла ко мне и с той же улыбкой протянула мне руку. В ответ я лишь поглубже засунула руки в карманы джинс. Но женщина не переставала улыбаться. Она пожала плечами и поглядела на мою маму. — Вы неожиданно позвонили. Извините, что принимаю вас в своём доме, когда тут такой бардак. Психолог посмотрела на играющих детей. Мальчик лет четырёх и девочка немного постарше. Но они увлечённо играли друг с другом. — Если хотите, я могу отправить их в свою комнату. — Нет, не стоит, — сказала я, всё ещё глядя на детей. Не знаю почему, но любой ребёнок заставляет меня чувствовать себя лучше. Я хочу быть рядом с такими невинными детишками, играть с ними, помогать им. Мама вдруг ахнула, чем отвлекла меня. Она смотрела на меня обезумевшим взглядом, словно я что-то не так сделала. — Что? — шёпотом поинтересовалась я. — Ничего. Прости… я пойду. Позвони, когда закончите. Мы с отцом будем недалеко. — Ладно. Мама попрощалась с Мариной Яковлевной и вышла из дома. Повернувшись в сторону детей, я улыбнулась. — Тась, пойдём, — позвала меня врач, и я отправилась за ней наверх. Странно, я думала, что мы будем сидеть тут. На втором этаже всё ещё слышались голоса детей, и прервались они только тогда, когда мы вошли в кабинет. Тут была довольно скромная обстановка. Мне было по душе. Не было вульгарных картин, какого-то антиквариата. Комнату украшала лишь пара мандариновых деревьев в горшках, что стояли по углам. Как я поняла, что они мандариновые? На них росли мандарины. Причём психолог сорвала один из них и протянула мне. — Очень сладкие, попробуй, — проговорила она, когда я села на диван. Я приняла её подарок и начала аккуратно очищать мандарин, складывая кожуру рядом с собой. Психолог в это время передвигала свой кожаный, наверное, невероятно удобный стул ко мне. Я расслабилась и села удобней, когда Марина Яковлевна нашла свою записную книжку и ручку. — Итак, Тася. Расскажи мне, что с тобой произошло. Я поперхнулась мандарином. — А разве папа не рассказал вам, когда звонил? — В общих чертах, да. Но я хотела бы услышать твою историю от тебя. — Она щёлкнула ручкой. — Понимаешь ли, всем остальным хватает того, что они просто знают, что тебя изнасиловали. Они слышат минимум информации и не находят индивидуального подхода к клиенту. Я же понимаю, как могу восстановить твою психику, услышав всю историю от тебя, слыша, как рассказываешь ты и что чувствуешь. Начинай. — Думаю, не стоит, — помотала я головой. — Стоит, Тасенька. Я знаю, что сейчас тебе будет больно, но… нужно взять себя в руки. Давай, расскажи, — кивнула она. Я вздохнула поглубже и перевела взгляд на мандарин, который я разделяла на дольки. — Это произошло в прошлом году, когда я заканчивала одиннадцатый класс. В аське… я познакомилась с парнем, с которым сошлась характерами буквально через неделю. Мы подружились и около четырёх месяцев просто общались, пока я не поняла, что, наверное, влюбилась. Он был… романтичным и милым. Говорил такие нежные фразы. После выпускного бала и после сдачи экзаменов я сказала маме, что хочу жить одна, и родители сняли мне квартиру. Они принимали все мои решения, потому что я была умной и ответственной. И в один из дней он… мой друг по переписке пригласил меня встретиться. Он сказал тогда, что уже не может терпеть, а желает видеть меня. Я не стеснялась своей внешности и не отказалась. Встреча была назначена на ночь, и я ничего тогда не заподозрила. Наоборот думала, что я свободна, и ни мама, ни папа не смогут меня контролировать. Я пошла, одевшись, как модель. Хотела произвести впечатление. Я приехала на такси, потому что ни один транспорт уже не ходил. Я думала, что он хочет показать мне что-то особенное. Мы договорились встретиться у новостройки, где сносится сейчас частный сектор. И мы встретились… Я замолчала и стёрла слезу с щеки. Голос свой я уже не узнавала, а коленки сжались. Руки дрожали, и долька мандарина упала мне рядом с ногами. — Продолжай. — В какую-то минуту я просто перестала дышать. Было темно, но я довольно хорошо видела его фигуру. Он был в капюшоне. Сначала я думала, что это какой-то бомж, но потом он назвал моё имя. Сказал, что я слишком много доверяю людям. Что я глупая… Этот голос… страшный. — Я всхлипнула. — Первые секунды я вырывалась, кричать пыталась, но вскоре стало слишком страшно и больно. Он бил меня по щекам и говорил, что никто не услышит. Я знала это… Там никто не жил. Он утащил меня к помойке и изнасиловал там. А потом оставил без сознания. Я не помню, когда всё прекратилось, когда он ушёл. Я помню, как очнулась в доме какой-то старушки, которая жила в доме у помойки. Если бы не она, я бы умерла. — Что было потом? — Она вызвала скорую, потому что вся спина у меня была в крови. В скорой вызвали полицию и родителей. Завели дело, но за год насильника так и не нашли. Это было