Кредо любви.

~~~Малик~~~ Моё внимание привлекло воркование почтового голубя, который уселся на витую решётку самого большого окна в крепости, которое находилось напротив стола Повелителя. Вот уже несколько месяцев я руковожу Братством в отсутствие Альтаира, и все зовут меня не иначе, как Мастер Малик. И хотя я долго отказывался, намереваясь остаться в так хорошо изученном мною Иерусалиме и не желая брать на себя такую ответственность, наш новоиспечённый Наставник не оставил попыток добиться своего. И вот я, как преданный ассасин, уже в Масиафе. Я согнул руку и поднял её, чтобы птица, утомлённая долгим перелётом, могла поскорее освободиться от своей ноши. Хлопая крыльями, сизый голубь приземлился на мою руку и вновь заворковал, будто бы прося меня поскорее избавить его от прикреплённого к лапкам тяжёлого письма. Я тут же принялся развязывать тугие узлы, и плотно согнутый пергамент упал в мою ладонь. Птица тут же поспешила улететь от меня подальше, очевидно, опасаясь, что я пошлю её куда-нибудь с новым поручением. Однако я не собирался пока что этого делать. Письмо было дополнительно перевязано прочным шпагатом, который, к тому же, был смочен в расплавленном сургуче, отчего нить было невозможно развязать, если сургуч уже застыл. Такое средство дополнительной защиты нельзя было разрезать даже обычными ножами, а меч был слишком велик, чтобы просунуть бритвенно-острое лезвие и разрезать эти путы. Единственное, что идеально подходило для "убийства" этой прочной нити - сталь скрытого клинка. А так как скрытый клинок имелся лишь в Братстве Ассасинов, то письмо, следует сказать, действительно было надёжно защищено от перехватчиков. Я подошёл к одной из полок, на котором покоился мой непоколебимо верный скрытый клинок. По обычаю его носили на левой руке, однако, несмотря на мой приобретённый недостаток, я всё же в особых случаях вооружался им. Сейчас как раз был этот особый случай. Надев наручь на правую руку, я аккуратно застегнул все ремешки. Приятная тяжесть скрытого оружия придавала уверенность и осознание собственной принадлежности к древнему Братству Ассасинов. Клинок звонко взлетел наружу, повинуясь еле ощутимому движению руки и ожидая встречи с врагом. Я просунул обоюдоострое лезвие под прочный шпагат и, после некоторых усилий, распилил его пополам. Выбросив остатки нити, я уставился на пергамент, на котором знакомым для меня почерком вырисовывалось имя адресата. Моё имя. Хотя Альтаир отсутствовал уже несколько месяцев и после похорон Аль-Муалима ни разу не появлялся в крепости, никто из ассасинов не чувствовал себя брошенным на произвол судьбы. Альтаир очень ответственно подходил к своим обязанностям как Повелителя и через меня воплощал в Братстве свои реформы. Письма приходили два, а порой и три раза в неделю, и каждое из них содержало как описания его приключений, так и новые наставления, касаемые жизни ассасинов. Часто Альтаир просил меня зачитывать письма всем нашим братьям, чтобы все знали, что Повелитель всегда с нами и искренне беспокоится о нас. А после последних реформ многие буквально готовы были молиться на нового Наставника. Некоторые даже предложили воздвигнуть его статую в центре крепости и умоляли меня написать Повелителю, чтобы он дал разрешение на данную деятельность. Ответ прибыл уже на следующий день на весьма помятом и перепуганном голубе, где еле разборчивым и явно гневным почерком было сказано лишь, что инициаторам этой идеи полагаются дополнительные изнуряющие тренировки, пока эта дурь не выбьется у них из головы. Ассасины, хоть и были явно расстроены, всё же не посмели ослушаться своего непосредственного учителя. Писать для Альтаира было так же естественно, как дышать. Каждое письмо содержало в себе настоящую частицу его духа, и это чувствовалось в каждом слове, старательно выводимом чернилами на пергаменте. И мы все чувствовали это. Один раз Альтаир написал, что