***
Джастин вернулся с первого уровня, но все еще не знал, что теперь делать и как быть. Пройдя по коридорам Логова в сторону своего отсека, он с силой дернул шлевку на воротнике куртки, ослабил петлю и едва сдержался, чтобы не сорваться на бег. Знакомые стены давили, а люди почему—то раздражали. Он хотел остаться один, вздохнуть полными легкими до отказа и вместе с выдыхаемым воздухом выпустить непонятно откуда взявшийся страх от потери чего—то важного, без чего невозможно было жить дальше. Он уже был в собственном отсеке в Логове, собираясь стянуть остатки одежды, чтобы принять душ и переодеться, как прозвучал стандартный голос системы. — Запрос данных на вход. Бен Брукнер. — Открой, — пробормотал Джастин и опустился на кровать. Дверь с шорохом отъехала, и вошел Бен. Он подпер правым плечом угловую стойку почти у самого входа и как—то странно, без слов, смотрел на Джастина. Тот опустил руки, оставив футболку, на шее и подмышками пропитанную потом, в покое, и просто ответил на немой вопрос в глазах Брукнера: — Не сейчас, Бен, — он отрицательно покачал головой, но так слабо, что этого почти не было заметно. — Не сейчас. — У тебя есть несколько дней, — неожиданно спокойным голосом отозвался Бен, и его тон больше напоминал отеческий, хотя подобное он слышал только от Вика. — Отдохни и выспись, парень. Бен Брукнер был мужик мудрый и подарками просто так не разбрасывался. Значит, Джастину стоило воспользоваться предоставленным случаем. Время ползло медленно и апатично, словно многоуровневая проработка уже отработанных логов и слитой информации из Системы. Забыться – одно из самых важных и противоречивых желаний человека. Уйти от боли, принять в себя критическую дозу мнимой и лживой надежды на то, что все когда—нибудь еще будет хорошо.***
Спал в те дни Джастин какими—то урывками. То проваливался в бездну, то приближался к самой границе между сном и явью. И плавал в полудремоте – дурацкое состояние, когда, вроде бы, уже ощущал окружающее, но все же никак не мог прийти в себя окончательно. Джастин знал, что все пройдет, и всё равно бесился, просто доходил до белого каления. Потому что тупо не отпускало и держало по ночам мертвой хваткой. Хотелось разрядить обойму в живую и дышащую мишень. Хотелось разорвать противника голыми руками, вгрызаясь зубами в его горло. Позволить зверю внутри себя выйти наружу и позволить распрямиться жестко упакованной пружине гнева. Позволить ей лопнуть. Иногда Джастину казалось, что он находится в охваченном пламенем отсеке, и погасить бушующий пожар нет ни малейшей возможности. Выхода нет, и ему остается лишь смотреть сквозь окно, в то время как огонь пожирает отсек, в котором он оказался заперт, словно в ловушке. Там, на первом уровне, осталась какая—то важная часть его самого, и теперь он никак не мог собрать себя заново. Обида перерастала в злость, злость в растерянность, а растерянность снова в обиду, и так ходило по замкнутому кругу. Джастин захлебывался от непрошенных и непривычных чувств. Он дрейфовал в мутном море мыслей и ощущений, которые не мог ни осознать, ни принять, ни изгнать из себя окончательно. От этого водоворота становилось страшно так, что подгибались колени. Джастину казалось, что ненависть, уже практически вросшая, разъедала его изнутри. Мысли и образы вязались в непонятные и едва различимые узоры, смешиваясь в одно, словно перетекал внутри жидкий металл. Он прикрыл глаза, и память, услужливая сука, подкинула воспоминание о том, как иногда Брайан проводил кончиком носа по внутренней стороне его бедер. Джастин вскинулся, отогнал эти мысли и подумал, а сколько доз транквилизатора требуется для усмирения, такого как он? В медицинском отсеке Линдси было пять штатных шприцев. Он видел. Дни перетекали один в другой, так же, как тот самый металл в его голове. «Когда—нибудь я с этим справлюсь. Обязательно, когда—нибудь. Потом.» — Джастин гонял эти мысли по кругу своего сознания и надеялся, что так и будет.***
