В ладонях он держал весну

- Это какая-то невыносимая херня, - бурчит Тэхён, заложив руки за голову. - Бред укуренного купидона. Меня, признаться, тошнит. Общим голосованием (чтобы не сказать "простым приказом Ёнгука") неделю назад было решено произвести перестановку в спальне, отставив одну двухъярусную койку перпендикулярно остальным двум. Тэхён радостно занял нижнюю, ликуя, что теперь, наверное, не будет этих вечных перетасовок. - Слушай, - с верхней койки "отщепенцев" свешивается Ёндже и как-то блядски ухмыляется. - А давай встречаться? Тэхён поднимает на него стотонный взгляд и только чуть вскидывает брови, мол: "совсем в уме повредился?" - А что? - веселится Ёндже. - Все парочками, в воздухе аромат роз, из крана течёт радуга, все плачут блёстками и собираются жениться. А мы с тобой, как два дебила, не пришей... - Заткнись, Ю. Нет, правда, меня даже от шуточек таких потряхивает. Ёндже легко пожимает плечами и возвращается к ковырянию в ноутбуке. - Просто я подумал, мало ли тебе одиноко... - Без комментариев. На самом деле Тэхён вовсе не так злится, как это показывает. Просто иногда концентрация тупой идилии на квадратный метр квартиры зашкаливает, и очень хочется чего-нибудь брутального. Хоть бы Гук, что ли, напился и побуянил. Или Чунхон истерику развёл. Ну, или там, чтобы Ёндже зарвался в какой раз и огрёб от Химчана. Но нет, небо глухо к мольбам несчастного Тэхёна, и в общаге царит какая-то и правда нездоровая атмосфера любви и покоя. Отвратительно, не мужики, а какие-то кисейные барышни. Нет, Тэхён не злится. Он просто до сих пор в шоке. - Тэхёнчик!!! Остальных воплей несчастный не разбирает, потому что весьма затруднительно прислушиваться к словам, когда по тебе скачут два здоровых лба, пятнадцати и семнадцати лет - соответственно. Тэхён с трудом хватает Чунхона за ногу и дёргает, призывая к успокоению. - Что опять стряслось?! - Тэхёнчик-хёнчик, ты же ещё не забыл, что мы делали дело? - последнее слово Чунхон сопровождает очень недвусмысленной ухмылкой. У него на шее сияет двухдневной давности засос, и Тэхён возводит глаза к потолку, то есть к верхней койке. - Я попытаюсь вспомнить, если ты снимешь локти пумы с моей печени. - Ой, прости. Чоноп снимает свои и чунхоновы конечности с хёна, они оба усаживаются на край кровати и буквально кипят энтузиазмом. - И что вы там опять задумали, изверги? Чоноп наклоняется к Тэхёну и шепчет едва слышно. - Мы спёрли у тебя камеру, но не спеши драться, потому что мы её не сломали и засняли, как Гук выкладывает на столе сердечко. Из конфет. Из кроличкиных конфет. Прикинь? Тэхён стонет и думает, что хочет в другую группу. На время, пока у этих четверых дурь не повыветрится. - Химчан, сколько можно, я жрать хочу, ну! - гудит Ёнгук и даже нетерпеливо барабанит кулаками по столу. - Подождёшь, - слишком ласково и очень опасно воркует Химчан, щуря глаза в лисьей усмешке. - И не "жрать", а "есть", сколько тебя просить. - Жрать! Есть я хотел часа два назад. И если сейчас же ты не дашь мне чёртовой еды, я тебя... - Гук улыбается тоже нехорошо и явно намекает. - Да пошёл ты. Обычно после таких слов начинается молчаливая ссора, разборки на тему, кто тут кому хён, причитания на тему нестыковки взглядов на отношения в группе и прочая херня. Но теперь на подобные посылы Ёнгук только довольно ухмыляется, словно ему пива бутылку принесли. - Мам, я тоже голодный. Химчан почти спокойно реагирует на это "мам", почти спокойно реагирует на весьма заметные пятна на шее младшего - он вообще почти спокойно реагирует на всё, что связано с Чунхоном. Потому что, в конце концов, быть с создателем своего бывшего Бога - весьма и весьма неплохо. Более чем "хорошо". Химчан потихоньку привыкает к этим дурацким и непонятным