Вокзал

Эта история началась с вокзала; длинного, исхудавшего, просвеченного зимой. Эхо диспетчера, сносимое метелью, свистало где-то над головой и поезд дышал клубами пара. Он стоял на перроне, у края платформы, там, где кончается Лондон и гуляет январь. В нем было что-то от кельтов, пальто без заруба, стылый сумрак в глазах — копоть и черная гарь. Он долго смотрел вдаль, а затем смял билет. Здесь никто не слышал о нем и никто его здесь не ждал. И знаешь, приятель, бывает такое редко, раз в десять, быть может, даже раз в сотню лет: Лондон его признал. Он смахнул с лица соленый обветренный лед, сделал шаг — и расступились дома. Вьюга морозная меж лопаток толкала вперед, он шел, не зная, куда бредет, и черти бесились в глазах. Нет голоднее тех, кто без имени, нет уставшее тех, кто без крова, тех, кто на силу готов выменять все до крупицы родного. В них не осталось ничего человечного, только жажда и хлесткая злая страсть. Нет опаснее тех, кто каждый свой шаг готов в пропасть упасть. И вот он идет, не глядя под ноги, ступая по снегу, как по чьему-то хребту; тот хрустит под ботинками, стынет воздух в столичном аду. Исчезает в толпе — он безлик, вместивший в себя тысячи лиц, и бездна под ребрами в нем не знает границ. Он не легкими дышит — пьет алчной опасной дырой. А Лондон зовет, ведет по проспектам и тянет его за собой. Бывает такое, приятель, раз в сотню — нет, тысячу лет. Лондон принял его, как родного, и ветром замел его след. Растворил в своей тени, обнял ночами, и рябью подернулась мгла. Там, где он прежде бывал, все изъедено было дотла. Лондон дал ему имя, простое, как кличка, укрыл под собою от зим, и тени, как крысы, сновали повсюду и стройной толпой шли за ним. Стекались под ноги на перекрестках с восьми бесконечных дорог. Он ел, он вгрызался, он пил этот город и брал с него все, что лишь мог. Он тратил все силы, и бездна штормила, рвала, расширяя, края. Казалось, он будто искал себе смерти в нутре своего же огня. Но знаешь, приятель, опасен тот город, что сам выбирает тебя. И он, не заметив, стал его сердцем, сплелись сотни нитей внутри. И так он повис, не живой и не мертвый, не дрогни и не вздохни. Темза петлей обвилась вокруг горла, лил самогон талый снег. Друг друга сжирая, искрясь, ненавидя, они с городом слились навек. Эта история началась с вокзала, с пустого перрона и стылого января. Тогда выла буря, мела неустанно, и кто-то, сойдя, стряхнул колкий песок, вернувшись сюда из недр Афганистана.