Хидар и Хаф

                    – Бабуль, а, бабуль, а сыр у вас кто-то варит?       С таким сакраментальным вопросом я подкатила к благообразной старушке, сидящей на кособокой лавочке. Сухонькая старушка задумалась, продолжая провожать глазами больших откормленных рыжих кур, а потом все же сказала, пошамкав беззубым ртом:       – Так к деду Потапу на соседнее подворье загляни, дочка. Он и сыр варит, и творог.       – Спасибо, бабуль!       Старушка тут же потеряла ко мне интерес, аки коршун следя за наглыми наседками, кружащими вокруг накрытого ведра с кормом, а я отправилась искать деда Потапа.       Искомое подворье нашлось легко и быстро по сногсшибательному аромату варящегося сыра и просто одуряющему запаху свежего хлеба. Желудок булькнул, забурчал. Жрать хотелось – просто слов не было, а тут такие ароматы! Я пощупала остатки денег в кармане, вздохнула и решительно постучала в калитку, привлекая внимание крепкого мужика в серых штанах и клетчатой красной рубашке….              К деревушке я притопала к обеду. Плотные облака рано с утра как-то внезапно разошлись, открывая ясное синее летнее небо и не менее ясное солнышко, которое к середине дня палило просто нещадно! Я особо конспирацией себя не утруждала, натянув широкие спортивные штаны и футболку прямо поверх иолонитового поддоспешника. Штаны немного скрывали бронированные ботинки, да и деревенские не особо обращали внимания на такие мелочи, считая очередным заскоком городского жителя. Атта и оружие я оставила под скрытием на большом булыжнике посреди реки в километре от деревни, а сама двинула за вожделенной едой своим ходом.       Как я вообще докатилась до такого? Летать на инопланетном челноке за сыром и хлебом? Да вот дошла, когда мой несчастный организм вконец взбунтовался.       Случилось это вчера. Когда Хаф выдал мне очередной паек, мой желудок взбрыкнул. Уж не знаю, чего ему не понравилось, но, умяв мерзопакостный брикет и запив такой же пакостной минеральной жидкостью, я еще больше захотела есть… нет, не так. Я захотела ЖРАТЬ! Воспаленное воображение тут же подсунуло видение скворчащего на сковороде куска мяса и картошки, обильно присыпанного тающим от жара сыром, салатик с помидорками, хрустящий хлебушек, черный чай с бергамотом и лимоном.... Я почти наяву ощутила эти запахи! От таких картин рот наполнился слюной, желудок забурлил… и вернул все съеденное назад. Отдышавшись, я привела себя в порядок под слегка встревоженным взглядом яута, прибежавшего на подозрительные звуки. Вырвало меня уже не в первый раз!       – Знаешь, Хаф…       Охотник склонил голову набок, вопросительно заворчал.       – Так жить нельзя!       Урчание окрасилось недоумением.       – Я это жрать больше не могу! Я смотрю на каинд амедха и знаешь, что вижу?       Огромный охотник вопросительно склонил голову набок.       – Бегущие окорока и филей!       Золотые глаза моргнули.       – Хвостатое мясо на ножках! Сочное, обжаренное! С диким чесноком! Он как раз за кораблем растет!       Хаф отмер, дрогнул всем телом…       – Я мяса хочу!       И заржал в голос!       Я никогда раньше не видела такого искреннего, открытого, практически истерического смеха! Могучий воин привалился спиной к стене каюты и от всей души ржал, упершись рукой в короб двери. Чудное зрелище, но сильный голод мешал мне по достоинству оценить столь необычное видение во всей красе.       Хаф ржал, а я начала заводиться!       – Ннан’чин’де! Я серьезно.       Смех прекратился, как отрезало. Яут вновь стал собранным и серьезным.       – В деревню отпустишь?       Медленный, протяжный, словно растянутый во времени кивок.       – Возьми атта. – пророкотал низкий голос.       