Тебе шестнадцать, Стайлз.

Питер возвращается за пару дней до полнолуния, в течение недели почти не попадаясь Стайлзу на глаза - дает подумать. Пробирается, как и всегда, через окно, несмотря на то, что шерифа не будет дома до следующего полудня. Никаких изысков, никаких трансформаций: пижонский кожаный плащ, выглаженная рубашка, в меру узкие брюки. Вполне добродушная ухмылка. Добродушными ухмылками дядюшки Питера можно весь мир загнать сразу на девятый круг ада. Стайлз не удивляется, поворачивая голову к окну и ставя на паузу очередной сериал. - Ты долго, - произносит с легкой укоризной. - Тебе нужно было время, чтобы подумать, мне - решить вопрос с жильем. - А, - в непривычно короткой манере комментирует Стайлз. - В особняке жить не будешь? - Два альфы в одном доме? Перебор. Будет шумно. Стилински тихо хмыкает. - Я подумал. - Обо всём? - голос у Питера ровный, и только то, как он нервно елозит подушечкой большого пальца по кромке своих ногтей, выдает его беспокойство. - Обо всём, - серьезно подтверждает Стилински. - И об отце, и о лакроссе, и о всех тех милых мелочах, которые я знаю. И даже о том, что не буду пьянеть с алкоголя. Это, впрочем, проблема решаемая. Стайлз встает со стула, зачем-то обходя его кругом, садится на кровать, подумав, забирается на нее с ногами, замирая где-то на середине. Стайлз осознает, насколько... приглашающе он выглядит, только когда Питер голодно сглатывает, глядя на него и подходя ближе. Стайлзу нравится, что взгляд альфы пока еще не отсвечивает алым, нравится, что в движениях вервольфа куда больше человеческого, чем можно ожидать от альфы, пришедшего получить наконец-то свою бету, согласия которой ждал без малого год. Питер снимает плащ, аккуратно вешая его на спинку стула, скидывает туфли и садится на кровать, опираясь на нее рукой, чуть наклоняясь к Стилински. Хейл выглядит как весьма заинтересованный хищник: чуть раздувает ноздри, принюхиваясь, придвигается ближе, медленно проводя языком по кромке человеческих еще зубов, с силой сжимает плотную ткань покрывала, глядя на Стайлза снизу-вверх. Подросток нервно облизывает губы, пожимая плечами. - Я только... я не знаю, что делать, - дергает за край футболки с эмблемой очередного супергероя. - Снять? - Сними, - альфа чуть отстраняется, внимательно наблюдая за мальчишкой. - Только... укус? Я ведь прав? - Стайлз внезапно застывает, задрав футболку до середины груди. Альфа лающе, с отзвуками рыка, смеется. - Не знаю, что ты себе напридумывал, Стайлз. И Стилински виновато хмыкает, пожимая плечами. - Ну, знаешь... обстановка такая... двусмысленная, что ли, - сдергивает с себя футболку. - Блин, а я вот не подумал о том, что будет больно, знаешь... Совсем не подумал, а будет дохрена больно, я ж видел ваши клыки, - нервничая, Стайлз всегда начинает болтать, знает это, но ничего не может с собой поделать, виновато глядя на Питера. - Тихо, - серьезно произносит Хейл, притягивая подростка ближе и давя на плечо, заставляя лечь. - Успокойся. Страх плохо сочетается с болью. Стайлз откидывается на постель, зажмуриваясь, напрягаясь всем телом и судорожно втягивая в легкие воздух. Несколько секунд тишины, и его снова прорывает: - А ведь существует вероятность, что я этого укуса не переживу. Мало ли. Хотя мне ли об этом волноваться - я ж несколько дней назад чуть не устроил себе передозировку лекарствами - вот тут уж я действительно мозги не включал. Но все равно мне бы не хотелось умереть, хотя я уже все решил, так что... - Стайлз выдыхает почти с облегчением, когда альфа, наклонившись, накрывает его губы своими, мягко, ненастойчиво целуя. Подросток несколько секунд скребет ногтями по ткани рубашки на плече мужчины, а затем расслабляется, успокаивается от почти ласковых прикосновений ладони, скользящей вдоль тела. Когда Питер отстраняется, Стайлз делает глубокий вдох, кивая: - Спасибо. Волк не отвечает, спускается ниже, проводя кончиком носа вдоль ключиц, принюхивается, почти прижимаясь губами к груди. Язык влажно проходится по коже под ребрами, и Стайлза коротко перетряхивает от очередного нервного