Шаг. Шаг. Остановка.

Шаг. Шаг. Остановка. Шаг. Шаг. Остановка.       И так по кругу. Словно часы перестали идти точно, и стрелка останавливается через каждую вторую секунду. Эти шаги, кажется, попросту заменили тикающие стрелки, которых никогда и не было в квартире. Да и зачем? Сейчас время можно узнать при помощи любого устройства. И, в отличие от часов, оно не нарушает звуками идеальную тишину, поселившуюся в этой в комнате. Окна плотно закрыты и не пропускают внутрь ни единого звука с улицы. Свет зимнего неба, который заменяет солнце, освещает страницы книги в руках Мауса. Взгляд блуждает по строчкам, не отвлекаясь на того, кто уже в сотый раз пересекал небольшую комнату. Именно ему принадлежали тихие шаги. Но Маус уже давно перестал обращать на это внимание. Женя мог бродить по комнате, сколько ему вздумается. Маус хорошо знаком с этим явлением, он привык к тихим шагам с одинаковым ритмом. Он привык к тишине, он даже полюбил её. Она помогает думать и одновременно забываться. Разве это можно не любить, можно не наслаждаться ею? Нередко парень понимал, что уставал от шумных друзей, хотя раньше сам с удовольствием говорил без умолку или выкрикивал слова песен, просто идя по улице. Жизнь в одной квартире с Мильковским по его же просьбе изменила Мауса. Не существенно, но для него очень даже заметно. Все началось после последнего их масштабного тура. Женя просто сходил с ума на концертах, выкладывался не просто по полной, а на двести или триста процентов. Собственная музыка, крики толпы или восхищение фанатов приводило парня в сильный экстаз. Его чуть ли не трясло после концертов, словно от передоза. Вроде бы – ничего особенного, просто сильные эмоции, они не приносят вреда. Но у Мильковского появилась зависимость от этого. И к концу тура, когда последний концерт был отыгран, и они разъехались по домам, неделя без «дозы» тех эмоций для солиста стала переломной. Эмоциональный запас подошел к концу и парень перестал вообще чувствовать что-либо. На репетициях он без эмоций исполнял песни и молча уходил домой, отказывался от вечеринок и полностью потерял интерес ко всему, что его окружало. Словно не было того сумасшедшего веселого Жени, которого любили друзья и фанаты. До начала следующего тура, гораздо менее длительного, чем прошлый, Мильковский оставался именно таким. К нему часто приходили друзья, заставляли выйти на улицу, просто развеселить, но парню было не просто неинтересно, ему было неприятно это. Даже новость о новой партии концертов его не порадовала. Да и не разочаровала. Он лишь пожал плечами и сказал, что ему плевать. Меланхолия и безразличие поглотили его. И лишь когда он вновь оказался перед сотней восхищенных человек, которые махали руками, кричали их имена и подпевали его же голосу, Женя по-настоящему очнулся. Все вернулось на круги своя. Вновь бешеные концерты, ночи без сна в автобусе с идиотскими шутками и мелкими приключениями. Группа вздохнула спокойно. А потом все вновь вернулись домой, счастливые от успешного тура и прекрасно проведенного времени. Но только не Женя. Это состояние вернулось. Но на этот раз он попытался с ним бороться. Безуспешно. Но Маус, который отнесся к этому серьезней остальных, захотел помочь. И решением было пожить в одной квартире. Возможно, Мильковский сможет заразиться вечным оптимизмом друга и хоть немного очнется от своей меланхолии. Вот только получилось совсем наоборот. Или, почему тогда Маус так полюбил тишину? - Отвлекись от своего любимого поиска пятого угла и поставь чайник, - произнес басист приглушенно, закрывая книгу. Он даже не пытался запомнить страницу, на которой остановился. Женя все так же молча остановился посреди комнаты, но следующих двух шагов не сделал. Он невидящим взглядом обвел комнату и, развернувшись, плюхнулся на диван за спиной. - Окей, сам поставлю, - вздыхает Маус. Он медленно поднимается и идет на кухню. Вскоре Женя слышит, как шипит старый чайник, а ложка тихо звенит от ударов о стенки кружки из фарфора. Мильковский перелезает