Сантьяго де Куба

От заката осталась лишь ярко-розовая полоса на горизонте, когда сверху зазияло черное небо с редкой россыпью звезд. Звезды здесь были не такие, как дома, Уильямс приметил это еще в самую первую ночь. Он переводил взгляд с костра на черное небо и обратно, давящие мысли не покидали его. Рука почти не болела и голова больше не грозила треснуть на тысячу мелких осколков, но шевелиться все еще не было сил. В тот вечер он понял, что пьют солдаты не только для того, чтобы согреться. В том паршивом пойле они хотят утопить свои потери прошлого и страх перед будущим. У Мэтью не было желания составить им компанию. Как ни странно, мыслей о Мэг тоже не было. Его голову занимала лишь стычка с кубинцем и десятки вопросов, на которые уже никто не ответит. Ветер из бухты ласково трепал макушки пальм, где-то резко закричала дикая ночная птица. Говоря о природе, стоит упомянуть, что ее настойчивый зов Мэтью слышал уже давно, но игнорировал до самого последнего момента. Кое-как встав, он отправился на поиски самых для этого подходящих, на его непритязательный вкус, зарослей. «Самое поганое, – думал он, разглядывая уже взошедшую луну, – никогда не знаешь, кто тебя здесь может съесть. Прямо вот так, пока ты держишься за свое достоинство и любуешься местной природой». Ранение в руку давало о себе знать, но не благородной болью, а дикими неудобствами при застегивании мелких пуговиц на ширинке, меж которых так и норовила вылезть сорочка. Худо-бедно справившись с ней, Уильямс решил вернуться другой дорогой, обойдя лагерь с востока, по чистой от чужого дерьма тропе. Пройдя примерно половину, он горько пожалел о своем решении. – Здорóво, – как ни в чем не бывало сказал человек, чей огромный силуэт чернел на фоне освещенного луной неба. Уильямс был готов съесть свои подштанники, не узнай он этот голос. – Какого дьявола? – со смесью злобы и раздражения бросил он. В голове уже проносились мысли о том, как бы сдать своего нового друга командирам и остаться при этом в живых. Большая луна освещала кубинца лишь частично. Мэтью сощурился, напрягая зрение – без очков было совсем туго, но этого хватило, чтоб увидеть: кубинец держит руки в карманах и сам держится довольно расслабленно. Послышался довольный смешок. – Ну-ка, пройдем. – Никуда я с тобой не пойду. – Еще как пойдешь. Не ссы, – кубинец снова хмыкнул, – хотя тебе уже вроде нечем. Он немного помолчал, выжидая, и заговорил только тогда, когда понял, что Уильямс действительно не сдвинется с места. – Мое имя Эмилио Вальдес, – он уже было протянул руку, но тут же передумал. – Я не собираюсь брататься с предателем. – С ума сошел? Ты действительно решил, что я пожму тебе руку после того, как ты держал ей свой член? «Он глумится, – смекнул Уильямс, – он настолько наглый, глупый и тщеславный, что рискнул подойти к вражескому лагерю слишком близко только ради этого. Уму непостижимо». Вальдес же выглядел так, будто в игре кошки-мышки он играет роль кошки. Самодовольной снисходительно ухмыляющейся кошки. – На вот, – он порылся во внутреннем кармане кителя, а затем протянул нечто Мэтью, практически сунув в руки, но Уильямс не шелохнулся. Он не мог разглядеть, что конкретно ему дают, да и брать не собирался. – Фу ты, елы-палы, бери, я сказал. – Что это? – Чтоб тебя. Да возьми и узнаешь! Хотел бы я пришить тебя – сделал бы это, как только ты достал своего дружка из штанов. Бери уже, кокетка. Небольшой предмет был обернут тканью, предположительно носовым платком, и оставалось только надеяться, что он был без сюрпризов в виде чужих соплей. Развернув его, Уильямс ощутил под пальцами привычные изгибы и прохладу стекла. Очки. Вальдес принес Мэтью его очки. – Ты там их оставил. На полу, – шмыгнув носом, пояснил кубинец. – И ты заявился сюда, чтобы вернуть их мне? – с напускным безразличием спросил