Милуоки, Висконсин. 24 декабря 1889
Ван Хельсинг шёл вниз по улице в центре Милуоки. Мимо пробежала стайка детей, таща позади себя сани. Это была его первая зима в Америке, и он не был уверен, что думать. Крики детей всё ещё достигали его ушей даже после того, как они скрылись за поворотом. На улице шёл густой снег, и мужчина, стараясь укрыться от порывистого ветра с озера, ещё сильнее закутался в шарф. Хлопья, кружащие в воздухе, были мелкими — значит, что вьюга может продлиться ещё некоторое время. Неожиданно грусть накрыла одинокого путника с головой, а в горле стал ком — Ван Хельсинг вспомнил другой такой снежный день в стране, которая, кажется, находится на другом конце мира. «Анна, я хотел, чтобы ты была со мной. Тебе бы понравилась эта поездка». Пройдя ещё несколько кварталов, он притормозил перед гостиницей и недолга думая, вошёл в помещение. Выбрав столик в углу зала, он оглядел комнату. Все посетители весело болтали, смеялись и наслаждались теплотой ревущего в камине огня. Спустя несколько мгновений бармен принёс кружку эля и поставил напротив Ван Хельсинга, который кивнул в знак благодарности. Ещё через пару минут мужчина вернулся с тарелкой еды. Ван Хельсинг с наслаждением вкушал пищу. Он блуждал по городу в течение нескольких дней и был страшно голоден. Даже простой хлеб и сыр были похожи на настоящий праздник. Большинство покровителей покинуло охотника, что, впрочем, вполне его устраивало. Он так углубился в раздумья, что не сразу заметил, как маленькая рыжеволосая девочка, в нарядном зелёном платье, подошла к его столу, сжимая шахматную доску в своих руках. — Ты поиграешь со мной? — спросила она. Ван Хельсинг оторвался от своего напитка и поднял глаза, столкнувшись взглядом с парой ярко-голубых глаз, смотрящих умоляюще. — Уверена, что хочешь поиграть со мной? Ты ведь даже не знаешь меня. — Девочка склонила голову в одну сторону. — Нет, но ты выглядишь таким грустным. Я думала, мы можем стать друзьями. Кроме того, мой брат не разрешает мне играть с ним. Он говорит, что я слишком маленькая. — Это было достаточным основанием. Ван Хельсинг улыбнулся и взял у ребёнка доску, отодвинув тарелку в сторону, он поместил доску по центру стола. Маленькая девочка вскарабкалась на стул напротив и начала расставлять шашки. Ей не могло быть больше семи или восьми лет. — Как твоё имя, девочка? — Эбби. А твоё? — Брэм. — Это смешное имя. — Это сокращённое от Абрахама. — О, тогда оно, наверное, не смешное. Абрахам был библейским персонажем, так ведь? — Ван Хельсинг кивнул. Эбби улыбнулась: — А ты сможешь угадать моё полное имя? — Эбигейл, верно? — Эбби сморщила носик в разочаровании. — Как ты узнал? — Ван Хельсинг ухмыльнулся. — Я хорош в угадывании. Ты знала, что Эбигейл тоже была библейским персонажем? — Нет. Она, правда, была? — Я не буду лгать о Библии, мисс Эбби, — Ван Хельсинг посмотрел на неё, заметив видимое сходство с барменом и указав на него, поинтересовался: — Он твой отец? — Девочка взглянула вверх и кивнула. — Да. Папа владелец гостиницы. Готов? Я разрешу тебе ходить первым. — О, спасибо, — Ван Хельсинг начал игру. Эбби тоже сдвинула фигуру. — Твоя мать тоже здесь работает? — спросил мужчина, делая следующий ход. — Нет, она работает в портной, ниже по улице. Мама шьёт по-настоящему красивые вещи. Она должна скоро прийти, — Эбби захватила одну из шашек Ван Хельсинга. — Это она сшила платье, которое ты носишь? — спросил он, сделав двойной ход и захватив две шашки Эбби. — Да. Это моё первое настоящее платье, — акцент, который она сделала на слове «настоящее», подразумевал