Under the stairs and beyond your horizon There lives a creature that wants to be free Under your skin and beneath the dark water There ascends a shining light secretly Ah, there is blood on the horizon Ah, and the flood comes in from the sea Ah, and a storm behind your eyes and Ah, there is no one left to see me Asp - Me
***
Возможно, я и вправду оказался здесь по праву. Потому как я просто не в силах объяснить происходящего никаким рациональным способом. Сколько уже можно меня спрашивать? Я ничего не помню... Одна только боль. Хотя, сейчас я, кажется, начал что-то вспоминать... Как обычно возвращаясь вечером домой, я вдруг решил сменить маршрут, так как дорогу, по которой я обычно направлялся ремонтировали. Свернув в один из переулков, мое внимание не сразу привлек мрачноватый тип в конце квартала. Я бы и не обратил на него внимания вовсе, если бы зеленоватые, какие-то неправильные глаза не смотрели так пристально на меня. Мне это не понравилось. Не знаю почему, просто не люблю, когда на меня таращатся вот и все. Неспешно сблизившись с ним, я прямо спросил: - Что вам нужно? На мне узоров нет, уважаемый. Да и я не курю, и телефон дома забыл, если вас интересует эта стандартная пара фраз, - сказал я ему довольно резко. Почему-то он мне не понравился. Я редко испытываю к людям открытую неприязнь, хоть и всегда не долюбливаю гопоту, поджидающую жертв вот в таких вот переулках, но тут было что-то другое. Его глаза. Да, только теперь я смог понять: зрачки в них были вертикальными как у кота и неестественно светились. Линзы? Сейчас люди чем только не балуются. Худощавое, можно сказать даже слишком лицо, выглядело через чур вытянутым, еще большую остроту этому лицу придавало подобие бородки, которую носил разве что средневековый Дон Кихот. Сам тип выглядел также старомодно: вытянутую тонкую фигуру почти полностью скрывал какой-то странный старомодный вытертый балахон. - Действительно, были б хоть узоры, а то вы такая же банальщина, как и все вокруг, к сожалению. Не успели лишить невинности свою молодую наивную жену, как уже положили глаз на ту грудастенькую официантку из бара напротив работы... И уже договорились о завтрашней встрече... Нет, ну откуда он узнал! - Это возмутительная наглость! Следить за мной! Вы, что, репортер?! Так и следите за политиками и звездами. Я - простой клерк! Что вам от меня-то нужно? - Нет, я не репортер. Вы ошиблись. Я - Крысолов. А ты - крыса, - последние слова таинственный тип произнес с какой-то особой четкостью, ткнув меня в грудь чем-то продолговатым блестящим и холодным, достав это из рукава. Он брезгливо окинул меня взглядом, развернулся и свернул за угол, выйдя на залитую красным светом улицу. Почему я только не повернулся и не пошел другой, пусть и длинной дорогой? Зачем я последовал за ним? Я хотел что-то сказать этому наглецу, но его худощавая фигура в потертом балахоне стремительно отдалялась от меня. Только с запозданием, пройдя несколько шагов, я понял откуда лился этот красный свет. Все вокруг пожирал неистовый огонь. Странно, мне всегда казалось, что эта дорога приведет меня к моему дому, на окраине города. Один переулок никак не мог преодолеть расстояние в 40 минут ходьбы до той церковной площади, на которой я сейчас оказался. Я просто стоял и смотрел на огонь, который словно сжимался, окружая меня. Я даже не сразу обратил внимания на группу людей впереди, которые как завороженные, закрыв глаза и выставив вперед руки, по одному входили в горящую, скрытую пламенем арку входа на двор музея-планетария. Их лица были счастливыми, а над самим зданием сияла яркая восмиконечная звезда. Мужчины, женщины, дети, - все двигались как один, покачиваясь в такт музыке, которую я не слышал. Тот глубинный, животный, непередаваемый страх, что я ощутил, видя их, я никогда не смогу забыть. Я хотел что-то крикнуть, побежал, чтобы остановить хоть кого-то из них, но крепкая рука схватила сзади меня за плечо. - Крысы, - услышал я знакомый голос рыжебородого, - одни крысы мечтают избавится от других крыс. Ваш городской... м-м-м иепископ, - задумчиво полушепотом продолжал он, - обещал заплатить немало золота своих овечек, чтобы избавится от...