спазма. - Питер, только... - оборотень поднимает голову, терпеливо глядя на распластанного под ним человека. - Ты должен мне кое-что пообещать. Ладно? Альфа осторожно кивает. - Ты должен пообещать, что мои глаза синими никогда не станут, - сердце мальчишки вновь начинает биться слишком часто, а вдохи становятся слишком рваными. - Пообещай. Хейл осторожно проводит ладонью по вздымающейся в неровном ритме груди подростка, медленно кивая, наклоняется к его лицу, веско вышептывая: - Я могу тебе пообещать только, что если твои глаза и станут синими, то только потому, что ты сам так решил. Будучи в здравом уме и ясном сознании. - Сойдет, - Стилински неловко улыбается. Питер серьезно кивает, возвращаясь к методичному обнюхиванию лежащего под ним мальчишки. Стайлз зажевывает губу, прикрывая глаза, старается не дышать, постепенно успокаиваясь, забывает, что нужно ждать боли, расслабившись, пропускает момент, когда клыки впервые касаются кожи, а потом уже нет смысла дергаться, да и сил нет - Стайлз прокусывает свое запястье, сдерживая хриплый долгий крик, и рот мгновенно наполняется кровью, она течет по руке, по губам, по языку, по горлу, растекается уродливым пятном в месте укуса, когда хищник отстраняется, разжав челюсти, оседает на губах оборотня, и ее он слизывает быстрым голодным движением языка, на мгновение прикрывая кровавого цвета глаза. Волк мутновато смотрит в глаза своей жертвы, все еще облизываясь, будто стараясь распробовать вкус чужой крови. Когда Питер садится на кровати, сбоку от заходящегося крупной, нездоровой дрожью мальчишки, Стайлз не без труда отнимает запястье ото рта и тянет к оборотню перемазанную в крови руку, на выдохе, в полубреду произнося: - Только не уходи, не оставляй меня одного, пожалуйста. Хейл качает головой, перехватывая руку уже почти своего волчонка, зализывает поврежденную кожу, заодно запоминая вкус крови и запах мальчишки. Если Стилински переживет укус - и то, и другое изменится, а Питеру есть охота сравнить. Потому что будучи человеком, Стайлз пахнет... Хорошо. Правильно. В-кус-но. Хорошо, что мальчишка, отвлеченный болью, не слышит довольного урчания, невольно вырвавшегося у волка. Питер касается губами тонкого, с проступающим узором вен, запястья, забирая боль хотя бы здесь, внимательно глядя на тяжело, надрывно дышащего подростка, порывающегося зажать рану ладонью. Волчий яд растекается по венам обжигающей едкой кислотой, будто иссушивая тело, истончая кости, притупляя разум. Стайлз переворачивается на здоровый бок, спиной к Питеру, подтягивает колени к груди, крупно вздрагивая, судорожно шепчет "не уходи", когда альфа поднимается с кровати. - Не ухожу, - мягко отвечает мужчина, подходя к окну и закрывая створку. - Просто так будет комфортнее. На это Стайлз не реагирует, снова стараясь зажать рукой укус, но из-за того, что руки у него нещадно дрожат, практически засовывает пальцы в рану, причиняя себе еще больше боли. Хейл осторожно отводит ладонь мальчишки, и та обессиленно падает на покрывало, только покрытые кровью пальцы продолжают дрожать и судорожно сжиматься. Питер ложится на кровать, прижимаясь грудью к спине мальчика, осторожно приобнимает его, поглаживая, будто снимая нервную дрожь. Единственное, что Стайлза, как ни странно, успокаивает, помимо размеренных касаний, это то, что Питер молчит. Молчит так, как нужно - не пытается убедить Стайлза, что он справится, что он сильный, что у него получится - и от этого Стайлзу легче. Слова бы, пожалуй, означали, что все плохо. Стайлз не без труда поворачивает голову, отмечая, что в то алых, то привычно голубых глазах Питера совсем не отражается беспокойства. Хейл ждет, когда человек справится, примет яд, ждет спокойно и уверенно, передавая часть этой уверенности, дрожащему, чувствующему почти невыносимый жар, растекающийся по телу, подростку. Хейл кладет ладонь поверх укуса, периодически размазывая кровь по пальцам, убеждаясь, что она не превращается в вязкую черную отраву, но боль не убирает - эта боль должна остаться в памяти, стать рубежом, который человеку предстоит преодолеть, чтобы стать волком.