♦ ♦ ♦
После проявления метки маленький Курт обращал не так уж и много внимания на заветные буквы. Он по-прежнему очень часто видел их, но теперь Курт знал, для чего они, и поэтому стал понемногу забывать о метке. Пока не стало слишком поздно. Восьмилетний Курт счастливо покачивался на сидении, радуясь тому, что мама впервые позволила ему сидеть впереди. Поездка была короткой — они всего лишь быстро смотались в магазинчик, но Курт все равно почувствовал себя гораздо взрослее. — Сегодня я надел новые туфли, — сказал он, улыбаясь маме. — Я заметила, — ответила она, глядя прямо перед собой, даже не посмотрев на обувь. Курт вздохнул, поднял ножки и покачал ими вперед-назад, любуясь, как блестят новые черные туфли, которые купил ему папа. Яркий свет ослепительно контрастировал на белом потолке, и Курт медленно моргал, пытаясь понять, где он находится и что произошло. Его тело болело и словно отяжелело, будто Курт поплавал в том густом сиропе, который его мама разогрела утром к блинчикам. Но разве он не помыл руки после завтрака, перед тем как вернуться в свою комнату и поиграть? Курт услышал, как неподалеку шептались несколько голосов. Они говорили достаточно тихо, так что он не мог разобрать отдельных слов, но по звуку малыш определил, что один из голосов принадлежал его папе, который весь день должен был работать в своей мастерской. Курт застонал от острой боли, что пронзила его ногу. Как-то Курт ронял стопку книжек себе на стопу, но та боль не могла даже сравниться с той, что он чувствовал сейчас. Малыш попытался приподняться, чтобы посмотреть, что случилось с его ногой. Из-за шума голоса замолчали, и Курт оказался прав — в помещении действительно находился его отец, который тут же оказался рядом с ним, оглядывая его беспокойным взглядом. — Курт? Как ты себя чувствуешь, парень? — Папа? Где мама? — Курт повернул голову, не отрывая ее от подушки, и лениво оглядел комнату. — Где мы находимся? — Не волнуйся, приятель, хорошо? Курт медленно моргнул, но, как только он увидел выражение лица своего отца, в его груди появилось тяжелое чувство паники. — Папа? Дрожащей рукой Бёрт откинул волосы с его лица, и это был первый раз, когда Курт ни слова не сказал на то, что прикоснулись к его волосам, вместо этого малыш просто прижался к руке. — Ты в больнице, приятель. Страх пронзил его словно молния, быстро и стремительно. Малыш вздрогнул от внезапного озноба, что пробежался по всему телу. — Где мама? Папочка, где она? — Это... Это был несчастный случай. Слёзы побежали по щекам Бёрта, и это испугало Курта сильнее всего на свете. Его рука нашла кисть отца и крепко ее сжала. — Ты в порядке. Ты ударился головой и повредил ногу, но... — Берт сделал глубокий вдох и зажмурился. — Курт, твоя мама... она... не справилась. То, что крепко сидело у малыша в груди, ослабло, будто какой-то тугой узел развязался, выпустив его чувства наружу. Громкий рёв загудел в его ушах, и Курт даже не смог понять, что плакал он сам, до тех пор, пока шершавый палец его отца не скользнул по мягкой щеке малыша, вытирая слёзы. Курт резко потянулся к папе, но тут же вскрикнул, пошевелив левой ногой. Покачав головой, Бёрт подвинулся поближе и положил руку на плечо сына. Курт не спросил про свою ногу — его крохотное дрожащее тельце тонуло в тепле рук отца, пока они оба плакали, разделяя боль от потери важной составляющей их самих.♦ ♦ ♦
В первый раз доктор навестил Курта на следующий день. Сердце малыша всё ещё болело, а слёзы рассеянно капали из его глаз, но всё же Курт заставил себя сосредоточиться. — Здравствуй, Курт, как ты себя чувствуешь сегодня? — спросил доктор Абрамс. Курт, завёрнутый в тонкое одеяло, лениво пожал плечами. Малыш все ещё молчал, и Бёрту пришлось слегка его толкнуть. — Не веди себя грубо. Общение с доктором очень важно, он знает, что с тобой происходит. Курт вздохнул, не так страдальчески, как он себя чувствовал, но быстро и коротко, будто ему просто тяжело было говорить. — У меня немного болит сердце, и что-то с моей рукой, — он поднял конечность, замотанную в бинты, которые держались на скрепках и застежках, что больно натирали его кожу. — И ещё очень сильно болит нога, и у меня ощущение, будто бы на моей груди сидит огромный слон. Доктор сочувственно кивнул и взял в руки медицинскую карту Курта, чтобы ознакомиться с тем, что там было написано. На лбу врача