Злость испарилась, а обижаться на могучего яута я и так никогда не могла. Вот не получалось. Достаточно лишь встретить спокойный взгляд золотых глаз или услышать его голос, и обида рассасывалась сама собой как несущественная мелочь. Злость, раздражение, гнев. И он это прекрасно знал, чем беззастенчиво пользовался. Вот как сейчас! Знаю же, что пользуется своей неожиданной властью, но… меня ну совершенно ВСЕ УСТРАИВАЛО!!!       К сожалению, у Ннан’чин’де приступ красноречия увял, и он вновь замолчал. Так что спустя пять минут я уже сидела в чрезмерно большом для меня кресле пилота, атта несся к деревушке, а у меня перед глазами плыли сладкие образы будущего пиршества. После наудского пайка даже яичница на пир тянула!                     Мужик на мой стук отреагировал, отложил большой деревянный черпак и подошел к калитке. Довольно дружелюбно осмотрев меня, дядька добродушно спросил:       – Чего тебе, доча?       – Да вот бабулька сказала, что у вас можно сыра купить.       – Можно, отчего ж нет. – дядька открыл калитку и подвинулся, пропуская меня во двор. – А ты чья будешь?       – Мы с друзьями на катамаранах сплавлялись, да вот свернули не туда. В левый рукав ушли, а там на камни налетели.       – Что ж вы так? – мужик всплеснул руками.       – Да утром туман стоял, вот и промахнулись. – я развела руками. – Парни катамараны чинят. Ничего страшного, они оба на плаву. Место хорошее, приятное. Постоим пару деньков, а потом вернемся в основное русло и дальше поплывем. Пока рыбку ловим, да своих припасов хватает. Ну… я решила к вам за свежим хлебом сходить и за молочкой, рыбу я не люблю, а… консервы – надоели.       – И тя одну отпустили? – удивился мужик.       – Ну как одну.       Я замялась. Ну и что ответить дядьке? Не говорить же, что за мной всегда присматривает огромный инопланетный воин? И сейчас в том числе.       – Тут идти-то недалеко. Да и днем я. И связь есть, если что случится. – я достала из кармана мобильник.       Он работал. И даже заряжен был: солнечные батареи исправно работали. Да и Хаф собрал для меня небольшой переходник, дающий возможность подзаряжать мои девайсы от энергосистемы корабля. После чего с неподдельным интересом посмотрел фильмы, а потом – долго и заливисто ржал: внятных слов прокомментировать увиденное у него не нашлось, а любое воспоминание об этом произведении голливудской киноиндустрии вызывало приступы смеха.       – Ох уж эти новомодные штучки. – дедок неодобрительно покачал головой.       – Удобно, если привыкаешь. – я пожала плечами, а крохотные наушники ясно донесли хмык яута.       Связь у меня действительно была, тут я не сбрехала. Хаф находился на связи постоянно, ни на мгновение не прерывая сигнал, вполуха слушая окружающую меня обстановку. Подобный постоянный надзор меня никоим образом не возмущал и даже в чем-то радовал, даруя иллюзию защиты. Но мужику эти нюансы ни к чему.       – Ну так что, сыр продадите?       – Продам. – дядька улыбнулся в усы. – Идем, глянешь.       Я глянула. Глаза просто разбежались! Дядька привел меня в погреб, где на полках стояли круги домашнего сыра. Я сглотнула слюну, желудок жалобно квакнул и льстиво забурлил, вызвав добродушный смешок мужика. В итоге мне вручили большой, покрытый темным воском, круг, а уже во дворе угостили горячим сыром, налитым на хрустящую горбушку свежего, еще теплого хлеба.       – Фкуфно! – прочавкала я, заглатывая хлеб. – А такого, свежего, с собой можно?       Дядька посмеялся и налил в глиняный горшок горячего сыру и завернул в старое, но чистое белое вафельное полотенце две круглые буханки домашнего хлеба. За все он запросил шестьсот рублей, которые я тут же ему отдала. Упаковав добычу, я попрощалась с мужиком и потопала к челноку.       