В один из дней Джастин отправился к Бену. В разговоре он объяснил, что уже в порядке, что отошел и может работать дальше. Любое задание. Брукнер же кивал головой в такт его словам и рассматривал мониторы за спиной у Джастина. И это бесило! — Джастин, послушай, — осторожно произнес Бен, — если только между нами – как ты? Это прозвучало, словно выстрел в упор, и Джастин не знал, что ответить. — Нормально. Я же сказал, что готов работать, — вот вроде он и не соврал, но и правды все—таки не сказал. — Неужели? Джастин кивнул. — А скажи мне, когда ты в последний раз спал? — Хм… — опешил Джастин, вылавливая очередной подвох. — Сегодня. — Хорошо, тогда спрошу иначе. А когда ты высыпался? Ну вот, пожалуйста! Прямо в яблочко попал. Джастин мысленно выставил Брукнеру сто баллов из ста. Что ж, на то он и глава Охотников на седьмом уровне. Бен между тем встал со своего места, обошел стол и остановился сбоку от Джастина, положив ему ладонь на плечо. — Послушай, Джастин, я понимаю, то, через что ты прошел… И на первом, и на десятом… Поверь мне, опытному Охотнику, люди ломались и от меньшего, а ты молодец, и ты нам нужен. Просто еще не время. Понимаешь? «Вот значит как?» — про себя обозначил поведение Бена Джастин. — «Хищник – хищника&!» Блядь, не вовремя снова вспомнилось о Брайане. Джастину до зубного скрежета, до темноты в глазах и ломоты в мышцах захотелось сделать себе полный даунгрейд. Вот абсолютно полный, до чисто нулевой отметки собственных биопараметров и особенно памяти. Памяти, вот, в первую очередь. Просто откатить всю свою систему назад, до… А вот до какого момента, Джастин так и не определился.***
Ночью всегда накатывало сильнее, чем днем. Хотелось вновь ощутить его ладони на своей коже, хотелось почувствовать его пальцы внутри, его член, распирающий и заполняющий. Но Джастин запрещал себе думать об этом. Лучше вкатить дозу снотворного и отключится, а еще лучше – нажраться Джокером с примесью нейролептиков, чтобы пол не отличать от потолка. В подобные моменты он вжимался лицом в подушку, и ему хотелось просто нахуй исчезнуть! Потому что он все еще желал того, до кого уже не в силах был дотянуться. Еще одна ночь обещала быть долгой… В один из вечеров, счет которым Джастин потерял уже давно, система охраны ожила в его отсеке. — Запрос данных на вход. Бен Брукнер. — Открой, — промычал Джастин, но с кровати не встал и даже не пошевелился, оставшись лежать спиной к двери. «Опять наставлять пришел,» — подумал Джастин. — Джастин, кхм… К тебе тут гости. Голос Бена пропал, и дверь отсека, по—видимому, закрылась. Джастин перевернулся на кровати и попытался разглядеть в полумраке отсека высокий силуэт, который, ссутулившись, прислонился спиной к боковой стойке у входа. — Брайан?... — Я. Круговорот чувств Джастина, состоящий из злости, растерянности и обиды, закружил с новой силой, сливаясь в один непонятный монохромный поток. — Какого черта ты притащился сюда?! — вскочил со своего места он. Но Брайан не ответил. Он молчал, казалось, целую вечность. А Джастин прикрыл глаза, чувствуя, как пол медленно уплывает из—под его ног, и в груди теснилось от противоречивых эмоций, что плескались через край и не давали спокойно дышать. Брайан же никогда еще не видел такого Джастина. Ну, за исключением их последней встречи. Потемневшие глаза, плотно сжатые губы и напряженная стойка бойца, готового убить практически на месте. Совершенно чужой и такой далекий. Брайану очень нужно было именно в тот момент прикоснуться к его виску, попробовать солоноватую кожу и вспомнить ее вкус. Разгладить глубокую складку между сведенных бровей и держать потом его крепко за плечи, уже почти спокойного и расслабленного, и не отпускать. Джастин и сам до конца не осознал, когда ощутил подобное. Ему не хватало присутствия Брайана. Отчаянно не хватало того, что уютное молчание между ними было таким же приятным и мягким, как сухая ладонь Брайана на шее Джастина. Тишина ложилась между ними, ласкала светлые пряди, вливалась медленно и размеренно внутрь, даря спокойствие и тепло. Но это было до того, что увидел Джастин. И он просто блокировал в сознании эти мысли, не давая им ни малейшего шанса быть принятыми и обдуманными. И все это было так безнадежно, что хотелось просто закрыть глаза и перестать даже пытаться. Джастин двинулся с места, стараясь не приближаться слишком близко к Брайану, но это у него плохо получалось, потому что отсек был маленьким, да и хотелось совсем другого – подбежать, повалить, вжаться и почувствовать снова и везде. Блядь, но это все так и было! Правда, как она есть, обнаженная, голодная и злая. И