Наши красные души

Under my skin, they fade away (Here's to life with no regrets) See you again all one day (Give me life or give me death) Can anyone ever really say. This is the way it ends Nothing is meaningless There'll be no compromise We fall and we too shall rise again If this is the way it ends, Then this is the way it's meant to be. And this is the way it's meant to be. Они исчезают под моей кожей (Отдадим дань жизни без сожалений) Однажды мы все увидимся снова (Дай мне жить или дай мне умереть) Сможет ли хоть кто-нибудь однажды действительно сказать это... Вот как всё закончится, Нет ничего бессмысленного, Не будет никаких компромиссов. Мы падаем сейчас, но вскоре снова восстанем. Если это закончится вот так, Значит, именно так и было суждено. Значит, именно так и было суждено.

В этот полдень небо было особенно чистым, и солнечные лучи золотили тот мир, что открывался ей из распахнутого окна. Кусочек кирпичной, увитой зеленью стены, старенькая брусчатая беседка и аккуратная дорожка из щебенки, проложенная вдоль небольшого сада и уводящая вниз, к океану. Сегодня она пропустила привычный послеобеденный сон, и вместо тихой дремы в продавленной кровати заняла место в скрипучей кресло-качалке, любуясь синевой неба и яркими красками родного сада. Очередное календарное лето осталось в прошлом, но в этих краях времена года следовали совершенно иному сценарию. Летний сезон оканчивался в ноябре – дожди циклично сменялись засушливыми месяцами, а столбик термометра продолжал колебаться у той же, что и прежде, высоты. В жизни на островах, несомненно, были свои плюсы. Вечное лето, как бесконечный праздник жизни, мог вскружить голову. Было так легко упустить из внимания течение времени, когда каждый новый день, каждый месяц едва отличался от предыдущего. Было легко забыть. Но она помнила. Сжимая в руке истрепавшееся, пожелтевшее от времени письмо, она касалась пальцами распятия на груди, и мысли уносили ее далеко-далеко. С улицы донесся заливистый детский смех, лай собаки, и вскоре заскрипели старые половицы в коридоре. – Мама, ты уже встала? – молодой мужчина, постучав, появился на пороге. – Заварить тебе чаю? Она оторвала затуманенный взгляд от окна и повернулась к сыну, невольно залюбовавшись его золотистой гривой и ясными серьезными глазами, так напоминающими ей его. От этой пугающей мысли сердце привычно сжалось в груди. Ему будет сложно смириться с утратой, но он сможет. Он сильный. Совсем как его родители. – Позже, дорогой. А сейчас отвези меня к океану. Щебенка тихонько хрустела под колесами, теплые лучи грели морщинистые руки женщины. Даже в старости, после стольких лет, проведенных на островах, ее кожа по-прежнему оставалась слишком бледной, чтобы бывшая американка могла сойти за настоящего местного жителя. Пусть в ее паспорте и стоит подходящее имя Ирэн Диас. Когда коляска катила мимо сада, женщина попросила сына свернуть у благоухающего куста и, достав из кармана ножницы, аккуратно срезала самый крупный, самый прекрасный цветок. Океан встретил ее тихим шипением. Прохладные волны омывали нагретые солнцем камни, пенились у тонкой кромки побережья. Сын выкатил коляску на песок и тихо удалился, оставив мать наедине с собой и океаном. Прерывисто дыша, она с усилием поднялась на ноги, скинула туфли и подошла ближе, позволяя воде опутать ее ноющие щиколотки. Она смотрела вдаль, на линию горизонта, и ощущала привычную тяжесть в груди. – Черт тебя возьми, Патрик, – прошептала женщина, смаргивая слезы. – И успокой Господь твою душу. С этими словами она наклонилась вперед, бросая цветок в кружащие у ее ног волны. Океан с радостью принял этот дар и, подхваченный течением, цветок легко поплыл прочь, к горизонту. Еще некоторое время она стояла на месте, провожая его взглядом. На губах играла легкая, печальная улыбка. Глаза щипало от слез. – Надеюсь, ты обрел покой, любовь моя. Она вернулась