Междустрочие. Поддающая надежда
17 января 2014 г. в 09:31
Почему она ушла… Нет, не надо, я знаю… я прекрасно знаю, сколь коротка жизнь Младшего народа, можно мне не напоминать. Я имею в виду совсем другое: почему она ушла так? Разве ей было плохо со мной? Разве я отказывал ей хоть в одной из ее немудреных просьб? Ха! Однажды она попросила меня научить ее писать свое имя… и я учил, долго и тяжело – слишком много времени было упущено. Но когда у нее впервые получилось, то она, сияя от гордости, тотчас же потребовала обучить ее еще и чтению. Разве я отказал ей? Она прочла все книги, что были в доме: на синдарине и ах’энн… И я радовался ее успеху.
Почему же? Разве ее не радовало мое общество, разве ей не было со мной весело? Разве был у нее повод пожалеть о своем выборе? Хоть один? Нет же… Да, я никогда не любил ее, это правда. Наверное, просто не умею, и с этим ничего нельзя поделать. Все равно, что пытаться объяснить незрячему взаимное отличие цветов радуги. Но разве я не позволял ей любить себя, разве не стал таким, каким она хотела меня видеть? Разве хоть раз оттолкнул, оскорбил невниманием? Да нет же! Тысячу раз - нет… Быть может, она догадывалась, что это – только игра? Но тогда… Тогда тем более – она не имела права упрекнуть меня. Да, я не способен любить, но тем большего уважения заслуживает это многолетнее притворство, во имя счастья и спокойствия ближнего… Я неправ? Ну, ладно, может быть, это только мое мнение…Забудь.
Я предвидел это, я знал, что однажды она начнет стареть. И однажды я начал каждое утро просыпаться с одной мыслью: «Сегодня. Сегодня это произойдет». Но солнце восходило в зенит, и вместе с рассветными тучами таяли тревога и убеждение в этой пугающей истине.
Я ожидал, что на закате своего срока, она станет жалеть о безвозвратно ушедшей молодости, о потерянной силе и красоте… Быть может – о том, сколько всего она не успела увидеть, сделать, чему не успела или не смогла научиться… Но судьба решила иначе – ей предначертано было умереть во цвете лет, будто Эйли сама хотела этого, опасаясь, что общество седой и морщинистой старухи будет для меня в тягость. Глупый самострел на тропе… орк, что сопровождал ее, только и успел предостеречь от опасности… слишком поздно. Проклята будь гордость Ночного народа – вместо того, чтобы позвать меня на помощь, он бросился на меч, стремясь кровью смыть роковую ошибку. Чуть пораньше, и я, возможно, смог бы спасти Эйли. Я примчался, как только мне сообщили, что ее тело нашли на тропе, но здесь оказалась бесполезна даже Сила Майя. Она уходила…все, что я успел – это проводить ее за Последний Порог. Я сидел и смотрел, как она уходит, и не мог даже заплакать, потому что просто не умел этого. Последние минуты жизни она находилась в сознании и ясном рассудке, когда увидела меня, то даже попыталась улыбнуться – боль превратила улыбку в оскал. Она говорила…я слушал. Последние слова значат очень много, это одна из тех редких вещей, что не повторяются в мире. И я был готов к этому своеобразному моменту истины, внутренне уже предполагая все, о чем она станет говорить. Почти все. Но я услышал иное…совершенно иное… Перед самой смертью, за мгновение до того, как дар речи и сознание покинули слабеющее тело, ее последними словами были: «Ах, как жаль, что у нас не было детей…» Почему? Или это было настолько для нее важно, важнее всего в этой ушедшей жизни? Это оттого, что она – человек, Смертная, и продолжение рода – единственное средство оставить свой след на земле? Нет… Нет-нет, я говорю чушь… Старший народ имеет в своем распоряжении вечность – достойный срок для того, чтобы овладев каким-либо мастерством, успеть отточить его до остроты искусства. Творить с помощью своего таланта и умения вещи – прекрасные и великие произведения, статуи, оружие, украшения…Слагать баллады и стихи, познавать тайны бытия, живой и неодушевленной материи, бесконечно совершенствовать дух и тело, для того, чтобы раз оттолкнувшись от вершин мастерства, будто от ступени, взлететь ввысь – к новой цели, к новой славе, оставляя позади путеводные вехи своих побед… Это ли не след, что проложит в веках бессмертный мастер? О, да… У этой лестницы нет