что было совершенно – ну просто охуеть как – удивительно – Джастин хотел одновременно и врезать Брайану, чтобы до кровавой пены, разбитых губ и судорог. И, наоборот, целовать и чувствовать в ответ сильные и требовательные руки. Но Джастин не боялся таких желаний. Ни на йоту не боялся. Или, всё же?... «Наверное,» — подумал Джастин, — «будет лучше, если я сейчас его ударю. Определенно, так даже будет намного лучше.» «Да!» — вторил Джастину его внутренний зверь. — «Врежь ему! Сбей с себя возбуждение и переплавь его в ярость. Ведь такой ярости проще дать выход.» «Ну же?...» — заполошно думал Джастин. — «Дай же мне повод!» Но Брайан просто стоял. До опасного близко стоял и молчал. Молчал и разглядывал его. «Ну же?!..» — Джастину до хрипоты хотелось заорать, но он только сильнее стиснул челюсть и сжал кулаки. Хотелось сбежать, и не было сил сдвинуться с места. Джастин уже перестал понимать, где его желания граничили со злостью и обидой. А может быть, между ними теперь вообще не осталось никаких границ? Они стояли на небольшом пятачке отсека и были похожи на позабытые всеми в этом мире облака, застрявшие где—то между небом, куполами и землёй. — Я знаю, — прервал тишину Брайан, — что ты считаешь меня палачом, и, возможно, в какой—то степени это так и есть, но я всегда был хирургом—генетиком и никогда не занимался трансплантологией по ее прямому назначению. Но так же я понимаю, где работал и на кого, и я хочу все исправить. Хочу это сделать. — Знаешь, это абсолютно хреновая инициатива, — слегка ошарашенно отозвался Джастин. — Согласен, идиотски бессмысленная, — дернул плечом Кинни. — И если меня пристрелят на каком—нибудь уровне, то я, по крайней мере, буду знать за что и ради чего, — четко и ровно завершил он свой монолог. Джастин замер на миг, втиснул голову в плечи, чтобы постараться не упустить ничего из того, что только что сказал Брайан. Удержать и осознать, что теперь—то, наконец, это была та самая правда. И все части головоломки, которых так недоставало Джастину в их последний вечер на первом уровне, теперь сложились слитно и четко. Брайан смотрел ему в глаза совсем по—другому, так, что Джастину стало на мгновение страшно. Казалось, во взгляде Брайана отражался свет его последнего дня, словно он должен был успеть сказать что—то безумно важное в его жизни. И он сказал. И от злости и ярости Джастина остались только ошметки, вроде торчащих из—под руин обломков металла. Он чувствовал, что наконец—то дышит полной грудью. Как будто до этого самого момента он задерживал дыхание, не позволяя себе просто жить. — Если это правда — то, что ты сказал, то мне нравится… Джастин подошел вплотную, потянулся вперед и вверх, вставая на цыпочки, и легко коснулся нервно сжатых губ Брайана. Осторожно и нежно погладил по лицу и плечам, словно спрашивал разрешения. Ведь можно? Ведь еще можно, да? Брайан замер на мгновение от неожиданности, а потом резко осел вниз, утащив за собой Джастина, и сорвался. Они целовались, словно дрались. Перекатывались по жесткому полу отсека, и каждый из них хотел подмять другого под себя. — Долго же ты собирался, — произнес Джастин и опрокинул Брайана на спину, навалившись сверху, снимая с него одежду. — Ты слишком далеко забрался, — возразил ему Брайан и, перевернув, опять уложил Джастина на лопатки. Он прошелся ладонями по гладкой коже, завел руки Джастина вверх и переплел их пальцы. — Ты хоть понимаешь, — шептал Кинни, — как глубоко ты зацепил меня? Никто до тебя раньше… Конечно же, Джастин понимал и тут же раскрылся, закинув ноги на бедра Кинни, и подался вперед. Соприкосновение обнаженной кожи завело обоих еще сильнее, и Брайан, даже не подготовив, смочив только одной слюной, нетерпеливо вошел в него, с трудом натягивая на себя отвыкшую плоть. — Прости… Прости. Просто не могу больше, — прошептал Брайан, толкаясь в нераскрытый анус. — Потерпи пожалуйста, сейчас отпустит… Сейчас… Сейчас. По одной только слюне было больно, и Джастин переждал неприятный момент вторжения. Это физическая боль, и она ничто по сравнению с тем, что он чувствовал все эти дни. Брайан уже беспорядочно водил ладонями по его груди и животу. — Вот так, потерпи… Джастин, — он уткнулся лбом ему в плечо, — совсем немножко осталось. И вскоре Джастин уже расслабился, предвкушая большее. Брайан