Вот уж не знаю, что он подумал, но смотрел дядька на меня как-то странно. Уже дойдя до атта меня осенило: круг весил около семи кило, плюс трехлитровый глиняный горшок, плюс хлеб. Выходило около двенадцати кило, а я тащила пакет как кило картошки с рынка! Беспокойство вяло брыкнулось, но быстро заглохло. Деревенька удаленная, селянин меня увидел первый раз. Или забудет, или чижы сожрут… или я просто отсюда свалю и никогда не вспомню об этом инциденте. Второе, правда, было более вероятно, хоть и жалко дядьку.       Мысль о картошке потянула за собой ассоциации, родив совершенно дурную, прямо-таки безумную мысль. Складывая провизию в бокс, я тряхнула головой. Узнает Хаф, а он узнает, быть мне битой. Мечом по заднице в лучшем случае. В худшем – молчаливое осуждение в нечеловеческих золотых глазах. Я замерла, словно наяву представив эту ситуацию. По позвоночнику продрала неприятная дрожь. Разочаровывать яута мне не хотелось. Нет, не так. Я искренне боялась увидеть в его глазах разочарование! Но дурная мысль уже плотно захватила мой разум и обосновалась в башке, а я непроизвольно начала продумывать, как бы все половчее провернуть, да еще и не вызвать законного возмездия за глупую выходку.       В животе булькнуло. Я захлопнула крышку багажного бокса и вернулась в кресло пилота. С такой музыкой идти на охоту бессмысленно. Надо поесть, привести себя в тонус. Да и потенциальные жертвы еще спят, по округе не шарятся, а в логово без яута я не полезу, не совсем же желудок мозги задавил! Кроме того, мясо можно найти поближе и попроще. Ту же курицу в селе стянуть!       Мысль, долгое время долбившаяся в мозги, наконец, оформилась. Матюкнувшись про себя и на себя, я посадила атта обратно на камень, выгребла остатки денег и потопала в деревню. За курицей.              Два часа спустя я, совершенно счастливая и сытая, полулежала в широком массивном кресле, лениво обгрызая куриное крыло. Мясо получилось просто великолепное, с тем самым диким чесноком, который я надергала возле корабля, запеченное под сыром. Роль духовки прекрасно исполнил агрегат термической обработки, правда, его пришлось тут же помыть, все же устройство не для готовки предназначалось. Но на борту он был не один, так что мне удалось его заполучить в безраздельное пользование. Уж не знаю, что именно склонило решение яута в мою пользу: то ли мои просьбы, то ли действительно вкусная еда, но он согласился, что такая пища, все же, намного приятнее. Отторжения съеденное не вызвало, желудок нормальную еду прекрасно принял, на рвоту не тянуло. О чем я тут же сообщила яуту, столь же лениво развалившемуся в соседнем кресле.       – Вот, совсем другое дело!       Верхние клыки чуть дернулись в усмешке.       – От всего в жизни надо получать удовольствие! – я отложила кости, беззастенчиво разглядывая яута-те.       Хаф фыркнул.       – Ну, согласись, вкусно же получилось.       Он кивнул, с ясной иронией, буквально написанной на лице. За это время я уже хорошо научилась разбираться в его мимике и достаточно четко определяю эмоции, если яут не ставит целью их скрыть. Сейчас он пребывал в благостном настроении, и потому не утруждал себя самоконтролем, и все его чувства четко читались по подвижной мимике лица и малозаметным жестам, тенью отражаясь в глазах. А я нагло его рассматривала, поскольку броню он не одел за ненадобностью, предпочитая разгуливать по кораблю в одних штанах. Двулезвийный шесс лежал на столе возле его левой руки, как и мой, возле моей руки.       Засмотревшись, я упустила контроль, и большой металлический ящик с шумом упал. Я вздрогнула, и еще один ящик с грохотом покатился по полу. Ирония на лице яута-те превратилась в ясную усмешку. Ящики снова взмыли в воздух, а я вернулась к разглядыванию напарника.       – Ничего смешного!       Яут совершенно по-человечески пожал плечами. Он наблюдал за плавающими в воздухе ящиками, присматривая и за мной. Следил, чтобы не перенапрягалась. А я чувствовала, как в груди под диафрагмой появляется холод.              – Достаточно.       