Ханты-Мансийский инцидент

      Вернуться после болезни в гонку было, мягко скажем, непросто. Не только из-за частичного отсутствия формы. Психологически не хотелось вновь выходить на трассу – наверное, сказывалось влияние концовки сезона. Примерно такие чувства испытывал Эмиль Хегле Свендсен, проходя регистрацию винтовки в аэропорту Ханты-Мансийска. Закончив с документами, норвежец не успел дойти до середины зала ожидания, как на него с радостным воплем налетел Тарьей и принялся тискать. Сумка с лыжами рухнула на пол, чемодан оказался отпихнутым в сторону.       - Скучал, мелкий? – насмешливо спросил Эмиль, отстранившись, наконец, от друга.       - Смеешься?! – Тарьей оскорблённо возмутился и затараторил без перерыва: - Все скучные и вялые ходят, Фуркад делает нас в хвост и гриву, а ты тут прикалываешься!       - Без паники, я приехал, - польщенно ответил Свендсен, и, собрав упавшие вещи, парни пошли к ожидающему у входа в аэропорт микроавтобусу, который и должен был отвезти многократных чемпионов мира туда, где им предстояло жить.       Сколько себя помнил Эмиль, ему всегда нравилось выступать здесь, в России. И сама болельщицкая атмосфера давала мощный толчок, подстегивая выкладываться перед благодарной публикой по максимуму, и удачное расположение стрельбища без особого ветра. Особенно впечатляла погода: огромное количество пушистого снега создавало ощущение настоящей русской зимы. Поэтому настроение Эмиля понемногу улучшалось при подъезде к комплексу, и даже появилась надежда, что не до конца ушедшая форма позволит ему завершить сезон на подиуме. Снегопад, начавшийся по дороге, сейчас усилился.       - Крутая погодка, – поделился Тарьей схожими мыслями, доставая из принесенного с собой пакета банан и начиная чистить его.       - Ты бананы с собой возишь теперь? На пресс-конференциях уже не хватает? – улыбнулся Свендсен.       - Там теперь все бананы ест Фуркад, - невнятно ответил друг и, дожевав любимый фрукт, мстительно добавил:- Надеюсь, он растолстеет на них.       - Хватит про француза, - слегка поморщился Эмиль, отвернувшись к окну. В голове у спортсмена крутились слова Мартена на последней пресс-конференции в Сочи: «Эмиль, раз ты пропустил предолимпийскую неделю, то я жду тебя в Ханты-Мансийске». Повлияли ли они на принятие решения все же выступить на последнем этапе Кубка мира? Норвежец старался себя убедить, что нет, что он и так бы приехал сюда, чтобы вместе с товарищами по команде завершить сезон. Но внутренний голос нашептывал, что не только это привело его в Россию.       Мягко покачнувшись на рессорах, микроавтобус затормозил у домика норвежской команды. Тарьей подхватил сумки с невиданным энтузиазмом и быстро забежал в теплое помещение. Свендсен поспешил за ним. Комнатка, как и в прошлый раз, оказалась очень уютной, а мелкий уже успел сдвинуть кровати, образующие огромное пространство не только для сна, но и для прыжков, кувырков и прочих забав. Дальше порога комнаты сервис Бе не распространялся, и поэтому вещи Эмиля были бесцеремонно брошены в угол, а сам Тарьей подгонял товарища на ужин, который начался несколько минут назад. Поняв причину спешки, Свендсен мысленно пообещал устроить распоясавшемуся нахалу секир-башку, и, наметив план мероприятий, побежал за Тарьеем.       Столовая находилась в отдельном корпусе. Преодолев несколько десятков метров до нее, друзья завалились внутрь. Вкуснейшие запахи привели их в просторное помещение, где уже ужинали остальные спортсмены. Подхватив поднос, Эмиль пошел к шведскому столу.       POV Эмиль.       "Куда же запропастился мелкий? - удивляюсь, выбирая себе наибольший кусок курицы и не находя его. - Вот ведь русские, специально сделали все части птицы одинаковыми! Никакого творческого полета мысли!"       И тут я замечаю, что на другом конце зала в точно такой же форме лежит поистине гигантская голяшка курицы. Сделав стремительный марш-бросок к столу, чем немало смутил подходящую за салатом Виту Семеренко, я вытягиваю руку за соблазнительным мясом и… моя вилка разочаровывающе скребет по дну формы. Что за?.. Подняв глаза, я вижу удивленные глаза Фуркада-младшего, держащего в руке эту голяшку и капающего соусом мне на рукав свитера. Между прочим, моего любимого. Медленно внутри меня просыпался гнев. Я, значит, приехал сюда больной, ради этого француза, а он забирает мою еду?! Стоп! Ради этого француза?! Ты с ума сошел, Свендсен!       Очевидно, все эти размышления проходили в моей голове слишком долго, так как к нам подошел Тарьей с ехидным комментарием: - Соскучились, давно не виделись, - он отвел руку Мартена от моего многострадального рукава и, стряхнув курицу с его вилки себе на тарелку, удалился с покашливанием.       - Прости за свитер, я не хотел, - первым отошел от оцепенения француз, неловко протягивая мне салфетку.       - Бог простит, - поучительно произнес я, тем не менее, принимая ее.       - С выздоровлением, Эмиль. Я очень рад тебя видеть в Ханты-Мансийске, - внезапно посерьезнел он и протянул руку для пожатия.       