столкнулся с Марией в Акре, и теперь она путешествует вместе с ним. И... больше Альтаир никогда не упоминал о ней. Я всё же не смог единожды преодолеть своё любопытство и спросил в ответном письме, с ним ли ещё эта своенравная тамплиерка. Ответ был утвердительным и сообщал, что они вместе прибыли на Кипр, и мне стало ясно, что откровенничать на этот счёт мой друг не собирается. Я усмехнулся, подумав, что Альтаир бы с удовольствием спрятал Марию в какой-нибудь тёмной каморке, в которую лишь он имел бы доступ и мог любоваться своим ценнейшим сокровищем. В основном мой друг писал о своих размышлениях по поводу Частицы Эдема и новых возможностях для Братства. Он ввёл новое понятие для ассасинов. Новое кредо. "Кредо любви", как он назвал его. Альтаир разрешил ассасинам обзаводиться собственными семьями и запретил отныне разлучать отцов и матерей с детьми. Также он запретил вербовать в ассасины мальчиков, если они сами не хотят посвятить себя такому особому воинскому искусству и если их родители категорически против. После последовало письмо, в котором Альтаир приказал переоборудовать большую часть темниц крепости в отдельные комнаты для новых семей и поменять их планировку в зависимости от потребностей каждой семьи. Расчёт шёл одна комната на двух человек. Люди с энтузиазмом принялись за обустройство нового семейного гнёздышка, и уже через неделю зловонные помещения, в которых еле брезжило сияние дневного светила, превратились в ухоженные, украшенные пёстрыми коврами, цветами и новой мебелью уютные комнатки для проживания. В крепости слышался радостный смех. Зрелище новой жизни, которую вдохнул в Масиаф Альтаир, было воистину великолепным! Отцы, ещё совсем недавно, казалось бы, навсегда разлучённые с детьми, теперь обучали искусству боя своих сыновей, а те охотнее учились у своих родителей. Результаты юнцов были поразительными! Каждый ассасин-отец вкладывал в своего ребёнка свои лучшие навыки и оттачивал их куда усерднее, чем если бы мальчиков тренировал обычный ассасин-учитель. У многих ассасинов также были дочери, которые вместе с матерями жили в деревне. И если раньше им разрешалось лишь обеспечивать семью материально, то сейчас можно было увидеть, как взрослые мужи носят на плечах своих крошек-девочек и бегают с ними по крепости, заливаясь радостным смехом. Те же ассасины, что были помоложе, жались в тёмных уголках крепости и сливались в сладком поцелуе со своими возлюбленными. А те, кто всё ещё оставался одинок, теперь не теряли надежду на будущую счастливую жизнь и тренировались ещё упорнее. А недавнее нападение тамплиеров и стремительная яростная схватка с ними доказала, что ассасинам, помимо свободы и независимости, теперь есть ещё, что защищать. Мир и покой... Видя всё это, я не мог сдержать улыбки. У нас появился наконец свой смысл жизни. В "Кредо любви" не было ограничений, кроме одного: женщины, являющиеся жёнами или дочерьми ассасинов, должны были хранить верность Братству и сохранять его тайну за пределами Масиафа. Тем самым и женщины становились ассасинами, и наш новый Повелитель не запрещал обучать и их воинскому ремеслу. Некоторые молодые девушки восприняли эту новость с неожиданным энтузиазмом и даже умудрились так лихо овладеть мечом, что юноши просто диву давались. Разумеется, даже у такого воплощения рая были свои противники... Им был Аббас с небольшой кучкой личных последователей. Они открыто выражали своё недовольство, презирая "режим" Альтаира. Аббас уверял всех, что такой подход погубит Братство, сделав нас лёгкой добычей для тамплиеров. Один из сторонников Аббаса, дабы показать свою верность ему и его идеям прежнего Братства, похитил Ажар, дочь ассасина Расула, и изнасиловал её. Девушка забеременела и хотела покончить жизнь самоубийством, уверенная, что ничто не смоет позора с неё и её семьи. Разъярённый страданиями молодой девушки, я всё же выяснил, кто обесчестил Ажар, и