отношениям с дурацким и непонятным Бангом. Зело чувствует, как начинает тонуть, как он медленно опускается в тёплое, ароматное молоко. Белая плотная жидкость мягко пробирается в нос, затапливает лёгкие и словно смягчает острые края крылышек внутривенных мотыльков. Зело хорошо, Зело улыбается и даже мурлыкает какую-то песенку, поднимая к поверхности смешные молочные пузыри. - Выныривай, дурной, я сшил тебе новое сердце, - гулко басит голос его Бога, и сильные руки плавно тянут наверх. Зело открывает глаза, молоко течёт с ресниц, струится по коже потоками, смывает всё, что было до. Что было? - Зело не помнит. Он смотрит на свою грудную клетку и разбирает едва заметный розовый шрам слева. Даже ощупывает его, трогает пальцами каждый изгиб. И улыбается. - Оно хорошее? Бог по имени Банг Ёнгук только ухмыляется, словно спрашивает, хорошо ли его создание подумало перед тем, как задать глупый вопрос. Зело усмехается виновато, принимая свою глупость, и тянет к Богу руки. - Когда-нибудь ты обязательно повзрослеешь, - говорит Ёнгук и тянет белую шёлковую нитку, которую Зело до этого не замечал. Это немного больно - чувствовать, как через кожу тянется шёлк, как щиплет от молока, попавшего в микроскопические ранки. Но это ничего, это можно и потерпеть, это не страшно. Ничего не страшно, потому что Бог улыбается спокойно, завязывает нитку глупым бантиком и треплет по мокрым волосам. - Просыпайся, тебя кое-кто ждёт. Чунхон распахивает глаза, подскакивает на постели и расплывается в улыбке. Он трясёт Чонопа, лежащего рядом, трясёт невежливо, пока тот не просыпается. - Пумка, хватит спать, чего ты спишь?? Утро уже, слышишь? - Ну... Ну и что... - Чоноп страшно смешной по утрам, лохматый и такой идиотский на вид, что Чунхон, наплевав на нечищеные зубы, плюхается на него сверху и лезет целоваться. - Хей, кроль... А давай никуда не пойдём? Чунхон моментально отстраняется и смотрит так, словно Чонп попросил его, как минимум, отобрать еду у Ёнгука. - Ты с ума сошёл??? Мы же гулять идём! Все вместе! Ой, Чоноп, какой же ты, у меня слов нет. Чунхон не ждёт ответа, спрыгивает со своей койки, с восторгом отмечая, что старшие уже встали. Все старшие. Он быстро умывается, натягивает первые попавшиеся шмотки и несётся на кухню. Химчан улыбается, когда смотрит на двоих младших, носящихся метрах в десяти дальше, уже затеявших очередную вырвимозговую игру. - Какие же они, всё же, идиоты. - Дошло, наконец? - ухмыляется Ёнгук и подстраивается под лисий шаг. - Лучше поздно, чем никогда. Ёнгук получает тычок в бок, изображает адскую боль, даже порывается упасть. Тэхён и Ёндже идут в паре метров рядом и что-то увлечённо обсуждают, явно стараясь сделать вид, что они вообще не с этими бешеными детьми. - Какой я молодец, что задумал погулять всем вместе, да? Химчан прикрывает глаза рукой, притворно вздыхает, хотя улыбается от уха до уха. Он, не сбавляя шага, кладёт голову Гуку на плечо и опять смотрит на детей. Ему немножечко, едва заметно, больно, но только от того, что он сам оказался неспособным сделать это неуёмное создание счастливым. Но что было, то было. В итоге всё вышло правильно. Ещё робкое, но уже отчётливо тёплое весеннее солнце заливает парковую аллею, ласкает щёки, обещая тёплое лето. Чунхон останавливается и подзывает к себе Чонопа, что-то показывая. Тот подходит, обнимает его со спины и заглядывает через плечо. Говорит что-то тихо и улыбается. Чунхон буквально светится, когда показывает Чонопу бабочку, ползущую по его ладони. Бабочка цепляется лапками за длинные пальцы, лениво шевелит коричневыми крыльями, и Чунхон заливисто смеётся. - Смотри, - говорит Химчан, когда сердце отмирает. - Смотри, у него в ладонях - весна. Он держит весну в ладонях. Как же красиво...