От его слов стало тепло в груди. Этот чертяга сумел меня пронять. Вместо рукопожатия я крепко обнял его. К черту формальности, мы же не чужие люди. Проведя ладонью непозволительно низко - от седьмого позвонка практически до копчика - я разомкнул объятия и оглянулся в поисках закадычного товарища.       Тот, резво подхватив поднос, устремился к Фуркаду-старшему, с которым сдружился за время соревнований.       - Симон, как жизнь? – радостно подскочил Бе к французу и стиснул его в объятиях, случайно хлопнув по спине подносом.       - Э-э-э, так мы же виделись всего ничего, - тот слегка опешил от бурного проявления эмоций.       - Это ты три дня называешь «всего ничего»? - Тарьей удивился и притворно захлюпал носом. - Эх, Эмиль меня совсем не ценит, а тут еще от тебя такая подстава…       Прием сработал, и скоро между биатлонистами завязался оживленный разговор по поводу бессердечного Свендсена и несчастного Бе.       Мартен старательно прятал улыбку, но я и без того заметил, что к компрометирующему разговору о нашей с Тарьеем (не подумайте ничего такого) личной жизни, сообщаемой со всеми подробностями весьма громким голосом, прислушивается половина зала. Этот наглец без зазрения совести начал рассказывать Симону про то, как я разбрасываю носки по комнате (как будто я один?!), заставляю его убираться в ней (исключительно в целях воспитания) и, наконец, пристаю к нему ночью (ну это явная клевета). Пышущий жаждой отмщения, я взял со стола тарелку с куском тирамису и, подскочив к сладкой парочке, залепил Бе в лицо десертом. Мартен побледнел. Симон хотел было вступиться за товарища, но предостерегающе поднятая рука со вторым куском торта помогла ему сделать правильный выбор и не попасть под раздачу.       - Не надоело кости мне мыть, вы, две бабульки? - я с интересом наблюдал, как Тарьей, матерясь на норвежском, тщетно пытается разлепить глаза. Краем глаза я видел, что теперь весь зал перестал есть и сейчас наблюдает картину «Иван Грозный убивает собственного сына» с нами в главных ролях.       - Рад тебя видеть, Суперсвендсен! - ответил Симон и пожал мне руку.       - Больше не снимаешься в героических фильмах? – спрашиваю, намекая на прошлогодний ролик про агента 007.       - Я ушел из большого кино, - рассмеялся Фуркад.       - Ты совсем не понимаешь шуток, - прошамкал Тарьей, слизывая остатки тирамису у себя с лица.       - Дорогой, о таком не шутят, - противно растягивая гласные, пытаюсь прижаться к нему боком и тут же получаю тычок под ребра.       - Идиот!       Симон с Мартеном понимающе переглянулись.       - Может, присядем за стол? – робко предложил Фуркад-младший, видимо, все еще находясь под впечатлением от моей выходки.       Приняв предложение, мы оккупировали один из столиков. Разговор затянулся, и из столовой наша компания вышла самой последней, вместе с уборщицей, которую русские звали баба Шура, а иностранцы почтительно - Александра Петровна. Тепло попрощавшись с братьями, мы поднялись на свой этаж, где нас встретила мужская команда в полном составе. Слегка напрягшись, я остановился. Появилось ненавязчивое ощущение, что сейчас меня будут бить. Внезапно Уле Эйнар подошел ко мне и обнял со словами:       - С выздоровлением, Эмиль. Мы очень рады, что ты вернулся.       Из-за напряженных спин ребят появились подарки, и несказанное облегчение разлилось по всему телу. Тарьей, бывший явно в курсе, убежал куда-то и вернулся с большим пакетом странной формы. Всучив его мне, он с нетерпением ждал, когда я его открою. Нечто в пакете оказалось очень, ну просто очень толстым и кривым медведем с ружьем в руках, косыми глазами и на лыжах. Угадывая тонкий намек в игрушке и плавно перенося его на себя, я медленно поднял глаза на Тарьея. Кусочки десерта поблескивали у него в волосах. Невозмутимо посмотрев на меня, он произнес фразу, которая решила ход моих мыслей:       - Нет, ну а что, похож. Я в магазин даже твою фотографию с собой взял, чтобы не ошибиться. Эмиль, ты чего…       - Так вот что ты обо мне думаешь, крысеныш?       Под громкий хохот товарищей, Тарьей, петляя зайцем, понесся по коридору, а я за ним, держа мишку перед собой так, чтобы дуло винтовки смотрело точно Бе в зад. Угораздило же Туре Бергер сходить попить водички на ночь. Тарьей, вылетевший в холл первым, прыгнул за диван и прошептал ей: «Не выдавай меня». С криком: «Застрелю засранца!» я выбежал из коридора, профессионально держа ружье. При виде оружия рука Туры дрогнула, и стаканчик упал, заливая палас у ее ног водой.       Итог вечера: удивленная, но улыбающаяся Бергер; Тарьей в торте; я и нагоняй, доставшийся нам с Бе на пару.       Легли мы уже глубокой ночью, когда все умылись, палас был высушен, а Туре вручена кружка с успокаивающим чаем.       - Добро пожаловать в Россию, Эмиль, - сладко зевнул мелкий и, отвернувшись от меня, засопел.       Улыбнувшись непонятно чему, я закрыл глаза и провалился в глубокий сон.