обратно, со вздохом опуская уставшее тело на мягкие подушки коляски. С возрастом она стала слишком слаба, ее кожа иссохла и покрылась пигментными пятнами. Зеленые глаза больше не были такими же ясными, как тридцать пять лет тому назад. Когда он оставил ее. Когда ее жизнь навсегда изменила свой курс. Когда она умерла. И воскресла, осознав, что беременна. Она жила эти годы ради него, их сына. Мальчика с такими же непослушными золотыми кудряшками, как у его отца, с огромными зелеными глазами матери и пытливым умом. Маленькой копии Патрика Джейна. Она любила его так сильно, гораздо больше, чем свою беспросветную тоску, сильнее, чем вечное одиночество и холодную постель. Она не позволила себе сойти с ума, не позволила отчаянию поглотить свою душу и сердце. Она жила, растила их сына, и каждый день, каждый Божий день боролась с преследовавшими ее демонами. Даже соленый, беззаботный воздух островов не сумел прогнать ее боль. Никогда больше она не впускала в свою жизнь мужчин – в ее сердце не было места, ее память хранила образы прошлого, ее тело не могло принять чужака. Кольцо, что надел на ее палец единственный мужчина, которого она любила – единственный, укравший ее сердце, а затем разбивший его вдребезги, на миллион маленьких, острых осколков – это кольцо до сих пор было с ней. Оно покоилось на ее левой руке вечным напоминанием о тех годах, проведенных так близко и далеко одновременно, и о единственной неделе в ее жизни, когда, несмотря ни на что, вопреки ужасам и потрясениям, она была счастлива, счастлива так, как никогда прежде и никогда после в своей жизни. Она назвала сына Себастьян, как они и планировали, она осуществила их мечты... без него. Схватив деньги и документы она бежала на острова. Бежала от жизни, где опасность поджидала ее и их ребенка на каждом углу, от призраков прошлого, от мучительных стонов павших солдат, от криков боли погибших друзей. Она бежала, желая для сына счастливой жизни, беззаботного детства, всего того, чего была лишена сама. Но от собственной боли убежать было невозможно. Она пыталась притвориться, что Ирэн Диас оказалась счастливее ее прошлой, и на самом деле находила счастье, находила силы жить на глубине ясных глаз Себастьяна. Несмотря на зеленый цвет, повторяющий оттенок ее собственной радужки, взгляд их сына, испытующий, серьезный – такой, как умел смотреть только он – проникал в самую душу и, казалось, без слов понимал, что творилось на сердце. Взгляд отца. Она рассказывала Себастьяну о Джейне, часами вспоминая самые светлые моменты их прошлого. И было больно оттого, что какими бы долгими и полными не были ее истории, их мальчик никогда не узнает настоящие имена своих родителей, никогда не поймет, скольким Патрик пожертвовал ради счастливой жизни своего ребенка. Их сын вырос, превратившись в прекрасного мужчину, любящего, заботливого мужа и лучшего отца для двух очаровательных малышек. Она души не чаяла в своих внучках и в чудесной молодой жене сына. Они навещали ее каждую субботу, и сегодняшняя не стала исключением. Женщина улыбнулась, обернувшись лицом к беззаботно смеющимся в саду девочкам. Ее добродушный пес Роджер с веселым лаем гонялся за резиновым мячом. Это был хороший день. Ей будет жаль оставлять их. Ее семья уехала, когда солнце уже приближалось к горизонту. Себастьян нежно поцеловал мать в щеку, Александра и София обняли ее на прощание, Лаура Диас тепло улыбнулась свекрови. Роджер дремал под тенью раскидистого дерева. Последний раз взглянув на океан, женщина легла в разобранную постель. Она знала, что случится, когда проснулась сегодня утром. Неосознанно, она ждала этого дня с тех самых пор, как поняла, что Патрик больше не вернется. – Встреть меня у света, любовь моя, – прошептала она. Она не боялась смерти, она ждала ее со смиренным спокойствием. С облегчением. Она шла к нему. И, вздохнув в последний раз, Тереза Лисбон закрыла глаза и умерла.