верхней ступени, это известно любому наделенному даром творить. Но тем не менее… Пробудившиеся первыми столь же трепетно относятся к новой, едва зародившейся жизни, к этим крохотным существам, что являют собою подобие собственных родителей, будучи похожи на них душой и телом. Почему? Я не знаю ответа… Пусть люди вынуждены вести себя подобно животным… Но Старшие… разве для них это – не тупиковый путь? Неужели это и вправду столь необходимо, раз прожив долгую и счастливую жизнь, все они – и Старшие, и Младшие – полны безутешной грусти о том, что не оставили после себя отпрысков? Разве недостаточно им бессмертия, что обретают они в плодах трудов и талантов своих, раз они ищут спасения в иллюзии вечной жизни – непрерывной смене поколений себе подобных. Да, ты скажешь, что сколь бы ни был велик гений, но через сотню веков никто не вспомнит имени мастера, создавшего удивительное произведение. Краски осыплются с холста, время сотрет в пыль дворцы и статуи, в обрывки фраз превратятся древние баллады и не станет ничего, что напомнило бы о тебе из глубины веков живущему ныне… Но разве через сотню поколений вспомнят тебя внуки твоих внуков, собственные твои потомки, разве смогут описать то, каков ты был, каким именем наречен и чем славен? И кто поручится за то, что дети твоих внуков окажутся достойными твоего имени, что не станут безумцами, подлецами и мучителями? Мастер от начала до конца в ответе за свое творение, в жизни и в смерти…так для чего же оставлять за спиной такие следы? Я не знаю… Налей!
Я утрирую, конечно. Но во многом, беседы с самим собой, подобные этой, случались чем дальше, тем чаще. Непонятно зачем сидел у ее могилы, потягивал вино. Думал. Оказывается, у каждого из нас всегда в наличии и под рукой отличный собутыльник и слушатель – он сам. В этих посиделках у надгробного камня был свой смысл…не тот, какой вложил бы в него человек. Постепенно близость могилы Эйлинель перестала являться для меня непременным атрибутом моих размышлений, в замке и без того было предостаточно других, более сухих, теплых и комфортных мест – не зря же я полтора века обживал эту каменюку, сдуру выросшую прямо из скалы! Да и до винного погреба недалеко. В замке было очень даже неплохо, если бы не одно обстоятельство, а именно – орки.
Когда круг Маханаксар осудил моего Учителя, я остался совсем один на руинах сожженной дотла Лаан Гэлломэ. Я как безумный бродил по маковому полю, с каждым днем уходя все дальше от того места, что когда-то было мне домом. Так я оказался в горах. Как я жил тогда – не помню, но так уж получилось, что меня приютило одно из многочисленных племен Ночного Народа. Я немало прожил среди них, благо способен с легкостью понимать любой язык Детей Единого, и был поражен тем, что эти существа – вовсе не такие, каковыми привык их считать. Разумеется, Тано говорил, что в Арде нет плохих созданий, но доселе об орках я как-то не задумывался, полагая их если не злобным, то, по крайней мере, очень уж диким народом. И тем приятнее было убедиться в обратном. Эти создания, в которых осталось так много звериного, были близки мне, наделенному даром принимать волчий облик. Наивные, и в то же время недоверчивые, гостеприимные, но не терпящие чужаков, способные выжить в любых условиях, они не переставляли удивлять своей естественностью, прямотой и неподдельной искренностью. Вообразите себе непередаваемую смесь маленького человеческого ребенка и матерого хищника – возможно, тогда вам удастся понять, о чем я говорю. Их пещеры с пологами из звериных шкур, деревянная и глиняная утварь, кажущаяся на первый взгляд грубой и уродливой, простая одежда, скупые жесты и мимика – все дышало очарованием завершенности и лаконичной самодостаточности. Они с интересом слушали мои рассказы о традициях и укладе других народов, но им и в голову не пришло бы перенять что-либо из чужих достижений, они попросту в них не нуждались. Как бы то ни было, но чем дольше я жил среди иртха, тем больше понимал, что нахожусь в обществе изгоев, так же как и я не нашедших места в этом огромном мире. Но если я мог некогда назвать своим домом Хэлгор, то Ночной Народ, постоянно подвергавшийся гонениям и травле, не имел ничего, что мог бы назвать своим, они и жили-то будто на бегу, вынужденные всегда носить при себе весь нехитрый скарб. И тогда…