разницу между платьями, которые носили дети, и платьями с поясом и юбкой воланом. Смысл, однако, был неуловим для Ван Хельсинга, который не знал почти ничего о моде маленьких девочек. Всё, что он мог сказать, чтобы точно не оскорбить девочку: — Оно очень милое. — Эбби засияла: — Спасибо. Игра зашла в тупик. Если Ван Хельсинг передвинет шашку в любом направлении, то это сделает его уязвимым для двойного хода, который приведёт охотника к абсолютному фиаско. Эбби довольно хихикала, зная, что загнала его в угол. — Вы все же должны сделать свой ход, мистер Брэм. — Ван Хельсинг поднял руки в знак поражения. — Я сдаюсь, — сказал он, изображая отчаяние. Эбби же хлопала в ладоши. — Ты собираешься идти колядовать вечером? Это очень весело. Мысли Ван Хельсинга проносились в голове с бешеной скоростью. Как же доверчива была эта девочка. «Если бы она только знала о моём прошлом». — Я так не думаю. — Эбби надулась. И сердце Ван Хельсинга растаяло. — Почему нет? Это же неотъемлемая часть Рождества. Потом мы все возвращаемся сюда за горячим шоколадом и, когда просыпаемся, открываем подарки, которые нам принёс Санта. — Санта? Кто это? — Глаза Эбби расширились. — Ты не знаешь о Санта Клаусе? — Ван Хельсинг лишь покачал головой, она объяснила: — Он приносит всем подарки в канун Рождества. Всем, кто хорошо себя вёл, конечно. Надеюсь, он принесёт мне куклу в этом году, хотя мама говорит, что не следует ожидать слишком многого. — Ван Хельсинг, кажется, понял. — Почему твоя мама сказала это? — Она говорит, что некоторые игрушки у Санты заканчиваются раньше, чем другие. — Ван Хельсинга понял, что родители Эбби просто не могут себе позволить купить куклу для своей маленькой девочки. В его голове начал постепенно сформировываться план. — Какую куклу ты хочешь? — спросил он. Эбби взглянула на него. — Её волосы жёлтого цвета, у неё фиолетовое платье с белыми кружевами на рукавах и маленькая кружевная шапочка. Её глаза сделаны из стекла, и она такая красивая. Вроде той, в окне напротив, — она указала на куклу на витрине. Ван Хельсинг сразу её заметил и кивнул. — Вижу. Ну, может быть, Санта принесёт её в этом году. — Надеюсь. Впрочем, если он не сделает этого, я пойму. Куклу, вроде этой, наверное, тяжело сделать. Он ещё должен сделать и другие игрушки. Так много нужно успеть сделать в срок. — Ван Хельсинг улыбнулся детской логике. — Эбби! — женский голос раздался из противоположной стороны комнаты. Девочка взглянула вверх и увидела свою мать. — Я должна идти — мама зовёт меня. Пообещай мне, что пойдёшь колядовать с нами? — вместо ответа Ван Хельсинг отсалютовал ей. — Обещаю. — Хорошо, — Эбби засмеялась и побежала к маме. Ван Хельсинг вернулся к своему напитку. Люди уже разошлись — и он был единственным посетителем. Бармен видел, что Эбби играла в шашки с незнакомцем в чёрном плаще. Он улыбнулся: его дочь всегда находила способ пробуждать светлую сторону в людях. Единственный раз, когда он видел улыбку незнакомца, — это когда Эбби общалась с ним. Когда она ушла; меланхолия, казалось, снова накрыла его с головой. Просто, чтобы поддержать его, бармен подошёл к Ван Хельсингу под предлогом наполнения кружки. — У Вас такая милая девочка, — сказал странник. Бармен кивнул в ответ. — Да, она такая. Спасибо, — произнёс он с шотландским акцентом. Ван Хельсинг ёрзал на месте. — Она пригласила меня колядовать. Если я буду лишним, пойму; но, может, Вы не возражаете, если я пойду? — О, нет. Это прекрасная идея, присоединяйтесь. — Ван Хельсинг улыбнулся. — Спасибо. Вы очень добры. Сколько я Вам должен? — В канун