В чистом поле, в белом поле

Один. Не-ет, это точно не она. Не могла она так быстро погибнуть, не для этого были десять лет жизни. Два. И это тоже не она. Хотя, если встретится с кем-нибудь вроде Блеска или того верзилы из Одиннадцатого, то… Три. Не думать об этом. Это невозможно, немыслимо. Она не сдалась бы так просто. И до чего я, блять, докатился… Эта мысль, окрашенная в ярко-красный цвет, отчаянно мигала, там, где-то в самых глубинах подсознания Катона. Она пыталась привлечь к себе внимание всеми способами, но тщетно — Катон, кажется, полностью забыл, для чего приехал сюда изначально и о чем должен думать. Все более или менее здравые рассуждения затмила одна — о романтическом (и не только) влечении к Мирте. Даже сообщению от распорядителей не удалось её погасить, или хотя бы растормошить привитые навыки и инстинкты, хотя иногда некоторым все же удавалось пробить розово-приторную стену соплей. Он сидел на камне, неподалеку от речки, внимательно вслушиваясь в грохот пушек. Он всегда знал, что спустя несколько минут после начала резни, когда кровавая баня у Рога Изобилия заканчивается, начинается залп. 8-12 смертей за раз, в особо удачных случаях, при полных шести профи — все пятнадцать. Потом, через несколько часов обычно приходит время искать и убивать случайно спасшихся слабаков, которые, будучи на адреналине, наверняка накосячат, разведя ночью костер или принявшись судорожно бегать по Арене, забыв про безопасность. Именно к такому раскладу событий готовили Катона. Но тут все не так, как его учили. Нет ни гонга, возвещающего о начале, ни Рога Изобилия, даже резни не было все предыдущие восемь дней. Только сейчас началось то, к чему его готовили почти тринадцать лет. Катон догадывался, что хотя бы к двоим убийствам причастны профи. Аутсайдеры не могли просто так начать резать друг друга. Они образуют несколько союзов, благо у них было достаточно времени, по шесть-восемь человек, и начнут защищаться. Особо полюбившимся могут подкинуть оружие или что-то вроде этого. Наверное, впервые в жизни Катон был благодарен Бруту за его уроки военной тактики и логики. Тогда, в тренировочных классах, это казалось бесполезным и нудным, и он все время рвался в зал, оттачивать владение мечами и копьями. Марк, новоиспеченный ментор, постоянно твердил, что никакие из его уроков не пригодятся на Арене — ему же не пригодились, а Брут только посмеивался. Как знал, что такое случится, старый чертяга. Сквозь пару рядов деревьев просматривался край Арены — пьедесталы, окруженные белой травой. Колючая, сухая трава беспощадно цеплялась за ноги, забивалась в обувь, пока он, матерясь во весь голос, бежал к спасительному лесу. Марвел по чистой случайности шлялся где-то там же, отчего им и пришлось объединиться — только ради выживания. Дылда Первый прекрасно видел и передвигался намного тише тяжелого Катона, так что куропаткам, в изобилии шастающим в лесах, было несдобровать. Как же глупо получилось — ехал убивать людей, а только то и делал, что ощипывал толстых недокуриц. Ностальгические размышления прервал четвертый выстрел пушки. «Не она. Мирта не сдастся в первый же день, как какой-нибудь аутсайдер.» Мирта. Четырнадцатилетняя заноза в заднице, в какой-то момент ставшая пятнадцатилетней привлекательной особой. Поначалу это было даже смешно, но потом все стало не так уж и радостно. Хотя да, дни и ночи, проведенные с ней, определенно стоили этого. Катон не заметил, как погряз в луже романтики, засасываемый сахарными соплями. Лишь сейчас, очень медленно и не всегда успешно, он выбирался оттуда, часто оступаясь и падая назад. Найти её было первостепенной задачей, но Катон не имел ни малейшего понятия, с чего начинать и куда идти. Он исследовал лишь малую часть Арены, столкнувшись лишь с тремя трибутами. Из шестидесяти с лишком. «Уже с пятьюдесятью с чем-то, и если не поспешить, Мирта окажется одной из следующих» Он бы не особо переживал за неё на обычной Арене. Тогда она бы с легкостью перерезала всех, кто мог ей помешать. Но тут были Брут, Энобария, Лайм, Рамсай, и это только те, кто пришли на ум в первую очередь. Воодушевленный, или скорее обеспокоенный Катон, героически решился отправиться на поиски Мирты, и едва сделал несколько шагов в лес, как наткнулся на мужчину из какого-то дальнего дистрикта. Они столкнулись почти лоб в лоб и мгновенно отскочили друг от друга, не выпуская противника из виду. Первым делом Катон полез, как ему думалось, к мечу, и, разумеется, его там не оказалось. Катон не был настолько идиотом, чтобы безоружным кидаться на тридцатилетнего мужика с шеей как его голова. Он не видел его раньше, но мог с уверенностью сказать, что начнись драка — шансы на его победу не превышали половины. И вновь спасибо Бруту за логику боя. Катон даже в шутку подумал, что это Брут все устроил, дабы проверить усвоенные учениками уроки. Тем временем мужчина удивленно, но ни капли не испуганно смотрел на Катона, почти не моргая. Повисла неловкая пауза, если так можно было назвать испепеляющие оценивающие друг друга взгляды двух равных противников. Возможно, это продолжалось бы недолго, если бы из-за дерева не вышла женщина с очень торчащими ушами и не воскликнула бы удивленно: — Абрахам! — Дрю, очень