В чистом поле, в белом поле

Финч понимает, что ей действительно страшно, когда пушка стреляет пулеметной очередью, и сосчитать, сколько было ударов, невозможно. Двадцать второй день. Восьмой день с момента, когда появилась реальная, неприкрытая опасность. Двадцать один погибший. Финч боится стать двадцать второй. "90% из вас умрут от естественных причин". Наглая ложь. Смерть в 15 вообще неестественна. Дело даже не в выживании - Финч знает, как это делается, а если и не знает, то хотя бы догадывается. Дело в прошлом. Панем давно не райское "последнее мировое государство", а кромешный ад. В Пятом куда больше знают о том, что было до. "Я не знаю каким оружием будут сражаться люди в третьей мировой войне, но точно знаю каким оружием будут сражаться в четвертой: камнями и палками" - говорили пару столетий назад. И ошибались. Четвертая мировая никогда не состоится. Потому что после Третьей воевать некому. Школьные учебники истории отвратительно врут, лишь едва упоминая о "катаклизмах" шестьсот двадцать пять лет назад. Катаклизмами называют ядерные войны сверхдержав, уничтоживших друг друга, оставив последнее нетронутое место на севере. 2168. Год, когда все рухнуло. 2793. Год, который идет сейчас, по всем правилам летоисчисления третьего тысячелетия. Для нескольких миллионов жителей Панема эти даты ничего не говорят. 512-й год сейчас - вот что они знают. 1-й - год образования Панема. 438-й - бунт в Тринадцатом. Финч тоже не знает. Но догадывается, что все далеко не так однобоко, как могло бы быть. Истории семисотлетней давности никого не интересуют, но когда это "никто" стало абсолютным большинством". История порезана так же безжалостно, как сейчас режут людей в паре километров отсюда. Выстрелов три, но ощущаются как три тысячи. Обойти Арену по кругу на самом деле не так и сложно. Это занимает часа полтора, не больше. Финч царапает на земле числа, примерно представляя, сколько площадь этого гигантского сооружения. Почему-то все знания исчезают, стоит лишь заслышать шорох где-то неподалеку. - Может быть, его уже убили, а может еще нет, - чересчур громко щебечет женский голос. - Заткнись, - обрывает её грубый, хриплый выкрик, - Ты на голову больная? - спрашивает он уже полушепотом. Женщина не отвечает, но Финч слышит цоканье языком и почти уверена, что видит закатывание глаз. - Тут никого нет, это тупо. Мы идем долго, я устала, - протягивает женщина, - Как будто целый Первый переделали в гребаный лес! Первый. Финч отползает в сторону, стискивая зубы. Живот предательски урчит, как будто старается выдать её. - Заткнись, Ди. - В чем смысл? - её голос все такой же громкий, - Ты параноишь, Густав, расслабься. - Лучше параноить, чем сдохнуть. 8 Вторых, 5 Первых и хрен знает сколько удачливых аутсайдеров. Мы не элита здесь. - Мы Первые, - возражает Ди, - мы всегда элита. Густав останавливается, с подозрением вслушиваясь в шорох деревьев. - Давай останемся, я ноги натерла, - канючит Диадема. В десяти метрах отчетливо мелькает кто-то не безобидный, и Густав напрягается, смахивая с лица рыжие волосы. Рука сама собой тянется к поясу и нащупывает пустое место. В который раз. - Ну что застыл, подвинься, я не могу прой... - возникает Диадема и прерывается, стоит ей осознать, что её шейные позвонки пересчитаны. "Мельчает поколение", - с сожалением думает Густав, предпочитая уйти от столкновения. Сердце Финч колотится как бешеное, гулким стуком отдается в голове и как будто парализует. Она не удивлена жестокостью, она удивлена равнодушием. "Словно комара убил", - проносится в голове, и Финч радуется удобному увядшему кусту, который так удачно скрывает грязно-красную кофту. - Двадцать пять, - одними губами произносит она, и вздрагивает. Солнце, с трудом проглядывающее через кроны деревьев, перекрывает огромная черная тень.