Рождества всё бесплатно. — Странник опешил, бармен же лишь рассмеялся, глядя на замешательство Ван Хельсинга. — Увидимся позже. Я должен помочь моей жене с некоторыми делами. — Хорошо. Могу ли я воспользоваться одной из Ваших комнат на ночь? — Конечно, без проблем. Вам некуда больше пойти? — Нет, некуда. У меня здесь нет семьи. Я просто проезжал мимо. — Понятно. Я покажу Вам Вашу комнату и пошлю одного из детей за Вами, когда всё будет готово. — Это будет чудесно. — Следуйте за мной, — сказал мужчина и повёл Ван Хельсинга вверх по лестнице. Он открыл дверь и жестом пригласил его войти. — Вот. Запасной ключ висит на колышке возле двери. — Спасибо. — Мужчина закрыл двери и оставил Ван Хельсинга изучать комнату. Ван Хельсинг зажёг лампу и осмотрелся, отметив, что за номером хорошо ухаживают; об этом свидетельствовали новые обои. В комнате даже был портрет Марии и младенца Христа. Изношенные, но чистые покрывала и кувшин, и умывальная раковина сверкали белизной в свете лампы. Ван Хельсинг поставил сумку и сел на край кровати. Он снова встал и спустя какое-то время выудил из огромной сумки бумажник. Ван Хельсинг достал из него десять долларов. Этого должно хватить на куклу, которую хотела Эбби. Он надел пальто и шарф и вышел через задний ход. Убедившись, что его никто не видел, он незаметно вошёл в универмаг, находившийся на противоположной стороне улицы. Десятью минутами позже он ушёл оттуда, неся таинственный пакет. Мужчина выглядел довольным. Он вернулся в свою комнату и закрыл за собой дверь. Мужчина даже не успел скинуть своё пальто, как маленькая ручка постучалась в дверь, и он услышал тоненький голосок Эбби: — Брэм, мы готовы идти. А ты? — Ван Хельсинг улыбнулся. — Я буду через минуту, — он спрятал пакет под подушку, а затем спешно вышел из комнаты, последовав за Эбби по коридору. — Сперва, мы пойдём в церковь, а потом «большинство идёт домой». — Я понял. — Они прошли через обеденный зал и присоединились к семье Эбби на улице. Ван Хельсинг позволил девочке сидеть на своих плечах всю дорогу до церкви. Служба была простой: чтение Евангелия и несколько спетых гимнов. Однако Ван Хельсинг чувствовал, что эта служба нечто большее, чем Месса на Сочельник, которую он ежегодно посещал в Ватикане. Когда старшие начали раздавать свечи, он погрузился в почти детское предвкушение. Заиграл орган, и все начали петь «Тихую ночь». Постепенно одна за другой тухли лампы, так как всё больше и больше зажигалось свечей. Атмосфера была просто волшебной. Эбби дёрнула его за рукав. — Почему ты не поёшь? — спросила она. Ван Хельсинг кивнул и начал подпевать. Голос, так гармонично влившийся в другие, поразил Абрахама, так как он никогда не был, что называется, поющим человеком. Эбби улыбнулась, услышав, как поёт её друг, и положила голову ему на плечо. Её высокий детский сопрано смешался с его чистым тенором — и они запели вместе:Тихая ночь, дивная ночь! Дремлет всё, лишь не спит В благоговенье святая чета; Чудным Младенцем полны их сердца, Радость в душе их горит. Тихая ночь, дивная ночь! Глас с небес возвестил: «Радуйтесь, ныне родился Христос!» Мир и спасение всем Он принёс, Свыше нас Свет посетил! Тихая ночь, дивная ночь! К небу нас Бог призвал. О, да откроются наши сердца И да прославят Его все уста, Он нам Спасителя дал!