Лишь только скальный клык превратился хоть в какое-то подобие жилища, у меня состоялся долгий разговор с шаманом племени. Попросту поселить племя в замке, где их никто не тронет, я не мог – оказать и даже предложить помощь тому, кто в ней не нуждается, почитается у Ночного Народа величайшим бесчестьем, смыть которое можно лишь кровью, а поскольку признаться в своей беспомощности ни один иртха не согласится из-за своей гордости, я пошел на хитрость. Я объяснил шаману, что не могу жить в племени, поскольку должен ожидать возвращения Тано. Так как злые духи Западных земель вряд ли оставят в покое моего Учителя, то, как только он вернется, мы поселимся за высокими каменными стенами, где он сможет чувствовать себя в полной безопасности. Шаман молча выслушал меня, дымя трубкой, не говоря ни слова поднялся и ушел, а на следующий вечер (ибо для иртха жизнь начинается с наступлением темноты) я оказался свидетелем его речи на совете племени, в которой он поведал, что Клан Красного Волка обязан защитить своего благодетеля (то есть меня, хе-хе!) от злых уллах из-за горькой воды, что погубили Крылатого уллах Мелхара и непременно вернутся за его сыном. Воздержавшихся в племени не оказалось – весь клан Красного волка собрался в путь буквально за полночи, готовый идти за мной хоть на край света, где, как известно, вся вода огромным водопадом обрушивается в пустоту. Я был рад – моя невинная хитрость помогла обрести дом не только мне, но и доброй сотне разумных и крайне симпатичных живых созданий. Но вскоре вся радость от совершенного мною хорошего поступка начала таять, как по весне на перевалах тает снег, а после – так и вовсе испарилась рассветным туманом.
К тому моменту, когда я вынужден был покинуть вернувшегося в Сумрачные Земли Тано и вновь поселиться в замке, возведенном в далекие времена моего беспросветного одиночества, я заметил некоторые весьма существенные изменения. Оказалось, что за время отсутствия хозяина Тол-ин-Гаурхот не только сохранил жилой вид, но и приобрел кое-какие новые черты. В свете последних событий, а именно: появления на западе Людей и исхода Нолдор из Благословенной земли в земли, никогда и никем не благословляемые, иртха создали весьма эффективную систему пограничной стражи и охраны самого замка. Скажем так: до своего собственного дома я добрался не без приключений, а, переступив порог, обалдел окончательно. Представьте себе лес, буквально утыканный замаскированными наблюдательными вышками и сложной системой проволочек – стоит кому-либо задеть одну, как запрятанный в специальной нише и соединенный с проволокой механизм приводит в действие кресало, что ударяет о кремень. Первая же искра поджигает кусок пропитанного особым составом каната, что подвешен в жерле выжженного молнией дерева, и высоко в кроне вспыхивает язычок бездымного пламени. Заметить этот огонь с земли совершенно невозможно, ибо в летнюю пору его скрывают кроны соседних деревьев, а зимой, когда на голых ветвях нет листьев… хм, вы знаете, во всяком случае, лично я до сих пор не встречал никого, кто бы оказавшись в зимнем лесу, стал пялиться вверх. Таких «маячков» было несколько, все они находились на приблизительно равном расстоянии от замка и отлично проглядывались со сторожевых вышек. В общем, в первый же день моего возвращения на Тол-ин-Гаурхот через веселую березовую рощицу, я, естественно, случайно потревожил одну из сигнальных растяжек и буквально через четверть часа лежал, уткнувшись лицом в жесткий торчащий корень под прицелом тяжелого лука, совсем не похожего на охотничий… Конечно, я мог бы пустить в ход Силу Майя, но поскольку сам всю жизнь терпеть не мог тех Сотворенных, что применяют свои способности по поводу и без повода, то позволил своим «домашним любимцам» самостоятельно разобраться с непростой ситуацией поимки меня на границе моих же земель. После этого неприятного инцидента я стал куда внимательней в своих лесных прогулках, благо однажды увидев схему расположения ловушек, выучил ее наизусть. Жить по-прежнему было можно, и