Спокойный рычащий голос выдернул меня из созерцательного настроения на грешную землю. В груди уже привычно закололо. И правда, пора заканчивать. Ящики вереницей проплыли по воздуху и сложились пирамидкой у стены. Как и каждый день. Вот только сперва в воздухе над платформой кар’кахтера плавал только один ящик, а сегодня уже семь. Да и время до появления ледяных шипов в грудине прошло больше. Мы успели и поесть, и посидеть, и поскучать. Управление ящиками много внимания не занимало, но вот силы жрало прилично, и сейчас я чувствовала себя совершенно разбитой, словно тягала тяжеленые ящики по кораблю на руках.       – На этот раз чуть дольше получилось. – я зевнула. – И седьмой ящик более точно ощущаю. По крайней мере, уронила его только дважды.       Яут легко поднялся на ноги, подхватил шесс.       – Идти сможешь?       – Сейчас узнаю.       Я медленно встала, тяжело опираясь на шесс. От утомления меня шатало и вело, но, вроде, передвигаться могла.       – В капсулу?       Он кивнул. Я зевнула и поковыляла к выходу из кар’кахтера, используя оружие как костыль. Но, видимо, я опять переоценила свои возможности. Силы покинули меня в коридоре, и я устало привалилась к стене.       – Не могу.       Он не сказал ни слова, просто молча подхватил на руки и понес к ставшей уже родной капсуле, в которой я отлеживалась после каждого такого занятия.       Хаф тренировал меня размеренно и неспешно, наращивая нагрузку постепенно, по мере того, как укреплялся мой организм. До изнеможения не доводил, вовремя останавливаясь, хотя к концу дня я чувствовала себя словно выжатый лимон, но, случись что, бой вести могла. И каждый день заканчивался в капсуле. Днем или поздним вечером.       – Я так понимаю, очнусь я только к вечеру?       Яут кивнул, размеренно шагая по коридору. Мой вес ему никаких неудобств не доставлял, шел воин легко и бесшумно, удерживая меня одной рукой, а во второй нес готовый к бою шесс.       – А вечером спать? – полюбопытствовала я, совершенно не желая так бездарно заканчивать эти сутки.       Хаф притормозил у знакомых дверей, тронул сенсор.       – Не хочешь?       В низком рычащем голосе вновь проскользнула ирония. Двери распахнулись, и меня внесли в каюту.       – Нет.       Крышка капсулы послушно поднялась, а меня поставили на пол. Я разделась, залезла в капсулу, привычно отмахнувшись от сунутого под нос планшета с программой работы. Яута-те хмыкнул, вбил в компьютер последние команды. А затем негромко сообщил:       – Пойдем на охоту.       И крышка капсулы опустилась, а я – провалилась в ласковую тьму.                            Капсула закончила диагностику и вывела информацию на экран. Яут прочитал данные, прикрыл глаза, подавляя приступ беспомощного беспокойства. Организм девушки вмешательство в собственный геном принимал… странно. Некоторые изменения приживались правильно, некоторые – не принимались вовсе, а некоторые вызывали лавинообразную цепочку мутаций, ни остановить которую, ни замедлить не удавалось. Когти проскрежетали по металлу. Хаф сжал кулаки, чувствуя, что еще немного, и когти прорвут кожу. Не должен организм умана так себя вести! Подобные изменения проводились не раз, и прежде осечек не было!       Капсула пискнула, привлекая внимание. На экране быстро менялась информация, показывая, как протекают изменения в организме пациента, как одна мутация сменяется другой, совершенно самостоятельно, без контроля со стороны. Капсула лишь корректировала ее ход, но ни остановить, ни изменить не могла. И на этот раз изменения коснулись нервной системы и мозга. А яут, при всей своей силе, знаниях и мастерстве, мог лишь беспомощно наблюдать и надеяться на чудо.              