Когда они закончили петь, Эбби потушила свою свечу. Ван Хельсинг последовал её примеру. Община вышла из дверей на улицу. Владелец гостиницы и его жена наблюдали, как Эбби просила Ван Хельсинга покататься на его плечах. — Эбби, бедный мужчина, наверное, устал, — упрекнула её мать. Ван Хельсинг легко поднял ребёнка. — Всё в порядке. Я не возражаю, — он спросил у Эбби: — Куда, миледи? — Эбби хихикнула. — Куда папа скажет. — Семья шла вниз от улицы к улице, распевая Рождественские колядки. Иногда, когда они заканчивали петь, их угощали печеньем или ещё чем-то. Вечер Ван Хельсинг закончил тем, что принёс сладко спящую Эбби обратно в гостиницу. Он передал её отцу и пошёл к своей собственной комнате. Он ещё раз взглянул на куклу, прежде чем аккуратно завернуть её в бумагу. Затем, дождавшись пока все разойдутся по своим комнатам, мужчина тихо прокрался вниз по лестнице и положил куклу под чулок Эбби. Вернувшись к себе, он сразу же лёг спать. И на этот раз его не мучили кошмары. Он проснулся раньше всех и быстро убрал комнату. Странник смиренно ждал, пока не услышит шаги, прежде чем покинуть комнату. Ему хотелось увидеть реакцию Эбигейл, когда она откроет упаковку. Войдя в главный зал, Ван Хельсинг тихонько устроился за одним из столов. Владелец гостиницы поставил перед ним тарелку с завтраком, и мужчина с удовольствием принялся за предложенное угощение. Спустя пару минут мужчина услышал, как две пары ног спускаются вниз по лестнице, и затем в комнату вошли Эбби и её старший брат. Они оба подбежали к своим чулкам. Каждый из них практически сорвал их и сел на безопасном расстоянии от огня, сосредоточенно изучая содержимое. Эбби засунула ручку в носок и достала оттуда веточку мяты, любимые конфеты «Horehound», несколько новых пуговиц для своей коллекции, блестящий никель и маленький медальон с вьющейся виноградной лозой на внешней стороне. Затем малышка оглянулась вокруг, и её глаза засияли при виде упаковки. Ван Хельсинг наблюдал, как она подошла и взяла подарок. Эбби совсем притихла, словно боялась разрушить своим неосторожным возгласом всё волшебство момента. Девочка любовно развернула свёрток и радостно охнула, когда обёртка спала, открывая такую желанную куклу. Мама, увидев игрушку в руках дочери, поинтересовалась: — Где ты взяла это, любимая? — Эбби посмотрела на маму: — Санта принёс мне её! В этом году у него не закончились куклы, мама! — она повернулась обратно к сокровищу в своих руках. Девочка прижала куклу к груди и окрестила поцелуем. — Я назову её Кэтрин! — она оглянулась вокруг и заметила, что Ван Хельсинг наблюдает за ней. — Видишь мою куклу? Я же говорила, что Санта придёт! — И он пришёл. Я надеюсь, ты хорошо проведёшь с ней время? — Ох, конечно! Ван Хельсинг встал и пошёл к стойке, чтобы расплатиться. Затем он поднялся в комнату, чтобы забрать свои пожитки, и возвратился назад через столовую. Эбигейл увидела, что он взял пальто и шляпу: — Ты уезжаешь, так ведь? — Ван Хельсинг кивнул. — Да, мне ещё нужно поймать поезд. — Ох. Куда ты поедешь? — Я ещё не решил, но мне нужно двигаться дальше. Я всё же вынужден сказать «до свидания». — Подошла жена владельца гостиницы: — Эбигейл, пора одеваться. — Маленькая девочка обвила руками ноги Ван Хельсинга: — До свидания, мистер Брэм. — Ван Хельсинг улыбнулся и взъерошил её волосы. — До свидания, Эбби. — Девочка побежала наверх, прихватив с собой куклу. Жена владельца гостиницы подождала, пока Эбби не скроется из виду, и повернулась к Ван Хельсингу. — Спасибо Вам за это. Она была бы так разочарована. Она ничего не сказала бы, но я знаю, как это было бы… — За что Вы меня благодарите? Вы не слышали её? Санта принёс ей куклу, — произнёс Ван Хельсинг с усмешкой. Женщина наклонила голову на одну сторону, медленная улыбка распространялась на её приятном лице. — Ну, мне нужно торопиться. Спасибо за всё.