привёл виновного её отцу. Расул обеспечил этому последователю Аббаса медленную и мучительную смерть, и никто из нас не вздумал противиться этому жестокому, но справедливому правосудию. К Аббасу же стали относиться, как к отребью, и, хотя я разделял это чувство, мне требовалось сохранять нейтралитет. В конце концов, Аббас - тоже наш брат-ассасин. Я наконец решил развернуть письмо, присланное Альтаиром. На нём красовался перечёркнутый символ ассасинов, а это значило, что письмо не предназначено для публичных чтений. Я был удивлён и в то же время встревожен. Конечно, это могло быть очередное письмо, описывающее свойства Яблока Эдема, однако мои предчувствия отчего-то отрицали это. Сглотнув, я сел на стул и принялся читать тревожное для меня письмо: "Мира и покоя тебе, Малик! Надеюсь, что ты в добром здравии и не сердишься на моё долгое отсутствие и на то, что тебе всё ещё приходится выполнять мою работу в крепости. Но мне больше некому довериться. И, хотя ассасины объединены общей клятвой, я всё же опасаюсь доверять остальным свои секреты. Боюсь, что мне придётся задержаться на Кипре ещё на неопределённый срок. Возникли некоторые сложности, и я молюсь судьбе, чтобы в этот раз моего мастерства было достаточно. Однако я намерен поручить тебе задание чрезвычайной важности. К сожалению, оно лишено приятных моментов, но лучше тебя, Малик, его не сможет выполнить никто. Как ты знаешь, я внимательно изучаю свойства Частицы Эдема, этого невероятного по своему могуществу артефакта. И сегодня вечером его свет ворвался в моё сознание и вызвал в нём крайне чёткое видение. Признаться, я не знаю, правдиво ли оно, но то, что я в нём увидел, заставило меня встревожиться. Думаю, ты помнишь старую легенду, бытующую в народе, о том, что ассасины - это религиозная секта, ответвление ислама, участники которой одурманены травами и убивают неверных. Похоже, что доля правды в этой сказке всё же есть. Я прошу приставить к Аббасу во время твоего расследования несколько надёжных, по твоему мнению, ассасинов, пока ты будешь заниматься этим делом. Помнишь самую нижнюю темницу крепости, куда Аль-Муалим однажды привёл нас, чтобы показать нам пленного тамплиера, которого мы должны были допросить? Следуй туда. В той же камере, где был этот тамплиер, судя по моим видениям, на полу есть тайник, в котором содержатся наркотики, с помощью которых Аббас удерживает около себя некоторых наших братьев. Я искренне надеюсь, что моё видение ложно. Но если оно окажется правдой... Тебе придётся убить одержимых травами братьев. Они уже не могут быть по-настоящему преданными нашему Братству. Удачи, друг мой!" Я был ошарашен содержанием письма. В который раз мне хотелось высмеять глупость Альтаира, однако у моего друга была невообразимая интуиция, и его безумные предположения часто оказывались правдой. Нахмурившись, я спрятал письмо в карман. Аббас ненавидел Альтаира, и потому было до какой-то степени естественно, что он противился нововведениям. Но почему у Аббаса есть сторонники? Они ведь могли бы тоже построить новую жизнь, наполнить её счастьем, любовью... Смыслом, в конце концов! Но вместо этого они слепо подчиняются капризам Аббаса. Что, если он действительно использует некий дурман, чтобы вызвать у них зависимость и подчинить себе? Мурашки побежали по моей коже. Этот ублюдок ещё и не такое может сотворить! Спустившись по главной широкой лестнице, я подозвал к себе двух ассасинов: - Вали, Зейд, подойдите сюда! - Мастер Малик! - откинув капюшоны и слегка запыхавшись, поклонились мне ассасины. - У меня есть к вам особое поручение, идёмте, - я развернулся в сторону библиотеки, и двое молодых людей, что вызывали у меня симпатию и доверие, последовали за мной. - Что-то произошло? - Скорее, происходит, но я пока не уверен до конца. И пока я выясняю это, я хочу, чтобы вы проследили за нашим общим знакомым Аббасом. Ассасины недобро