Капсула отметила окончание изменений в организме пациента, о чем сообщила коротким, едва слышным щелчком. Яут поднял голову, пристально всматриваясь в экран, на котором медленно заполнялся индикатор ожидания, показывающий ход диагностики. Диагностика завершилась, капсула обработала информацию и вывела ее на экран.       Яут облегченно вздохнул, даже не пытаясь сдержать эмоции. Никаких негативных последствий. Требуемые изменения внесены, словно и не было трех волн неконтролируемых мутаций.       Крышка капсулы поднялась и отошла назад. Ннан’чин’де осторожно вынул спящую те-уман и понес в каюту. Спать она будет долго. А он успеет успокоиться и подумать.                            Проснулась я, как всегда, неожиданно, мгновенно перейдя из глубокого сна в совершенно бодрое состояние. Но глаза открывать было лениво. Рядом ощущалось присутствие яута: я слышала тихое размеренное дыхание и биение его сердца. Я лежала на койке, а он сам – сидел на полу, прислонившись спиной к кровати, чуть запрокинув голову. Спал? Прислушалась. Нет, не спал. Просто сидел без движения.       Странно. Раньше я за собой подобной чувствительности не замечала. Что-то он опять намудрил, пока я в капсуле отлеживалась. Ну и ладно. Дергаться уже в любом случае поздно.       Не открывая глаз, я пыталась снова ощутить его присутствие. Бока касалась пара валаров, чуть щекоча кожу. Теплые, мягкие, упругие. Удалось зацепиться за это прикосновение. Постепенно я начала ощущать яута целиком, словно мысленно ощупывая его фигуру. Каждый миллиметр тела, четко чувствуя разницу между живым телом и мертвой одеждой. На нем были уже привычные плотные штаны, высокие ботинки да оружейный пояс, на котором висел длинный нож из кислотоупорного металла, банка с синей пакостью, сложенный арост. На правом бедре – боевой кнут в чехле.       Мое внимание зацепилось за какую-то неправильность. Что-то было не так. Я еще раз внимательно изучила тело сидящего на полу яута, пока не нашла то, что меня смущало: выступ на плече, а под ним – вздувшиеся рубцы и глубокие рваные порезы.       Я резко села, открыв глаза. Хаф приподнял голову, медленно встал, опираясь рукой о край кровати.       – Ты ранен?       – Ночью напали. – спокойно ответил он, присаживаясь на край кровати.       Даже не удивился, что я заметила.       – Покажи.       Он качнул головой.       – Хаф, покажи. Я знаю, что раны глубокие.       Он чуть приподнял бровь и дернул верхними клыками.       – Я это… вижу, что ли. Только не глазами, а как-то иначе.       Яут послушно повернулся боком, давая мне доступ к своей руке. Из-под эластичных бинтов тускло светился свежий твей.       Аптечка поднялась в воздух и поплыла ко мне. На этот раз даже смотреть на нее не потребовалось, бокс чувствовался полностью, удерживать его было легко. Словно двигать невидимой рукой.       Когда я сняла бинт и увидела рану, захотелось придушить Хафа и еще раз убить тварь, которая это сделала. Глубокая, практически до кости, рваная резанная рана, словно хвостом по руке полоснули. И совершенно необработанная!       – Ннан’чин’де, ты бы хоть антисептиком присыпал.       Яут пожал плечами.       – Заживет.       – Кто ж спорит. Но так – быстрее.       Очередное равнодушное пожатие широких плеч. Я вздохнула. Ну как можно так к себе относиться? Делов же на пару минут!       Я распаковала банку с мазью и антисептический спрей. Хаф даже не шелохнулся, когда струя синеватого аэрозоля попала на рану. Я аккуратно убрала кровь и сукровицу, свела края раны и прошлась машинкой, оставляя извилистый вздувшийся шов. Убрала станок, осторожно нанесла мазь и снова замотала чистым эластичным бинтом. Хаф молча и терпеливо ждал, пока я закончу, ни единым жестом не показав своего недовольства. Да и было ли оно? Всмотрелась в невозмутимое лицо. Нет, не было. Принял как должное.       