Dear Boredoom,

      Сидел Рейнов на столе и думал с Рыжей Зелёнкой, что гордо восседала под тем же самым столом. Он думал обо всём, причем по вине Зелёнки, а Зелёнка изо всех сил старался не заржать и не спугнуть тем самым желание Рейнова заговорить, наконец, вслух.       — Ты — король этого мира, — сообщил Рейнов.       Зелёнка отмахнулся:       — Не. Король — это слишком. Я — Бог.       — Почему?       — Потому что королям подобает одеваться во всякое безвкусное, но безумно дорогое барахло и вести себя прилично, — как нечто само собой разумеющееся объяснял Зелёнка. — А я тут сижу в одних трусах с паровозиками и, между прочим, в носу ковыряюсь. Такое могут себе позволить только Боги, будь уверен! — Рыжая Зелёнка смеялся до тех пор, пока не ударился головой о косяк стола, который, будучи покрытым трехэтажным матом, благополучно решил стереться из памяти мира. Теперь Зелёнка не понимал, почему у него болит голова.       — Зелёнка! — Кажется, не в первый раз уже окликнул его Рейнов.       — На проводе. Мусоропроводе. Хочешь на свалку? Ты мне столько рассказывал про свалку, наверняка там дико интересно! Давай искать банановую кожуру среди тонны сокровищ, давай, ты же обеща-а-ал!       — Зелёнка, мы несовместимые грани одного мира.       — Мне засмеяться или заплакать?       — Сказать, что такое моя грань. И видишь ли ты ее со своей стороны. Представляешь ли.       — А, это... Ты боишься, что существуешь из-за меня? Боишься, что ты Такой из-за меня... Знаешь, не будь меня, ты был бы другим из-за кого-то другого. И я. «Я никак на тебя не повлиял!» — вот что ты скажешь, я знаю. Но кто меня так назвал? Такого имени у меня еще не было. Это всё ты. Я тоже создан из осколков мира. По отдельности мы являемся ничем, кроме Потенциала. Раскрыть который помогает мир, с которым мы соприкасаемся. Я — это твой потенциал. Ты меня увидел. Ты меня понял. А значит, я действительно есть в тебе. Настолько, насколько сейчас я — это я. Мы оба проделали очень долгий путь, — он усмехнулся, — но давай не будем бегать по жизни с сантиметром и замерять, кто больше прошел, кто где срезал, кто наступил в дерьмо, а кто его насрал... Нет, можно этим заниматься, если доставляет, но не постоянно же. Мы просто должны идти дальше. Я никогда не остановлюсь, потому что так тебе сообщает твой потенциал, что позволил понять меня. А значит, я продолжу свой путь, даже если не смогу этого сделать. Это сейв, понимаешь? Сохранение в чужом сознании, навсегда.       Рейнов разглядывал хлебные крошки, что были разбросаны по столу. Он понял, почему они с Зелёнкой настолько разные. Он понял, почему они встретились, будучи один игрой другого. В каждом из них реальность и вымысел были едины, и потому они могли сколько угодно отличать забавы ради одно от другого, внезапно находя пылящееся на чердаке третье, явно протухшее и самую малость инопланетное.       — Ты знаешь, что идеи не черпаются нами из некоего вселенского запаса, а передаются во времени и пространстве через образы, которым впоследствии предстоит оказаться уже давно живущими и реальными людьми?       Рейнов знал, потому что поймет, не задумываясь.       Через пару вечностей уютного молчания, Зелёнка спросил:       — А знаешь ли ты, почему чешется запасной глаз, когда тыришь свечки в церкви?