ухмыльнулись, переглянувшись друг с другом. - Следить за этой змеёй? - сплюнул в сторону Зейд, показывая тем самым своё отношение к Аббасу. - Да с удовольствием! - ответил Вали. - Полагаю, Мастер, Вы ищете порочащие сведения, чтобы наконец отдать его на суд Братства? - Что-то в этом роде, - я улыбнулся, и мои "шпионы" коварно улыбнулись в ответ. - Не волнуйся, Малик, мы найдём, в чём его обвинить, - коснувшись рукояти меча, довольно проговорил Зейд. - А если не найдём, то спровоцируем... - сверкнул взглядом Вали. - Так, так, никакого насилия и провокации! - пригрозил я ассасинам, слегка повысив голос. - Только слежка. Атака лишь по моему сигналу. Вы должны быть настолько незаметными, чтоб даже, если вы будете стоять на ноге Аббаса, он вас не видел! - Мы знаем своё дело, Малик! - пламенно заверил меня Зейд. - Разрешите начать, Мастер Малик? - спросил Вали. - Да. Можете начинать. Ассасины вновь поклонились и со скоростью ветра растворились в пространстве. Я же снял с крючка связку тяжёлых ключей и, взяв меч, приторочил его к поясу. Будет непростительной глупостью остаться невооружённым. Сняв с подставки факел, я направился к железной заржавевшей двери и, вставив в замочную скважину ключ, с трудом повернул его, и дверь со скрежетом распахнулась, открывая передо мной уходящее в непостижимые глубины подземелье. С дверного проёма веяло холодом. Холодом тайны. Вытащив ключ, я заметил, что к нему прилипли кусочки глины. Меня прошиб холодный пот. Это могло значить лишь одно: кто-то снял слепок ключа. Эта темница была запретной территорией. И кто-то в неё проник... Я попытался успокоиться и размышлять трезво. Возможно, просто делался запасной ключ, а из-за сырости глина не застыла в скважине. Но, если делать запасной ключ, можно было бы отдать ремесленнику оригинал. Пройдя несколько ступенек, пламя факела осветило отсыревшие стены, которые поросли тиной. Однако зелёное полотно простейшей растительности было неоднородным. На стенах проблескивали чистые пятна размером с людскую ладонь. Тина ещё не успела зарасти, а это значит, что темницу посещали недавно. Неужели Альтаир с помощью артефакта узнал и об этом? Учащённо дыша, я спускался всё дальше в подземелье. Было трудно дышать, а по ногам то и дело пробегали крысы. Холод, сравнимый с холодом пещер, казалось, вытягивает из тебя жизненное тепло. Мне хотелось быстрее убраться отсюда, но страх правды гнал меня вперёд. Достигнув конца пути, я оказался в небольшом коридоре, в кором было лишь три камеры для особо опасных заключённых. Каждая камера была отделена от другой плотной каменной стеной шириной не меньше метра. В той же камере, где был тамплиер... Так указал мне путь Альтаир. Каждый шаг отдавался гулким эхом, а ноги то и дело шлёпали по воде, что просачивалась сюда из стен. Камера, где содержался тамплиер, была последней. Третьей. Несколько раз ошибившись ключом, я наконец нашёл нужный и открыл эту тёмную клетку. В ней было пусто. Крепко зажав в руке факел, я присел на корточки и начал ощупывать холодные камни пола в поисках тайника. Наконец пальцы нащупали один неестественно выпирающий камень, и, вцепившись в него ногтями, я сдвинул его в сторону. В земляном углублении находилось четыре завязанных холщовых мешочка, на каждом из которых был белой нитью вышит знак ассасинов. От волнения пальцы не слушались меня, и потому развязывание мешочков заняло больше времени, чем мне хотелось бы. А, увидев их содержимое, я от неожиданности выпустил их из своих рук. Белый порошок, словно свежевыпавший снег, покрыл грязные полы темницы... В двух мешках был опиум. Раскрыв остальные два, я узрел в них тёмно-коричневый гашиш... Дверь за мной резко захлопнулась, и я увидел злобный оскал Аббаса, закрывавшего сейчас мою камеру. - Что, Малик, захотелось повеселиться? Как это ужасно... Я и не предполагал, что ты так низко пал! - Аббас! - яростно вскричал я, ухватившись за ржавые прутья