как он сказал... неверных, которые пришли сюда с чужих земель портить ваши умы. А теперь лжет, что ничего не знает, - при этих словах на моих глазах остроугольная крыша церкви стала рушиться, проваливаться внутрь, я передернулся от ужаса, не в силах повернуть лицо к Крысолову, у меня было чувство, что это было именно его рук дело. Деревянные стены вспыхнули в один момент, я видел, как спешно, толпясь, люди вылетали из дверей с криками на окруженную огнем улицу. - Все крысы одинаковы, какими бы отличиями они себя ни наделяли, какими бы именами не называли те мифы, в которые они верят. Всем крысам свойственны одни похотливые желания, - голос Крысолова казалось теперь доносился до меня отовсюду. Я видел как толпа паникующих людей несется на меня, но вот зазвучала тихая едва уловимая мелодия, словно колыбельная из детства, и все, словно забыв о страхе и пожаре, замерли, как в многими когда-то любимой игре "море волнуется...". Я с трудом заставил себя обернуться. Рыжебородый играл на тонкой выточенной из какого-то черного металла флейте. Меня потянуло в сон, глаза стали закрываться и я чуть было не упал. Но тут музыка резко сменилась на живую и подвижную кадриль или польку, честно сказать, я не очень разбираюсь в танцах, но тогда мне казалось, что она была именно такой. Я видел как испуг на лицах людей сменяется улыбками счастья, как одни обнимаясь, пускаются в пляс, другие, схватив то, что попадалось им под руки попадалось: камни, деревянные палки, щепки и осколки стекол, кидались все с такой же безумной улыбкой то на одного, то на другого, забивая его до смерти. Наблюдая, я с трудом сумел осознать, что сам куда-то бегу, схватив и сжимая в руке увесистый осколок кирпича. Женщина, довольно пожилая, запуталась в длинной серой юбке и упала, поправляя платок, улыбаясь она пыталась встать, но в глазах я заметил искры страха, словно где-то в глубине души она понимала, что сейчас я нанесу удар. Я попал камнем точно в висок, хотя раньше никогда не умел драться, и тем более был уверен, что никогда не смогу убить человека. Закрыв глаза, она как мешок повалилась на землю, я напрыгнул на нее сверху, продолжая совершать удар за ударом по истекающей кровью голове. Мне стало жутко, так как мне это все безумно понравилось, я хотел увидеть еще больше ее крови, увидеть как растекаются по камням мостовой ее мозги. Белый платок давно съехал и пропитался кровью, но я не мог остановиться. Впиваясь в это еще горячее тело ногтями и зубами я сдирал с нее куски кожи, разрывая как зверь серую юбку старухи, ее темнобурую от крови кофту, принялся мять ее струю обвисшую грудь. Я был в ужасе от того, что я делал, но я никак не мог заставить себя остановиться. Тогда ее почерневшие соски какзались мне желанней сосков матери для новорожденного младенца. Я желал содрать их зубами, проникая внутрь ран языком пить кровь, вместо молока. О да, мне нравилось то, что я стал некрофилом. Музыка сменилась плавно и я не сразу сумел заметить это. Ее агрессивные ноты, словно языки окружавшего площадь пламени прожигали мне мозг. Я огляделся и заметил, что все прихожане церкви, как и я, были охвачены этим огнем похоти. Даже святой отец нашел себе для развлечения пару прихожанок. Одна их была еще жива и терлась своим телом о безжизненную грудь другой, засунув в нее несколько пальцев, по которым стекала кровь, она активно виляла попкой принимая