Life mixed up with nightmare or otherwise.

Привет! Меня зовут Грейс Олдридж. Мне двадцать лет. Я обычный человек с необычной судьбой. До семнадцати лет я не знала забот. У меня даже не было обязанностей по дому. Училась я средне. Моим любимым предметов в школе была музыка. В шестнадцать лет я поступила в музыкальный колледж и окончила его с отличием. Мне не было так интересно играть на фортепиано или гитаре, на которых я специализировалась, как писать музыку. Некоторые пишут стихи, книги, ведут личные дневники, а выражала свои эмоции через музыку. Моя мама могла понять в каком я настроении по тому, что я играла утром. Я очень любила свою маму, она была моей музой. Она тоже была композитором, но после того, как она вышла замуж за моего отца ,она перестала работать. Именно она посадила меня на рояль в три года и показывала, как берутся самые простые аккорды, вскоре, мы уже играли в четыре руки. С самого детства мне больше нравилось не ирать по нотам, а придумать свою новую песню Больше всего мне нравилось сочинять детские песенки и мелодии для танцев. Я писала ноты на линованном листе и давала их матери, она садилась за рояль и играла мне мой новый, свежо написанный вальс, а танцевала. Моя мать с детства понимала меня лучше отца. Мы почти не видели, так как он был полевым врачом и разъезжал по горячим точкам. Моя мать любила его самой трепетной любовью, и когда он уезжал, она молилась за него в близлежащим соборе. Я же по наставлению матери писала к его возвращению марши и другие военно-тожественные произведения Я думаю, что он любил меня, но своей, незнакомой мне любовью. Ах, если бы, я поняла это раньше, было бы , что-то исправить, но поздно. Отец уже в земле вместе с матерью. Я ненавидела его последние месяцы его жизни. Я не помнила себя от горя, а он обвинял меня в смерти матери. Да, я виновата. В его смерти тоже, ведь он начал пить из-за мамы, а мама заболела из-за меня. Я никогда не смогу искупить этот грех перед ним. Только сейчас, я поняла, что нужно было жить настоящим, а я жила будущим, но сегодня уже ничего не вернуть. Прошлое нельзя переписать, а жать , я бы все отдала за новый лист. Я считаю себя полностью виноватой в смерть матери. «Она умерла из-за тебя» — впоследствии говорил мне отец. Он настолько вбил мне это в голову, что к горю прилагалось чувство вины. Оно сжигало меня изнутри. Иногда во время моих истерик это доходило до того, что я ногтями пыталась разорвать себе грудную клетку, у меня ещё надолго осталось напоминаете об этом в виде шрамов. Она прожила ещё три месяца после моего семнадцатилетия. Её последним желание было, чтобы я оставила ребёнка и воспитала его так, как она воспитала меня. Я не сдержала обещания. Мальчик прожил всего полтора года. Постоянные стрессы из-за отца. Редкие, но метки вечера за компанию с виски. Я могу назвать ещё массу причин, могу обвинить в этом отца, но в этом целиком и полностью моя вина. Я очень плохо помню её последние дни. Все как в тумане. Единственный день, который я помню — это день похорон. Ночные кошмары только подливают масло в огонь, заставляя меня переживать это снова и снова каждую ночь. Из-за этого, я помню его, как будто он был вчера, в мельчайших подробностях. Помню все: каждое слово священника, каждый приступ истерики; помню, как меня успокаивали, как рвалась к гробу, как не хотела верить, как била отца в грудь от бессилия, когда меня уводили, помню как капали мне успокоительного; помню как рыдала в комнате всю ночь, как разбила вазу об стену, как отец колол мне снотворное; даже помню, как очнулась через три дня в больнице, помню как пыталась отключиться от приборов; помню как ждала отца, а он не пришёл, ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц, когда меня выписывали. Я думала, что вместе мы справимся, что вместе воспитаем моего ребёнка, что сможем жить дальше, но вместо этого, я почти каждый