своей клетки. Сзади моего врага появились остальные ассасины, пришедшие со своим хозяином за новой дозой. - Как ты смеешь травить наших братьев?! - Ай-яй-яй, Малик, как нехорошо будет всем узнать, что наш любимый Мастер, несущий священную волю Повелителя, заядлый наркоман... - ЭТО ЛОЖЬ! И ты не хуже меня знаешь об этом! - Но все доказательства против тебя! - Что ж ты запер меня, Аббас? Неужели ты, такой сильный и храбрый, испугался однорукого ассасина? Боишься проиграть? Аббас же покраснел от унижения и плюнул мне в лицо: - ЗАТКНИСЬ, ЖАЛКИЙ ПЁС! Ты сгниёшь здесь заживо... Всё отныне против тебя! А теперь отдай мне мешки, или я подвешу тебя за ногу на цепях и оставлю умирать долго и мучительно! - Какая же ты мразь, Аббас... - Отдай мне их... Немедленно! Однако вместо подчинения я бросил свой факел на эти мешки, отчего те тут же загорелись ярким шипящим пламенем. - НЕЕЕТ! - возопили сразу Аббас со всеми его сторонниками. Один обезумевший от ярости ассасин отнял у Аббаса ключ и, отперев темницу, крикнул: - Убьём его! Распорем его брюхо и будем по миллиметру вытягивать его кишки, слушая его вопли! И, словно стая голодных волков, они скопом во главе с Аббасом напали на меня. Мой меч тут же настиг сердца двоих отступников, окрасившись багряной кровью. - Ты всё равно подохнешь, прокажённый! - проклинал меня Аббас, оттесняя со своими союзниками к стене. Я верил ему. Их было больше дюжины. А у меня лишь один меч... "Но, - сказал я себе, - лучше умереть в бою!" Удар, выпад, удар, выпад... Один ассасин нанёс мне мощный удар кулаком, и я даже слышал, как трещат мои рёбра. Искры боли застелили мои глаза. Выкрикивая боевой клич, один из приспешников Аббаса кинулся на меня, но наткнулся горлом на остриё моего меча. Напрасно эти твари думают, что меня так легко сломить. Бывало и похуже... А рёбра срастутся. Если я, конечно, останусь жив... И тут звон скрытых клинков, вонзающихся в плоть, прорезал воздух. Ассасины бездыханными рухнули на пол. Сзади же них стояли Зейд и Вали. - Мастер Малик, Вы в порядке? - спросил Вали и тут же виртуозно перерезал горло своему недавнему брату. Зейд уже уложил ещё троих. Желая не отставать от своих спасителей, я проткнул мечом сзади отвлекшихся на моих союзников парочку ассасинов. - В полном... - ответил я, но тут же поморщился от сильной боли в груди. Зейд и Вали в доли секунды разобрались с оставшимися и тут же подхватили меня. - Тебе следовало позвать нас раньше! - возмутился Зейд. - Чёрт возьми, он удирает! - крикнул я, видя в слабом свете факела убегающего Аббаса. - Далеко не убежит... - заверил меня Зейд и умчался с Вали за своей "добычей". Я остался в кромешной темноте, потому что единственными источниками света были факелы в руках моих союзников и Аббаса. Схватившись за бок, я смог опереться о стену. Мне оставалось только ждать, когда за мной вернутся, чтобы вызволить из этого царства Тьмы. Спустя некоторое время Вали и Зейд вели ко мне связанного в запястьях Аббаса. - Что же с ним будем делать, Мастер Малик? - спросил меня Вали. - Отнять его жизнь было бы справедливо... - прорычал Зейд, влепив Аббасу пощёчину. - За то, что он исковеркал жизни наших братьев... - Слишком мягко... - заметил я. Никогда ещё я не думал, что буду одержим такой слепой ненавистью к человеку. - Бросьте его в эту клетку! Пусть сидит здесь в полной темноте... В такой же тьме, как в его сердце... - Надеюсь, ты будешь страдать! - плюнул в его сторону Зейд и бросил его, словно тряпьё, в камеру. Аббас же лишь рассмеялся, пока Вали закрывал его на замок: - А, Малик, наслаждайся своей властью... Без Альтаира ты ничто! Но скоро его не станет... А уж когда его не станет, я с удовольствием брошу тебя в эту дыру, и твои кости обглодают крысы! - Это ты без Альтаира ничто, Аббас... Ты - ничто без его милосердия... - прошептал я и, опираясь на Вали и Зейда, поплёлся прочь от этого ненавистного мне человека.