аккуратно отойди назад, — негромко произнес мужчина, не отводя взгляда с Катона. — В этом нет смысла, Абрахам, — отрезала Дрю, нахмурившись, — Безоружный профи ничего не сделает двум победителям. В этом она была права. Шансы Катона на успех мгновенно скатились к десяти. — Давайте я просто уйду, и вы не станете меня преследовать, — примирительно начал Катон. Ему претила сама мысль о примирении с кем-то не из профи, но ситуация была безвыходной. — Ты думаешь, мы не сможем тебя убить? — усмехнулась Дрю, — Мальчик, ты сильно самонадеянный для своего возраста. — Отпустить профи, чтобы он собрал своих, вернулся, и убил нас? Ни в коем случае, — поддакнул Абрахам, напрягаясь, чувствуя намерения Катона. Это было унизительно и мерзко, и совершенно недостойно тренированного профи, но Катону пришлось использовать единственный возможный выход — трусливое отступление. Он развернулся и кинулся бежать, минуя деревья, прямо туда, к белой траве. И, разумеется, Абрахам и Дрю кинулись за ним. Бежать было больно. Он уже и забыл, какого это, когда сухая трава, явно искусственно выращенная, до крови царапает ноги, даже сквозь брюки. Катон, не выдержав, взвыл от боли, но удовлетворенно про себя отметил, что те двое тоже наверняка страдают. Это было животное желание спастись, позорное чувство загнанной жертвы. У Катона не было времени, чтобы понять это, но он чувствовал собственный страх и ненавидел его. Он миновал один пьедестал, и вдалеке виднелся второй. Преследователи не отставали. Их не было слышно, но топот ног все же ощущался. Было бы лучше, если бы они орали нечто вроде «Стой, тварь! От меня не уйдешь!», как это делали профи, но они молчали, и Катону приходилось то и дело оборачиваться. Дистанция в несколько метров постепенно сокращалась, и уже скоро Катон мог чувствовать, как в нескольких десятках метрах бежит Абрахам. Резкий толчок в спину — и Катон упал, заорав от боли, когда трава исполосовала его незакрытые руки. Абрахам не терял времени зря и принялся ожесточенно набивать морду Катону. Поначалу у него это неплохо выходило, но позже профи — не зря же учился — начал отвешивать мужику не менее смачные удары, хотя и находясь в не самом выгодном положении. Удары чувствовались везде — на лице, на груди, на животе. Окончательно разозлившись, Абрахам принялся кусаться, взяв пример с Энобарии — за горло. Катон едва успевал прижимать подбородок к груди, одновременно пытаясь спихнуть с себя Абрахама. Вдолбленные инстинкты давали о себе знать, и долгие несколько секугд он даже побеждал, не давая противнику оправится от нанесенных ударов. Мощная оплеуха заставила последнего замереть на мгновение, отчего Катон, с неимоверным усердием и радостью принялся спихивать с себя почти стакилограммовую тушу, но услышал, как сзади кто-то кричит. Краем глаза он заметил, как подбежала отставшая Дрю, и понял — ему конец. Конец самому рейтинговому трибуту 74-х голодных Игр в их нормальном варианте. Женщина принялась не менее активно бить и царапать его, причем это выходило у нее намного лучше — все благодаря длинным ногтям. На тренировках Катон нередко противостоял двоим, или даже троим соперникам, но они все были его уровня, или даже моложе, и никто на самом деле не пытался его убить. Это не могло сравниться с двумя опытными победителями в расцвете сил. Но Катон не был бы Катоном, если бы не вгрызался в победу, пусть даже и не так буквально. Он изо всех сил пытался скинуть с себя Абрахама, дергаясь и хрипя, то и дело пуская в ход ноги и попутно уворачиваясь от атак Дрю. Абрахам выбил ему несколько зубов, отчего рот Катона начал наполнятся кровью, а глаз опухать от вонзившегося ногтя прямо под ним. Спина была расцарапана травой, а остальное тело — двумя трибутами, и силы начали покидать его. А ведь если бы Катон не задумался о Мирте, там, в лесу, он бы заметил их. Заметил их обоих и сумел бы защититься, а то и убить обоих. На том свете Брут открутит ему голову и засунет туда, где сам Сноу не сыщет. Это было так унизительно — чувствовать смерть и понимать, что это целиком твоя вина. А все из-за неё. Катон понял запрет Академии на отношения до Игр слишком поздно. Он уже не мог противостоять Абрахаму и Дрю, а лишь предпринимал слабые попытки защитить лицо. Тщетно. Во рту было солоно от крови, а в глазах — от слез. Последние удары почти не чувствовались. Пять. Выстрел прозвучал издевательски громко, словно насмехаясь над его бессилием. Абрахам вытер лицо. Оно было обезображено кровоподтеками, синяками и огромным фингалом, но в целом не было ничего неизлечимого. Дрю положила один палец в рот, морщась от боли — она оставила один ноготь в щеке Катона. Они оба тщательно обшаривали тело Катона в поисках более или менее полезных вещей, попутно приводя себя в порядок. Дрю то и дело охала, так как туфли на непривычно высоких каблуках натерли ноги до кровавых мозолей, но снять их сейчас значило обречь себя на еще большие страдания. Она даже немного жалостно посмотрела на Катона, чье тело было почти полностью в крови, и спешно отвернулась, позвав Абрахама. Они спешно ушли в лес, подальше от Катона и окровавленной травы. Где-то в чаще Энобария внимательно осматривала обезображенное тело какой-то девочки после встречи с переродком.