невозможно. Разве что по… анальному отверстию. Женщина ахнула и чуть не выронила ручку, но собралась с мыслями и кивнула, угукнув. — Но разве мало в нашем городе людей с таким диаметром полового достоинства. У полиции не было даже возможностей раскрыть дело. По его страничке в аське ничего нельзя было узнать. Я знала лишь, что его зовут… Митя. Дмитрий. Но и Дмитриев в городе много. Дело в том, что больше в городе изнасилований не происходило, и все считали, что маньяк скрылся. Дело передали в соседние области на тот случай, если подобное повторится. Но нет… ничего. Девушек насилуют каждый день по всей стране. И все дела раскрыть невозможно. В итоге я стала знаменитостью. Обо мне узнали в Москве, даже приезжало телевидение, обо мне писали в газетах. Моё лицо видели все. Поэтому, когда я вышла из психушки, я изменила внешность. — А как ты попала в психиатрическую больницу? — Родителям посоветовали в той больнице, в которой я лежала. Меня проверяли психиатры и пришли к выводу, что сама я не справлюсь. Но и психушка не помогла. Я сидела там на успокоительных и ничего не помню из тех дней, что провела там. — Странно, — хмыкнула Марина Яковлевна. — И когда ты вышла, ты не смогла доверять людям. — Да. Все кажутся мне сейчас теми, кто может причинить мне вред. Вдруг парень, которого я вижу, может оказаться моим насильником. Им может быть каждый. Я не верю, что он скрылся. Я верю. Что он затих… — Понимаю. Ты боишься прикасаться к людям? — Да. Боюсь любых прикосновений. Иногда вздрагиваю даже от маминых. — Я подняла голову и заметила, как женщина криво улыбнулась. — Поверь мне, я тебя понимаю… — Все так говорят, — перебила я. — Да, все говорят. Но не все понимают. А я… понимаю, как никто другой. — Она положила ногу на ногу. — Я расскажу тебе кое-что, что мои коллеги не знают. И ты не говори никому. Это будет нашим секретом. Я кивнула и просунула в рот дольку мандаринки. Женщина наклонилась ко мне и почти шепча начала: — Однажды, когда мне было пятнадцать, мы с подругой возвращались из кинотеатра домой. Мы живо обсуждали прекрасный фильм и строили планы на то, что вскоре сходим на него снова. Мы с ней были очень дружелюбные и легкомысленные девочки… — Она тяжело вздохнула и закусила губу. Улыбка её пропала. — Их было шестеро. Нас двое. Они, можно сказать, по кругу пускали нас и насиловали. Тогда я была девственницей, и мне было очень больно. После этого поймали лишь двух. Третий покончил с собой, чтобы не сдавать остальных и от страха. Они были пьяными. Я тоже лежала в психбольнице. Я помнила каждый момент около двух лет. Так и не смогла закончить школу нормально. Мой парень бросил меня, а друзья отвернулись. Подруга, которая в тот день была со мной, покончила с собой уже через неделю. Когда мне исполнилось восемнадцать, я поняла, что жить так нельзя. Я отправилась в институт и взяла себя в руки. Там познакомилась со своим будущим мужем, которому рассказала всё. Он принял меня такой, какой я была. Он знал, что я боюсь заниматься сексом, и принимал всё. Он терпеливо ждал. Но секс больше не причинял мне боли. И что сейчас? — Она снова села ровно. — Я успешный психолог. У меня трое детей и прекрасный муж. Жизнь не заканчивается. Женщина протянула руку и коснулась моей ноги. Я посмотрела на неё, и она вновь улыбнулась. Я видела, как воспоминания напрягали её, но она… справилась. Как она это сделала? Она сильная, была и остаётся. А я могу так, как она? Я могу войти в общество людей, быть с ними ежечасно? Я не знаю, справлюсь ли я. — Ты поняла меня, Тася? — Да, — кивнула я. Да, я, наконец, поняла. Я всё поняла. Я вышла из кабинета вместе с психологом и позвонила маме. Она сказала, что они подъедут через десять минут. — Может, выпьешь пока чаю? — предложила Марина Яковлевна. — Да. Мы спустились вниз, и женщина, глядя на детей, заварила мне ароматного чая. Она и сама пила его. — Ты никогда не хотела детей? — спросила она вдруг. — Хотела, — кивнула я. — Я поняла это уже давно. Как только вышла из психбольницы, наверное. Каждый ребёнок, которого я вижу, вызывает во мне лишь прекрасные чувства. Я не могу не улыбаться. — Я теперь тоже не могу не улыбаться. Дети – всё самое святое, что было в моей жизни. Я люблю их. Даже не знаю, что бы я делала, если бы тогда не взяла себя в руки. Наверное, в конце концов, сошла бы с ума. А так хотелось быть нормальной. Если всё с тобой будет хорошо, ты поймёшь меня, Тася. Вдруг в дверь позвонили, и психолог пошла к двери. Я не успела ей ответить. Мама с улыбкой обняла меня. — Ну, что? — спросила она у Марины Яковлевны. — Её не надо снова класть в больницу? — Что вы. Нет, конечно. Думаю, мой коллега поспешно сделал выводы. Тася очень хорошая девочка, и она скоро придёт в себя. Не переживайте. Ваша жизнь скоро изменится. — Дай бог, — кивнула мама и повела меня к машине.