день получала звонки от незнакомых мне людей, с просьбой забрать моего отца из очередного бара или из драки. Я ехала по адресу, забирала домой , тихо плача от бессилия, помню, как дралась с ним за бутылку. Он даже бил меня, когда был пьян, когда я пыталась отобрать у него бутылку, могла получить. Вас, наверно очень интересуют чувство, которые я испытывала на протяжении этого времени, но я очень долго не могла понять, что же я чувствовала тогда. В один угрюмый холодный вечер я села у окна и решила проанализировать свои чувства. Я пришла к выводу, что сначала я чувствовала негодование и надежду, что это все затянувшиеся шутка или кошмар, от которого я вскоре очнусь, но этого не происходило и негодование сменилось понимание к отцу, я думала «он страдает, ты должна понять его, когда-нибудь это прекратится», но даже самому железному терпению, когда-нибудь приходит конец, и мне надоело такое поведение моего отца, нежелание справиться со смертью матери и попытаться жить дальше. Моё понимание и жалость переросло в злость, злость на отца. Она буквально кипела во мне. Я не могла понять, почему он 40-летний мужчина полностью лёг на мои плечи. Это злость и гнев на отца сменился ненавистью. В тот вечер, я была настолько зла на отца, что не поехала забирать его из такого ненавистного мне бара. Я с чистой совестью легла спать, даже не подозревая, что утром видела отца последний раз. В 6 часов утра у меня зазвонил телефон -Алло,— сказала я сонным голосом- Кто это? -Мы звоним Вам из Центральной лондонской больницы. Вы дочь Оливера Олдриджа?-проговорил ровный голос на другом конце провода. Моё сердце ушло в пятки. Что случилось? Только в этот момент, я поняла, что если с ним что-то случилось, я не переживу. -Да. -Вашего отца доставили вчера с тремя огнестрельными ранениями… -Не молчите, прошу-срывающимся голосом сказала я -Нам очень жаль,-проговорил невозмутимый голос –если бы немного раньше… Дальше я не слышала ничего, только дыра, которая появилась в моей душе после смерти матери, приумножилась в несколько раз. И только когда потеряешь, начинаешь ценить... После всех этих событий, Энн как-то предложила мне ходить к специалисту, который смог бы помочь мне с этой непростой ситуации. После долгих уговоров, я наконец, пошла на приём к миссис Саммерс. Она очень помогла мне, сначала, я ей не открывалась, но она со своими психологическими штучками сумела уболтать меня, и я рассказала ей все. Она помогла мне проанализировать все, что произошло. Я больше не хожу к ней. По моему мнению, она уже сделала все, что могла. Миссис Саммерс сказала, что я сильная и могу в дальнейшем справиться сама. Вы когда-нибудь видели детские гробики? Такие маленькие... Мой сын родился с врождённой патологией. Врачи сказали, что могут попробовать. Операция стоила пятьдесят тысяч евро. Она проходила в Германии. Немецкие врачи сделали все, но... На многочисленных лекарствах Джек прожил ещё десять месяцев в больнице. За всю его недолгую жизнь. Я буквально жила в больнице, спала на соседней койке с ней. Энн приезжала пару раз, чтобы поддержать меня. На похороны пришли пять человек: я, Энн, Гарри, Джемма и мой друг Майкл, он всегда помогал мне. Знаете, после того дня, я не плакала ни разу. Заставила себя отключить их. Чувства. Боль, разочарование и всепоглощающее чувство вины. Я разучилась любить, а зачем мне? Кто меня такою полюбит. Я настолько жалкая, что в моём районе, все, кто меня знает, сморят на меня с жалостью, а некоторые и с презрением. «Смотрите-ка, она родила в семнадцать, шлюха!» я привыкла к этому. Иногда мне кажется, что я сею вокруг себя смерть. Там, где я люди умеряют, слишком много уже было случаев. Я пыталась покончить жизнь самоубийством, но очнулась в больнице и под страхом психушки пообещала доктору так больше не делать. Мне просто нужно прожить и жизнь и отправится к своей семье на небо. И я сделаю это!