набирал темп, двигался плавно и ритмично, но когда Джастин стал сам насаживаться и подмахивать, неистово и ненасытно, то он уже не понимал, кто и кого трахал. Кинни вдыхал воздух вперемешку с запахом тела своего партнера как воду, и захлебывался им, утопая в ощущениях. Джастина колотило, но он смотрел, так же хватая воздух пересохшими губами, смотрел, как двигался Брайан. Они снова сцепили пальцы, потом отпустили друг друга, и Брайан, не чувствуя больше опоры, уткнулся носом ему в шею и, на несколько секунд забыв совершенно обо всем, вновь вдохнув запах его кожи. Потом обхватил рукой его член и стал резко дрочить, с каждым движением толкая Джастина к краю. — Давай, Джастин! — прохрипел Брайан, двигаясь внутри и двигая рукой по его члену. — Ну же! Джастин в тот момент полон был лишь одним человеком и совсем не находил места для себя самого. В голове шумел голос и дыхание Брайана, и это уже было не вытравить, и не было возможности спастись. Он ответил ему срывающимся стоном, запрокинул голову, и его накрыло оргазмом, а Брайан продолжал двигаться, пока последний спазм Джастина не стих, и сам кончил вслед за ним. Сметенное волной наступившего кайфа, напряжение последних дней отпустило Брайана, и в голове не осталось ни одной связной мысли кроме той, что он должен быть здесь, и должен прижимать к себе безумно нужного, потерянного и вновь обретенного человека, который сейчас рвано дышит, покрытый испариной и такой же расслабленный, и все же крепко обнимает его, словно боясь выпустить из рук.***
Джастин проснулся от незнакомого и горячего ощущения тесноты вокруг, и только когда открыл глаза, вспомнил, что произошло. На его узкой одиночной кровати было маловато места для двоих, но такая теснота была приятной. До одурения было хорошо и спокойно лежать в руках Брайана, и Джастин никогда еще не ощущал такой целостности. Он, наконец—то, собрал себя воедино. Пролежав еще какое—то время, он выбрался из постели и ушел в душ. Нужно было многое обдумать и лучше всего это делать на чистую голову. Спустя полчаса он уже переоделся и стоял напротив своего фальш—окна, рассматривая мириады звезд, что набегали на него из голографической реальности. Действительно, так думалось намного лучше. — Мы можем изменять мир каждый день, — размышлял про себя Джастин. — Мы можем. Но нам необходимо верить, что эти перемены возможны, и что мы — не беспомощные жертвы, даже если всё идет против нас. Ведь мы проигрываем битву только тогда, когда теряем веру в возможность перемен. Но в этом—то и заключается весь смысл. Не сдаваться! Звезды плыли на него, растворялись в пыль и возникали вновь из ниоткуда. Они прошивали бездонную черноту космоса своим сиянием, и именно это вселяло надежду, что все будет хорошо, и то, что они должны сделать, они все—таки сделают. Они не перестанут бороться с Системой, и Крейг Тейлор во главе «БиоНова» ответит за всё. Просто нужно время и хорошо продуманный план действий. — Мы что—нибудь придумаем, обязательно, — уже вполголоса произнес Джастин и, обернувшись, посмотрел на обнаженную спину спящего Брайана. Им еще предстояло узнать друг друга, но если то чувство, что помогло Джастину подняться с десятого уровня, а Брайану спуститься на седьмой с первого, у них настоящее, то оно ценно само по себе. Джастин выдохнул, а когда снова вдохнул в полную силу легких, то оказалось, что можно жить дальше. Теперь, кажется, есть для кого жить. Эпилог Это небо, действительно, видело всё. Бесконечное количество смертей, предательств, слез отчаяния и боли. Видело, как люди уничтожали самих себя, загоняли в ловушки и убивали себе подобных. Да, наверное, этот мир никогда не изменится и не станет другим. Но люди в нем, они по—прежнему умеют прощать. Все еще могут понимать и сострадать. И это небо так же видело огромное яркое счастье, добро и справедливость. А главное, в этом мире все еще существует любовь. И она позволяет дышать, жить и дает возможность оступившимся искупить свои ошибки, а оскорбленным и обиженным – простить и поверить вновь. И что бы не произошло на этой земле, мы останемся людьми со всеми своими недостатками и грехами. Помня об этом, люди всегда смогут понять, простить и принять. Потому что МЫ люди… и МЫ живы, и МЫ умеем любить. А любовь?… Ведь наш мир ею начинался.