Аптечка тем же путем вернулась на место, а я внимательно осмотрела неподвижно сидящего воина, отмечая про себя свежие ссадины и царапины на пятнистой желтоватой коже , темнеющей ближе к запястьям и локтю, переходящую практически в коричневый цвет на кисти с черными пятнышками на кончиках когтистых пальцев. Отметила сбитые костяшки, слегка окрашенные зеленоватыми кровоподтеками. Он тварей что, кулаком приласкал? В принципе, мог. На спине обнаружился свежий синячище и пара царапин, перечеркнувшие зелеными линиями уже зажившие шрамы, особо хорошо заметные на светло-коричневой коже, постепенно светлеющей к пояснице и темнеющей до шоколадного цвета на плечах. Старые шрамы белесыми линиями изукрасили спину сложной паутиной. Некоторые уже почти рассосались, некоторые – вздувались уродливыми буграми.       Хаф терпеливо выдержал мой достаточно беспардонный осмотр, только в глазах мелькало легкое веселье. Его это забавляло.       – Смешно?       – Немного. – согласился он.       Надо же, соизволил ответить вслух. Я потерла нос, хмуро рассматривая здоровенную гематому на груди.       – Это как ты так?       – Словил удар хвостом на излете.       Я тяжко вздохнула, потерла отлежанный позвоночник. Глянула на сидящего рядом воина. Хаф наблюдал за моими метаниями с непоколебимым спокойствием, вот только в глазах – бездна ехидства.       – Можно?       Я указала на его колени. Яута-те кивнул, сел на койку дальше и чуть откинулся назад. Я с комфортом разлеглась, устроив голову у него на коленях. Тепло, мягко, хорошо. И Хаф не возмущается. Привык уже, что ли?       – Много напало?       – Тридцать четыре особи. – спокойно ответил он, а у меня волосы по всей шкуре дыбом встали.       – Так много!       Тихий хмык дал мне понять, что это – не много.       – Ладно, я поняла. А много – это сколько?       – Сотни. Тысячи.       – Разве можно убить столько… в одиночку?       Тихий смешок.       – Можно. Если все сразу не нападут.       – А если сразу?       Спокойный безмятежный взгляд, легкая усмешка, четко просматривающаяся в слегка разведенных клыках.       – Автоматической пушкой.       – Надо же, у вас и такие есть. – проворчала я. – А я уж грешным делом подумала, что кроме индивидуального оружия ничего более мощного вы из принципа не делаете.       Тихий рычащий смешок.       – Это – оружие для охоты и учебы. Для войны – совсем иное. Оружие, броня, корабли. Использовать в индивидуальной охоте автоматическое или скорострельное оружие не имеет смысла. Это… - яут запнулся, подбирая слова.       – Уничтожает суть охоты?       Хаф кивнул.       – Охоты – одна из частей нашей культуры. Помогает воспитывать молодняк, закаляет дух и характер. Отсеивает… слабых и неудачливых.       – Вы верите в удачу?       – Многие – нет. – в голосе яута ясно проскользнула наитайнейшая, но насмешка. – Они не верят в стечение обстоятельств. Считают, сила и мастерство могут решить все.       – А ты? – тихо спросила я, всматриваясь в золотые глаза.       Хаф ответил не сразу. Некоторое время он молчал, глядя в никуда, бездумно перебирая мои волосы, рассыпавшиеся у него по коленям. Я лежала, лениво изучая пятнистую кожу, обтягивающую мощные мускулы, и затейливый узор на перевязи, перечеркнувшей грудь, терпеливо ожидая его ответа.       Такое времяпровождение мне нравилось и полностью устраивало. Не надо никуда спешить, что-то делать, мотать нервы на кулак и тихо звереть от тупости окружающих и беспросветности будущего. Никакой вконец опостылевшей работы, соседей, вызывающих глухое раздражение одним фактом своего существования, никаких навязчивых знакомых и коллег, про которых забываешь, стоит только им остаться за порогом дома. Нет шума, толпы, суеты. Нет постоянной, бесконечной лжи, обмана, попыток надуть, облапошить, поиметь как морально, так и финансово или, что хуже, физически. Вокруг – тишина и безмятежность огромного корабля. Рядом – один-единственный разумный, которого я искренне уважаю, и которым восхищаюсь. И пусть корабль практически мертв, едва ли способный вновь подняться в космос, пусть вокруг носятся злобные и смертельно опасные твари, пусть я живу с оружием в руке. Пусть этот разумный – инопланетный убийца. Но я… живу, а не просто существую по давным-давно заданной программе.       