Уильямс. Он уже перестал предпринимать попытки понять что либо. – Я, походу, крепко приложил тебя днем, ты совсем дурачком стал. А, может, и был им, пес знает. «Спасибо» стало комом в горле. Уильямс не собирался ни за что благодарить того, кто убивает его боевых товарищей. Протерев линзы краем рубашки, Мэтью водрузил очки на нос и чуть ли не вздохнул от облегчения – мир снова стал четким и понятным. Вместе с миром четким стал и Вальдес, и его ухмыляющаяся рожа, и хитрый взгляд. Во всяком случае, один глаз, на который падал холодный свет луны, был очень хитрым. «Потерявший всякий страх ублюдок». – Надеюсь, мы больше не увидимся. Не дожидаясь ответа, Уильямс двинулся дальше по намеченному ранее маршруту. Он поймал себя на мысли, что его почему-то волнует, сочтет ли кубинец его трусливо бежавшим или поступившим хладнокровно. В спину прозвучало дерзкое «надейся». – Ты ничего не знаешь о нашем деле! «И знать не хочу». Еще в полицейской школе канадцу открыли простую истину: понять врага значит сочувствовать ему. Этого-то сейчас Уильямс и боялся. Он поспешил покинуть место их случайной встречи, боясь быть замеченным в обществе противника, но как только перестал пялиться себе под ноги и поднял глаза, увидел несущегося на него сержанта Джонса. – Мэтт! Мэтт, Мэтт! – жарко и взволнованно зашептал тот, и Уильямс тут же взмолился всем существующим и выдуманным богам, чтоб его любопытный кузен ничего не заподозрил. – Ты не поверишь! У меня для тебя… Треск кустов, что донесся из-за спины, будто сквозь них продирался гризли, удивительным образом заставил Альфреда замолчать. Замерев на полуслове, он удивленно округлил глаза. Мэтью мысленно попрощался с жизнью. Дурацкое оцепенение, присущее лишь жалким трусам, парализовало тело, не давая сделать и вздоха – ведь Уильямс уже понял, кто с таким усердием ломился через бурелом. Внезапно Альфред улыбнулся, как он умеет – широко и уверенно: – Капитан Вальдес. Рад встрече, – Джонс вытянулся и отдал честь, как и подобает сержанту в присутствии офицера. – Разрешите доложить: Альфред Джонс, сержант пятой стрелковой дивизии, сэр. Мне было поручено познакомить с вами наших особых, – он кинул быстрый и торжествующий взгляд на Мэтью, – бойцов. Уильямс не заметил ни восторга своего сержанта, ни важного вида, который тут же принял кубинец, не задался вопросом, с каких это пор он стал особым бойцом. Ему показалось, что он то ли ослышался, то ли вообще оглох и ему примерещилось. А может, он опять потерял сознание где-то там, на сортирных тропах, и это все жуткий лихорадочный сон? «Капитан». «КАПИТАН». «КАПИТАН. ВАЛЬДЕС». «…мое имя Эмилио Вальдес». «…рад встрече». Мэтью так таращился на Вальдеса, что Альфред даже сделал ему замечание. – Встать смирно! Уильямс, где твои манеры? Мэтью тут же исправился, но вряд ли изменился в лице. От осознания простой истины, к которой он пришел, вспотели ладони и закружилась голова. – С-сэр. – Ничего, пусть пялится, – благодушно заступился за стрелка Вальдес. – Если пялится, значит, у него есть глаза, а глазастые солдаты нам нужны! Уильямс с ужасом наблюдал, как они смеются над остроумной шуткой кубинца, остальной разговор уже долетал до воспаленного мозга обрывками. «…и ни словечка о том, что видел, иначе я найду тебя и задушу во сне». Он должен рассказать Альфреду. Он должен! Сердце колотилось, словно бешеное. – А как тебя сюда ветром занесло, сержант? В повышение метишь, а? Джонс улыбнулся. – Фортуна, сэр. – Говно твоя фортуна, сержант, – незлобливо заметил кубинец, с удовольствием наблюдая, как энтузиазм Альфреда проходит. Сомнений не осталось. Эмилио Вальдес, капитан кубинских добровольцев, якобы дерущихся на стороне США против Испании, самый распоследний лживый выродок из всех, что только можно представить. Уильямс обреченно прикрыл глаза. «Говно наша фортуна».