в горячую заднюю дырочку довольно внушительных размеров член святого отца. Живые с живыми. Живые с трупами. Все не зависмо от пола и возраста предавались разврату, убивая и удовлетворяя друг друга. Мне почему-то казалось, что именно так должен, наверное, выглядеть ад. Это зрелище настолько возбудило меня, что я не заметил как испачкал своей спермой тело мертвой женщины, повалившись на ее еще теплую кожу, я прикрыл глаза. Я почти не чувствовал, как меня куда-то волокли с рычанием такие же безумцы как и я. Улыбаясь от своего греховного удовольствия, я позволил положить себя на спину, извиваясь от ударов чьих то кулаков, пальцев, палок, ремней чьих-то брюк, которые мне казались особенно приятными. Они решили сделать из меня такую же жертву, какой была та старая женщина для меня. Эта мысль отчего-то показалась мне безумно приятной и привела к очередному возбуждению моего тела. Так кроме некрофилии я открыл в себе мазохизм. Я запротестовал только тогда, когда член лысого толстяка, мясника Лью на рынке недалеко отсюда попытался проникнуть в мое непривычное и неподготовленное для этого тела. Боль. Боль казалось смогла немного отрезвить меня. Я запротестовал и попытался вырваться из под тяжеловесной туши, которая почти раздавила мои легкие, но мало того, что это просто нереально было сделать, и все мои попытки против этого здоровяка были смешны, так еще и его член от моих ерзаний только глубже проникал в мой зад, который горел от нестерпимой боли. Лью явно не понравилось то, что я избивал его плечи и грудь и он со всей силы приложил меня головой о мостовую. Что-то хрустнуло. Мои кости, наверное. Я терял сознание, откинув голову назад. Но я, все-таки, успел заметить, как Крысолов запахнулся с головой в свой потертый балахон и исчез, будто растворяясь в воздухе. Либо это растворялось в темноте мое сознание. Уже трудно было понять. Боль. Не осталось ничего, кроме боли. Боль. До сих пор, сидя здесь, я чувствую ее в каждой клетке своего тела. Я плохо помню суд. Мне сказали, что меня обвинили в массовом убийстве и поджоге церкви, а также целого района города. Но если я смог сказать, что-то членораздельное на суде, то я понимаю, почему оказался здесь. Сидя на полу в моей одиночной камере-палате, я сейчас смотрю на крыс. Вот двое крыс дерутся, пытаясь перегрызть друг другу глотки, но только один крыс смог взять верх над другим, он не добивает его. Нет, он забирается сверху и пользуется ситуацией, совокупляямь с другим поверженным крысом. Я понимаю. Понимаю, что он был прав. Крысолов... Мы такие же как и они. Мы крысы. Мы подверженны своим низменным желаниям и никогда не избавимся от них. Наоборот, подвернись случай, мы высвободим все грязное в полной мере. Мы лишь пытаемся казаться хорошими. Крысы и то честнее нас, они хотя бы не скрывают свой сущности, она видна в их отвратительном облике.***
Пристарелый седобородый низенький врач психиатрической лечебницы придирчиво вглядывался в листок, который забрал только что у пациента. Юная, любопытная медсестричка, тут же с интересом склонилась над ним, выставив из разреза своего белого халата небольшую но упругую грудь. - Что вы видите, доктор, - заворковала она, хотя прекрасно чувствовала, что взгляд серых глаз из под очков сейчас был направлен только на ее декольте. - Хм... сложно сказать. У меня много мыслей на этот счет. У больного слишком хороший письменный слог для сумасшедшего, но говорят, что детектор лжи показывал, что он полностью уверен в правдивости этих своих бредовых рассказов. Впрочем, если вам так интересно, я могу все поподробнее рассказать в своем личном кабинете прямо сейчас. Девушка согласно кивнула с легкой улыбкой. - С таким любопытством вы далеко пойдете, - сказал врач медсестре, не стесняясь, погладживаяя ее по бедру.