Сильные пальцы медленно перекатывали пряди волос. Я молчала, Хаф о чем-то задумался. А я его не тормошила. Вопрос был задан, и я точно знала, что науда его не забудет.       Так и сидели. Он – привалившись спиной к стене и я, лежа у него на коленях.       Хаф заговорил неожиданно, вырвав меня из медитативного состояния:       – Когда-то я думал, как другие. Удача – миф. Неудачи – оправдания слабаков. – низкий глубокий голос окрасился странной хрипотцой и рокотом. – Пока жизнь не расставила все по местам.       Он чуть опустил голову, перехватывая мой слегка расфокусированный взгляд и добавил:       – Недавние события – тому подтверждение. Я жив благодаря стечению обстоятельств и удаче. – тяжелая голова склонилась набок. – От меня не зависело ничего. Случайность. Удача. Твое решение. Никакое мое мастерство и сила не смогли бы сдвинуть блок двигателей с моей спины.       – И правда. Стечение кучи обстоятельств. – я согласно кивнула. – Тебе невероятно повезло. И мне тоже.       – Тебе? – в голосе промелькнуло удивление.       – Несомненно. Или ты думаешь, у меня были бы шансы выжить в одиночку, в лесу, да еще и с этими тварями?       – Да.       – Да-да, я поняла, выжить можно. Вот только – надолго ли?       Яут фыркнул.       Я прикрыла глаза, откровенно наслаждаясь тем, что меня гладят, ничуть этого не скрывая. Зачем? Хаф и так прекрасно видел мое состояние и отношение к происходящему, читая, как открытую книгу, легонько поглаживал кончиками пальцев голову, перебирая спутанные пряди волос, а я непрерывно сканировала каюту, пытаясь ощутить коридор за дверями.       Не получалось. Внутри помещения я могла сказать, где находится каждая пылинка, а вот что творится в коридоре – тайна, покрытая мраком. Яута-те за мной наблюдал со сдержанным интересом, но не вмешивался, позволяя развлекаться, как мне того хочется. Только легонько прикоснулся к груди, чуть ниже диафрагмы, там, где появляется холод, и сказал:       – Не увлекайся.       – Я помню. Сколько я проспала?       – Сутки.       И чего меня это не удивляет?       – Сейчас еще светло?       Он кивнул.       – Что дальше?       – Строительство улья завершено.       Я не поняла, как эта информация приближает меня к пониманию планов на вечер. Но «светскую беседу» продолжила.       – Деревня еще стоит?       Опять кивнул. Значит, еще не сожрали. Это хорошо. С одной стороны, селян жалко, а с другой, такое резкое пополнение популяции каинд амедха будет… неприятно.       – Странно. Я думала, они первым делом туда наведаются.       Яут пожал плечами и пояснил:       – Напали на нас.       Неужели подумали, что мы защищаем деревню и решили сперва от нас избавиться? Они же, вроде как, неразумны? Или я что-то упускаю.       – Такое ощущение, что они знали, что ты один остался.       – Знали. – Хаф хмыкнул. – За нами наблюдают. Разведчик сидит на дереве, но приблизиться не дает.       – Сбегает?       Яут кивнул.       – А пристрелить?       – Новый прибежал.       – Может, тир устроить, раз они новые набегают?       Тихий урчащий смешок.       – Успеешь пострелять. Сегодня пойдем в улей.       – Ты считаешь, я уже готова? – с сомнением спросила я.       – Нет.       – Умеешь обнадежить! – я фыркнула.       – Ты умеешь достаточно, чтобы выжить. – возразил Хаф. – Небольшой опыт уже есть.       – Считаешь, что опыт столкновений с чижами – это важнее тренировок?       Он кивнул, а в глазах – вопрос. Вздохнув, пояснила:       – Каинд амедха – слишком долго, и этим тварям название совершенно не подходит. Они – чужие. Чижики. Большие, черные, слюнявые чижи.       