даже весьма неплохо, но вскоре одновременно с решением одних трудностей, возникли другие. А заключались они в том, что орки, обвесившие весь лес сетью сигнальных паутинок, окончательно обленились и перестали охотиться в прежнем смысле этого слова. Не было больше ни ночных засад, ни отравленных копий, ни долгих скитаний по болотам или бурелому - теперь любая дичь, по неосторожности коснувшаяся проволочки, неизменно оказывалась легкой добычей довольной пограничной стражи. Поскольку пища стала доставаться не в пример легче, у клана Красного Волка появилось больше свободного времени... которое они, естественно, употребили на усиление охраны моих покоев. Жизнь моя превратилась в сплошной кошмар, по замку нельзя было и шагу ступить, чтобы не напороться на какую-нибудь бдительную фигуру с тяжким остро заточенным орудием защиты и нападения. Вдобавок, через некоторое время моим подопечным пришло в голову, что их бедного хозяина могут не только застрелить или зарубить мечом, но и, к примеру, отравить или задушить во сне. Стоило мне налить вина, как специально приставленный ко мне орк немедля выхватывал бокал прямо из рук и пробовал его содержимое. Та же ситуация была с любым кушаньем, и это при учете того обстоятельства, что все без исключения блюда готовил либо я сам, либо целая орава орков-поваров, что приспособили под кухню одну из пустовавших пристроек замка. Я терпел, внутренне хихикая над причудами моих подозрительных поданных, но когда однажды ночью я за ухо извлек из-под собственной кровати очередного бдительного стража при мече и в полном доспехе, моему терпению пришел конец. Высадив несчастным орком дверь спальни, я устроил безобразный скандал, на крик немедля сбежалась вся замковая охрана. Встревоженные и слегка напуганные, они переминались с ноги на ногу, очевидно стесняясь наблюдать грозного хозяина встрепанным и завернутым в простыню. Я как можно доходчивее объяснил им, что, по крайней мере, в пределах замка, вполне в силах сам постоять за свою жизнь и свободу. Увидев огорченные лица, я сменил гнев на милость и в качестве извинений добавил, что с охраной границ они справляются просто отлично, поэтому пусть и дальше продолжают это важное дело. Что же касается личной охраны, то необходимости в ней нет, а вот повар, кастелян, полотер и секретарь мне бы очень даже пригодились. Убедившись в том, что прямо сейчас выгонять вон я никого не собираюсь, мои подданные несколько успокоились, а когда я, зевая, ткнул пальцем в нескольких из них и лично назначил исполнителей на вышеупомянутые должности, то счастью не было предела. Мысленно пообещав себе придушить шамана племени, что внушил своим духовным чадам столь восторженное отношение к моей скромной персоне, я отправился спать. Буквально со следующего дня опека стала существенно слабее и сделалась не столь навязчивой, как раньше. Во всяком случае, если кто-то и продолжал отведывать все предназначенные для моего стола блюда, то делал это втихую. Больше никто не ходил за мной строем по коридору, из спальни немедленно исчезли посторонние личности в доспехах, призванные оберегать мой сладкий и спокойный сон… В общем, к тому моменту, когда в замке появилась Эйли, ситуация успела немного устаканиться. А уж после того, как я собрал дворцовую стражу и представил ей недавнюю свою пленницу как хозяйку Тол-ин-Гаурхота, жизнь и вовсе практически наладилась. Но если ценою нескольких снесенных дверей и разбитых стен мне удалось добиться почти идеального поведения слуг и дворцовой стражи, то против пограничников я был бессилен, поэтому между мной и прибывшим в замок командиром одного из отрядов, стерегущих дальние рубежи, вполне возможен был следующий диалог:
Я (уныло):
- Рраугнур… Почему вы вечно врываетесь ко мне в тронный зал с докладом точно в кабак?
Рраугнур (не моргнув и глазом, радостно так):
- Потому что это и есть кабак, повелитель!
После подобного хамства я, как правило, изволил гневаться и кидаться подвернувшимися под руку тяжелыми предметами, но поскольку начальники погранзастав, все как один, носили стальные доспехи, то шанса извлечь из этой безобразной выходки хоть какой-то урок, у них не было и быть не могло.