в кресло-мешок, еще сохранившее тепло Мауса и ту же книгу, открывая её в самом конце. - Ты никогда бы не догадался, что за всем стоит именно… - начал он, с издевкой в голосе, когда парень зашел в комнату с двумя чашками кофе. - Заткнись, - холодно фыркнул Маус, отпивая горячий напиток. Он опустился рядом с креслом, поставив свою кружку прямо на пол, а другую протянул Мильковскому. Женя благодарно кивнул и отбросил книгу, чтобы не уронить чашку. - И все же, разве ты не хочешь узнать, кто подстроил все это? – спокойно спросил он. Басист отрицательно качает головой. - И правильно. Все равно тебя разочарует конец, - пожал плечами Женя. Маус бросает на него злой взгляд и шипит сквозь зубы. - Ты невыносим, - на выдохе произносит он. Женя невесело усмехнулся. - Так, почему ты все еще здесь? – холодно интересуется он. Парень, сидящий на полу, с трудом подавляет желание вылить на него горячий напиток. Он сам не мог ответить, почему он все еще здесь. Маус давно понял, что состояние Мильковского неизлечимо и помочь могут только новые концерты. Его присутствие в этой квартире уже стало привычкой, ему было комфортно здесь. Его никто не тревожил, но зато и не было того угнетающего чувства одиночества. Он определенно не хочет, да и не собирается покидать это место. - Допустим, мне нравится здесь, - после паузы произносит басист. – А ты что-то имеешь против? Мильковский пожимает плечами и вновь делает глоток из чашки. - Ничего. Мне плевать. Живи, если нравится. Его тон звучит привычно равнодушно. Но сейчас Маус с удивлением отмечает, что это равнодушие наиграно. И с усмешкой спрашивает: - Так уж и плевать? - Да, плевать, - быстрый ответ. Настолько безразличный, что невозможно понять, искренний или нет. Парень залпом допивает кофе, ставя кружку на пол, и откидывается назад, буквально развалившись на кресле, которое, выпрямившись, стало похоже на очень толстое одеяло серого цвета. Маус вторит его движениям и закидывает голову назад. Его голова касается ноги Мильковского, который невольно дергается. - Все еще боишься прикосновений? – спрашивает парень, глядя в белый потолок комнаты. - Уже рефлекс, - произносит Женя на выдохе. Даже Маусу не понять, насколько сильно он устал от собственного состояния. Но, до следующих концертов еще очень далеко. И от этого становится только хуже. От осознания, что это безысходное настроение не покинет его еще долго. - Благодаря тебе, мне понравилась тишина, - вдруг сказал Маус. - Значит, больше ты не будешь пытаться её нарушить? – едва заметно усмехается Женя. - Я давно уже не пытаюсь. Басист поднимается на ноги и уходит в свою комнату, которая как две капли воды похожа на эту. Только шторы там гораздо темнее и не дают свету проникнуть внутрь. В темноте всегда спокойней. В темноте гораздо лучше работает воображение. Симбиоз тишины и темноты, которые царят здесь почти все время, расслабляют. Маус ни за что бы не променял эту небольшую комнатку на ту, что была в его квартире, хотя та была полна света и пространства. Она была уютной. Точнее, казалась раньше. Маус падает на кровать, которая откликается с едва слышным скрипом. Он вновь смотрит в потолок, но на этот раз он почти черный и по нему блуждают лишь тонкие полосы света, которые умудрились проникнуть сквозь шторы. Они в бесконечном движении. Они постоянно перемещаются, меняются местами. За ними интересно наблюдать, словно за переменой кадров в кинотеатре. Маус уже не удивляется тому, что начал находить интересное в прежде незаметных мелочах. Сколько он пролежал так, почти не шевелясь? В квартире нет часов. А телефон и ноутбук выключены и валяются в другом углу комнаты. Парень продолжает спокойно лежать, кажется, у него начали закрываться глаза. Невозможно определить, пора ли спать или нет. У Мауса нет режима, когда он живет в квартире Мильковского. У него вообще мало что есть, когда он здесь. Но басисту это нравится. Только его собственные мысли, тишина и шаги с одинаковым интервалом. И больше ничего. Ничего, что ему бы еще хотелось.