Яут хмыкнул.       – Даешь прозвища. Не боишься.       – Хаф, я вполне здраво оцениваю всю опасность этих тварей. И прекрасно понимаю, что они – стремительные, смертоносные и очень сильные противники. К тому же – сообразительные. Но они – мясо на ножках.       – Все еще хочешь попробовать их на вкус?       – Хочу. – я пожала плечами.       Яут поднял руку и указал на стол, где я увидела большую коробку. Я притянула к себе пищевой контейнер, села, поймала руками и открыла. Внутри лежал белесый кусок мяса. Неужели? Да быть того не может!       Я подняла глаза, растерянно глядя в веселые золотые глаза напарника.       – Это…       – Да. – яут усмехнулся. – Можешь попробовать, если так хочется.       Я достала нож, отрезала кусочек и осторожно откусила. А вдруг сырое?       Ничего подобного! Мясо было хорошо пропечено. Прожевала. Проглотила.       – Это точно каинд амедха?       – Туша лежит у корабля.       Откусила еще кусок. Мясо упругое и немного жестковато, но зато на вкус – что-то среднее между курицей и грибами.       Съев кусок, я облизала пальцы и вернула контейнер на стол. Посмотрела на откровенно веселящегося яута.       – Мясо сложно чистить?       Хаф качнул головой.       – После смерти кислота быстро разлагается. Каналы прочные и упругие, их легко вытащить из готового мяса.       – А оно… не вредное?       – Нет. Оно полностью съедобно, если носитель был твоего вида.       – А для тебя?       – У нас похожая биохимия. – дипломатично ответил воин.       – А это… не запрещено?       – Нет.       Хаф тихо рассмеялся.       – Каинд амедха рассматривают как добычу, врага, достойного противника. Но никогда – как пищу.       – Они же животные. Умные, конечно, но неразумные. – я запнулась. – Они ведь неразумные?       Яута-те кивнул.       – Ну, тогда почему я не могу на них смотреть как на еду? Они же на меня смотрят как на инкубатор? Смотрят. Труп потом сожрут? Сожрут.       Тем более, другое мясо найти сложно. А это – само прибегает. Можно даже тушу выбрать поупитаннее и посочнее.       Тихий смешок.       – И никакого пайка!       Смешок повторился.       – Ну ведь мерзость же! Я вообще не понимаю, как ты можешь им питаться.       Хаф пожал плечами.       – Привык?       Кивок.       – Значит, сила воли у тебя явно больше. А я предпочту решить проблему питания, чем терпеть такое издевательство! – подумала и добавила: - Теперь охота принимает то значение, которое в нее изначально вкладывалось – поход за добычей! За едой! А еду бояться – себя не уважать!       Яут хмыкнул.       – Каждый решает проблему страха как может. – я вздохнула. – На одном самовнушении далеко не уедешь. Я знаю, что нельзя бояться. Страх убивает вернее ножа. Но они – страшные! Монстры, чудовища! А теперь они – вкусная еда. Злобненькая, конечно, но – вкусная!       Хаф задумался, а потом медленно склонил голову, принимая мое объяснение.       – И, Хаф,… Спасибо.       Вопрос в глазах.       – Это было действительно вкусно.       Он дернул клыками, качнул головой. Но я видела, что ему было… приятно.       Я слезла с кровати, влезла в доспехи, подключила оборудование. Хаф за мной наблюдал. Спокойно, бесстрастно и как всегда – молча. Подхватив шесс и тот самый пищевой контейнер, я спросила:       – Где туша валяется?       – На поваленном дереве возле аппарели.       – Ее еще есть можно?       Медленный кивок.       – Покажешь, как мясо чистить?       Еще один кивок, ехидство во взгляде. Хаф встал, подхватил оружие, жестом приглашая следовать за собой. А сам быстро побежал по погруженным во мрак коридорам.              Люди едят животных. Чужие охотятся на людей. Выращивают в них потомство и поедают трупы. А я… я буду есть чужих, раз уж жрать больше нечего!       Вот такая вот пищевая цепочка.