Алый пепел

Кашель – мокрый, гнилой и больной – вырывался уже из неспособного издавать ни крика, ни стона горла. Вместо слез по щекам некогда прекрасной богини струились кровавые потеки, кровавые потеки лились и из ушей, заглушая какие-либо звуки, кроме звучащего где-то далеко черного рога титанов. Когда-то персикового цвета кожа покрывалась синяками, царапинами, грязью и потом, сиреневые глаза поблекли от сводящей тело муки, а волосы утратили свой золотой блеск. Израненными руками богиня хваталась за землю, пытаясь вцепиться в ее плоть еще сильнее, крепче вцепиться пальцами с оторванными ногтями – остановить круговорот земли, остановить время и все на свете. Чтобы все закончилось. Вместе с ней. С широко раздвинутыми в стороны ногами, в пропитанном женскими соками золотом хитоне, Деметра вглядывалась в кровавое небо, вспоротое черными ранами – будто безжалостные мечи и собачьи клыки рвали небосвод, как страдание рвало на части ее саму. Богиня лежала, извивалась, выла на такой же алой земле под тем самым небом, что любил ее возлюбленный, но не муж, больше всего на свете. Лежала среди груд мертвых тел: богов, людей, чудовищ и титанов. Груд тел, что разодраны в клочья, сожжены дотла, выпотрошены наизнанку. И вдыхала зловонный воздух, который навсегда сохранит, на бесконечность вперед, тень, когда-то, а именно - сегодня, случившегося истребления. Мутными глазами богиня смотрела ввысь и видела лишь смерть: внизу, вверху, справа и слева. Внутри. Внутри нее тоже умирало в этот миг что-то. Кто-то. Самый важный, самый ценный. Сокровище. А если умирало сокровище, значит и ей самой незачем было больше жить. Одной богиней больше или меньше… …уже не важно. Деметра закрыла глаза. Щеку обожгла пощечина. Одна, вторая, третья… Их было много, прежде чем прекрасная богиня еще не признанного пантеона вновь открыла глаза и разглядела за серой пленкой такую же, как и она, окровавленную, истерзанную, почти мертвую Геру. Геру в доспехах, с вымазанным в нечестивой крови врагов мечом и с навсегда угасшим светом в голубых глазах. - Очнись! Очнись, дрянь! – кричала верховная богиня, нанося удар за ударом. – Не смей подыхать здесь, как самая последняя тварь, что ползает по земле, пачкая ее брюхом и нечистотами! Не смей сдавать ты, слабовольная сука! Открой глаза и роди своего выродка! Пусть я ненавижу тебя всеми фибрами свой души, но не смей из-за своего слабоволия лишать жизни того, кто выжил в это темное, изуродованное Титаномахией время! Не смей! Когда последний удар обрушился на Деметру, она закричала, чувствуя, как разрывалась плоть между ногами, как в этот самый миг, когда небеса в вышине начали кровоточить и гореть, пришла доселе несуществующая боль, как на свет – черный и ужасный – появлялось дитя. Дитя долгожданное, ненавистное дитя. Неправильное. Вечность спустя обессиленная Гера упала на землю, прижимая к своей груди окровавленную, но самую прекрасную в мире девочку, с тянущейся к матери пуповиной. Тяжело дышала, будто не сестра родила только что, а она сама. - Как? – всхлипнула Деметра. – Как?.. Кронос же… Кронос… И плакала богиня плодородия, когда сестра передала ей на руки ее сокровище. - Это уже не важно, - устало проговорила Гера. – Уже не важно. Где-то далеко затрубил рог, и небо прочертил золотой зигзаг молнии. Гера закрыла глаза, закусывая губу. Деметра смотрела на свою новорожденную дочь. С небес падал алый пепел. Титаномахия закончилась.