появилась морщинка, и доктор нахмурился, пока его глаза бежали по странице, вычитывая историю болезни. Врач сделал глубокий вдох, прежде чем поднять голову. — Что ж, у меня есть для тебя как плохие, так и хорошие новости. Хорошие новости — твоя операция на ноге прошла успешно и тебе придётся ходить на костылях некоторое время. Какое именно, зависит от того, как скоро ты поправишься. Ты еще совсем маленький, так что у меня нет никаких сомнений, что с тобой всё будет хорошо. — Хорошо, док, а какие плохие новости? — спросил Бёрт, когда доктор замолчал. — Ничего смертельного, но металл порезал ногу Курта, прямо на его метке родственной души. Мы не знаем, насколько серьёзно порез задел метку, пока не сможем осмотреть ногу после того, как все заживёт. Я просто должен был предупредить вас.♦ ♦ ♦
Следующие несколько недель превратились для Курта в сущий кошмар. Он постоянно должен был неловко ковылять на костылях, отчего хождение в школу стало для малыша слишком трудным. Учителя позволили ему приходить на уроки на несколько минут раньше, но никто не помогал ему носить книжки. Его не раз толкали старшие Домы, кто-то иногда выбивал книжки прямо из рук Курта, пока тот пытался балансировать со стопкой в руках, стоя на костылях. Но, безусловно, самыми ужасными для Курта были похороны его мамы. Панихида состоялась спустя неделю после аварии и четыре дня после того, как Курта выписали из больницы. Врачи беспокоились о его сотрясении и возможного заражения после операции на ноге, но все обошлось. Последние два дня погода была дождливой, и костыли Курта глубоко проваливались в грязь, пока он старался обойти чужие могилы. Его папа постоянно находился поблизости, но выглядел он так, будто тоже умер, но только глубоко внутри себя. Они почти пришли на нужное место, когда один из костылей скользнул по земле и Курт чуть не свалился в грязь. — Эй, приятель, давай я помогу. Отец подхватил Курта на руки, и тот почувствовал, как вибрировал голос Бёрта в его груди, пока он благодарил дядю Пита за то, что тот поднял упавшие костыли. — Пап, опусти меня, — фыркнул Курт, хотя на самом деле он не хотел идти сам. — Нет, мы почти на месте, и я не позволю тебе грохнуться прямо... — лицо Бёрта вытянулось, будто кто-то ущипнул его, и все слова, что тот хотел сказать, остались где-то у него в мыслях. — Давай присядем, хорошо? Курт кивнул и просидел некоторое время, просто глядя на гроб мамы. Рядом была вырыта яма, в которую её должны были опустить. Он больше никогда не увидит свою маму, не сможет посидеть у неё на коленях и вместе с ней посмотреть "Звуки Музыки", или увидеть её вместе с папой перед сном. Он больше никогда не сможет прижаться к её груди, когда будет плохо себя чувствовать. А все потому, что какой-то леди стало внезапно плохо, пока она была за рулем. Она не должна была быть на месте водителя, не должна была врезаться в их машину, когда Курт с мамой всего лишь выехали за покупками. Проповедник бормотал себе под нос до тех пор, пока Элизабет не опустили в землю. Люди вокруг поднялись со своих мест. Они подходили и разговаривали с его папой, друг с другом – со всеми, кроме него. Взгляд Курта был прикован к зияющей дыре, что поглотила его маму. — Курт? Малыш оторвал взгляд от могилы (как же он ненавидел это слово). — Да, папа? — Мы должны поехать домой. Тебя отнести? Курт покачал головой. — Нет, я пойду сам. Бёрт неуверенно посмотрел на него, но передал костыли. Он внимательно следил за каждым шагом сына и всегда был готов поймать его, если тот начнет падать. Остальная часть дня прошла словно в тумане. Курт заставил себя поесть, чтобы принять лекарство, и после, к счастью, смог пойти лечь спать, потому что из-за таблеток его клонило в сон. Малыш проснулся, чтобы попрощаться с семьей, и, как только в доме наступила тишина, Курт направился к полке с фильмами и достал с нее «Звуки Музыки». Он вставил кассету в видеомагнитофон, доковылял до дивана и включил телевизор. Где-то на кухне послышались звуки ударяющихся о дно стакана кубиков льда и наливаемой жидкости, и через несколько секунд Бёрт вошел в гостиную. Он вручил Курту стакан с ледяной водой и присел рядом с ним. Курт тут же свернулся калачиком около папы, осторожно положив поврежденную ногу на кофейный столик. Как только фильм начался, Бёрт легко поцеловал его в лоб. — Люблю тебя, приятель. — Я тоже люблю тебя, пап.