Потом… когда Эйлинель ушла из моей жизни, я почувствовал себя странно. Ну да, этот период я уже описывал. На тот момент в замке оставалось орков пятнадцать от силы – все те, кто был приставлен к исполнению каких-либо обязанностей. Все они прекрасно знали о смерти «жены повелителя», слава Тьме, что у Ночного Народа не принято травить душу бесконечными слезными соболезнованиями с трагическим заламыванием рук. Но так или иначе, я стал замечать, что приготовленная еда куда вкуснее, чем обычно, парковые дорожки в любую погоду сияют брусчаткой, а в так называемом «тронном зале» кто-то додумался повесить занавески столь любимого орками огненно-красного цвета – короче, мои подданные всячески старались хоть как-то скрасить мое горе. В итоге, все вновь пришли к тому, с чего начинали – от домашнего уюта меня начало тошнить точь-в-точь так же, как прежде – от вооруженной до зубов охраны у двери уборной. Но на этот раз мне отчего-то неловко было как следует рявкнуть на тех, кто так бестолково, но искренне заботился обо мне. Стремясь ускользнуть из этого мягкого и теплого царства обволакивающей лени, я все реже появлялся дома. Сначала ходил на могилу Эйлинель, а потом – стал все дальше забираться в лес. И вот тут-то и произошла одна встреча, послужившая отправной точкой целой череды событий.
Вообще-то мы уже встречались раньше. Триста или четыреста лет тому назад, когда про Людей в этих краях еще и не слыхали, а морские птицы несли тревожную весть о пылающих кораблях из далеких земель, моя пограничная стража сообщила, что далеко к северо-востоку от Тол-ин-Гаурхота объявились чужаки, которые идут сюда. Любопытство одолело меня настолько, что я приказал зорко следить за неведомыми пришельцами, и ежедневно докладывать об их продвижении. Со словесного описания Рраугнура, того самого невоспитанного командира северной погранзаставы, я понял, что речь идет о Перворожденных – во всяком случае, заостренную форму ушной раковины Рраугнур изобразил довольно убедительно. По сводкам пришельцев оказалось очень и очень немного, около двух с половиною десятков - обоего пола. Приняв во внимание сие обстоятельство, я склонен был сделать вывод, что это не вооруженное вторжение, а мирные поселенцы. Вы не поверите, но тогда я радовался, подобно тому, как Дети Эру радуются птице, свившей гнездо под стрехою их дома. Но недолго. Видели ли вы когда-либо птицу, что, поселившись под крышей человеческого жилья, стала бы возводить неприступные стены вокруг плетеного своего гнездышка? Я вот тоже не встречал… В общем-то, их можно было понять – незнакомая чужая земля, где-то поблизости находится Вражья твердыня… Ну, насчет близости они почти угадали – Тол-ин-Гаурхот находился где-то в лиге от их поселка.
С их предводителем я однажды столкнулся в лесу. К счастью, я был без охраны, ибо тогда встреча могла оказаться совершенно иной, он тоже бродил один. Этот Элда с первой же минуты поразил меня тем, что предостерег от вражьих ловушек и прочих опасностей, которыми буквально кишит проклятый лес, а когда я, наивно вытаращив глаза, поинтересовался, что же такого страшного он встречал в чаще, то получил поистине потрясающий ответ: «Не знаю, кто ты, о, путник, но послушай доброго совета. Я и мои соплеменники живем в этих краях не столь долго, однако нам ведомо многое. Здесь неподалеку – владения Саурона, будь осторожен!». Такая неподдельная искренность просто не могла не тронуть, и даже истерический смех не испортил первого впечатления друг о друге. Выяснилось, что мой новый знакомый заблудился и слегка подмерз, а у меня в поясной фляге совершенно случайным образом оказалось «Пламя творения»… История знает великое множество примеров, когда с одного-единственного стакана начиналась долгая и крепкая дружба, этот случай было трудно вписать в общую канву, но, по крайней мере, отныне прецедент все-таки существовал. Мой неожиданный собеседник достаточно быстро догадался о том, кто я на самом деле…но вот что странно: это не изменило ровным счетом ничего, ну, разве что теперь он перестал пугать меня рассказами о моих же собственных злодействах… хм, и на том спасибо. Расчувствовавшись окончательно, я объявил новому соседу, что в моих владениях он всегда – желанный гость, а пограничной страже (ох, а Рраугнуру – в особенности!) настрого запретил самостоятельно решать судьбу нарушителей границы: отныне это право принадлежало только мне.
Я не вспоминал об этой встрече добрых три сотни лет – жизнь била ключом, подкидывая все новые и новые вопросы, заставляя искать ответы там, где прежде не смог бы и предположить – короче говоря, у меня была масса объективных причин позабыть о давнем приглашении моего доброго соседа на чашечку коньячку. Как вдруг… Впрочем, вот об этом как раз поподробнее.