Permanent

С началом весны приходит начало очередной жизни, и Минхёк улыбается, распахивая окно в середине марта и вдыхая еще морозный, но уже так сладко пахнущий весной воздух. Чихо проходит мимо, фырчит устало и захлопывает окно обратно, сопровождая это беззлобным «ну простудишься же, идиот». Минхёк ничего ему не отвечает. С началом весны синяки под глазами Чихо становятся глубже и глубже, а настроение падает на дно стремительно и бесповоротно. Однажды, когда они смотрят фильм, развалившись на кровати, он кладет голову Минхёку на плечо и жалуется, что все люди – мудаки, и почему им вообще всем так резко приспичило именно сейчас. Минхёк качает головой, ставит фильм, смысл которого уже утерян ими обоими, на паузу и говорит, что Чихо, вообще-то, радоваться должен: столько проектов, столько пространства для творчества, столько заказчиков, в конце концов. - Заказчики-то они заказчики, - вздыхает Чихо, - но такие хреновые, ты не представляешь. Это еще почему, лениво интересуется Минхёк, пытаясь повернуть к нему голову и натыкаясь на взъерошенную макушку. Чихо снова блондин, и внутри у Минхёка так тепло от этого делается, что сдержать улыбку оказывается для него трудной задачей. Волосы у Чихо сухие и ломкие, они щекочут Минхёку щеку, когда Чихо ворочается, укладывая удобнее голову на его плече и говорит: - Они, конечно, вменяемые и вполне себе богатые, вот только покладистости в них… целое нихуя. Минхёк хмыкает и думает, что Чихо дурак – из-за такой ерунды недовольным быть. - Джехё тоже бесится, - добавляет Чихо. – Говорит, что невозможность увеличивать смету по мере необходимости, значит иметь дело с дерьмовым заказчиком. Я с ним, в принципе, согласен. Ну да, думает Минхёк, если бесится Джехё – пиши пропало. Нельзя быть довольным заказчиком или его заказом, или вообще процессом работы, если вокруг тебя носится разъяренная фурия и материт все, на чем стоит этот прекрасный свет. А Минхёк почти уверен, что он действительно прекрасный или, во всяком случае, мог бы им однажды стать. - Потому что какое может быть пространство для творчества, если тебя ограничивают в деньгах, - гнет свое Чихо. - А тебе лишь бы чужие деньги в свое удовольствие тратить, - усмехается Минхёк. - Ну, типа того. Это вроде как моя профессия, разве нет? Минхёк смеется и спихивает Чихо со своего плеча. Тот причин его смеха не понимает совершенно, вздыхает, забирает подушку и ноутбук и уходит в гостиную, которая и по назначению то не служила им никогда. В их маленькой двушке поселяется тишина. Минхёк открывает окно в комнате, долго дышит ночной прохладой и думает, что он, наверно, не правильный. Эта мысль уходит так же быстро как и пришла, и он прячется под одеяло, засыпая наконец спокойно после долгой-долгой зимы. Осень давно позади, зима отступает с каждым днем все дальше и Минхёк чувствует каждой клеточкой своего тела, как оживает все вокруг него, как оживает он сам. И совершенно не видит, как чахнет рядом с ним Чихо. Синяки под его глазами занимают уже почти половину лица, пухлые губы покрываются трещинами, кожа у Чихо становится шершавой и какой-то бледно-желтой, неприятной, некрасивой. Он пропадает на работе теперь еще больше, чем раньше и не спешит ни оправдываться, ни извиняться, ни как-либо исправлять сложившуюся ситуацию. На Минхёка, впрочем, отсутствие Чихо в его жизни влияет не так уж сильно – он вытаскивает Тэиля на улицу три раза в неделю, они много гуляют и регулярно захаживают в ближайший Старбакс, Тэиль таскает Минхёка на выставки современного искусства, в котором Минхёк понимает ровно столько, сколько сам Тэиль – в Минхёковской адвокатуре. Ничегошеньки. Работы у Минхёка не много, а та, что есть, кажется ему слишком уж простой для того количества денег, которые ему за нее почему-то отваливают. Март проплывает перед его носом плавно и очень сладко, оставляет привкус кофе из Старбакса и приятную усталость в ногах. Перед Чихо март пробегает как Усэйн Болт и не оставляет за собой ровным счетом ничего, кроме болезненных трещин на губах и недостатка витаминов в организме. Чихо тоже чувствует, как оживает все вокруг него, чувствует, как оживает Минхёк, но не чувствует, как оживает он сам. Март уходит, а приходит – приходит апрель, и Джехё звонит Минхёку на мобильный в понедельник рано-рано утром, когда он только-только успевает проснуться и не обнаружить Чихо дома. Джехё звонит ему на мобильный и зовет на день рождения Юквона в конце недели. Вот так по-детски, в его словах не хватает разве что только «с меня тортик, с тебя конфеты» или чего-то в этом роде. Но голос у Джехё такой же усталый как у Чихо в те редкие моменты, когда им все-таки удается поговорить. В ответ на Минхёковское «как дела?», Джехё делится, что дела, на самом деле, не так уж и здорово, что они целыми днями просиживают задницы в офисе, что все не так, что крики и ругань стали почти традицией, что Чихо злится на всех и каждого из-за любой мелочи, да и сам Джехё не лучше ничуть. Он шумно выдыхает в трубку и говорит, что вся эта весна – это какое-то одно большое сумасшествие. Чихо в этот день приходит домой раньше обычного – а у них одиннадцать вечера действительно считается «раньше обычного», – и оккупирует гостиную. Когда Минхёк наконец заглядывает туда, у Чихо по всему полу разбросаны тонны бумаги, а сам он чертит что-то на огромном-огромном листе. Минхёк стоит в дверях и наблюдает, как с каждой минутой Чихо злится все больше, как раз за разом порывается закатать рукава идеально белой и идеально выглаженной рубашки, а потом психует, перечеркивает все, комкает этот большущий лист в огромный комок и запускает в другой конец комнаты. - Как дела на работе? – Спрашивает Минхёк, делая наконец-то шаг внутрь комнаты, и Чихо вздрагивает, хотя прекрасно видел, что он здесь. Он прикрывает глаза и откидывается назад – падает спиной на ковер и на свои рабочие бумаги, слушает, как у него над ухом мерно шумит ноутбук, а с кухни их старое радио привычно хрипит какую-то джазовую мелодию. - У нас ебнулся ксерокс и немножко я, - выдает он в итоге. – Джехё тоже ебнулся, но почти сразу починился. Везет. Минхёк садится осторожно рядом, чувствует как под ним мнутся бумаги и надеется, что они были не такими уж и важными. Минхёк мог бы задать много разных вопросов и сказать много самых разных слов, смешных и не очень, Минхёк мог бы придумать множество способов заставить Чихо улыбнуться, как Чихо всегда заставлял улыбаться его, но вместо этого он спрашивает: - И как скоро починят ваш ксерокс? Чихо смотрит на него снизу вверх очень хмуро, и как бы спрашивая «ты серьезно?», а потом отвечает неохотно: - Не знаю. Он садится лениво и выуживает откуда-то – Минхёк так и не успевает понять, откуда именно, - очередной огромный лист. - Прости, мне надо работать. На дне рождения у Юквона, Минхёк смотрит на Чихо только украдкой и ни разу – в открытую. Сам Чихо много говорит с Джехё о работе, обсуждает заказы и способы их выполнения, вносит какие-то предложения о том, как организовать все необходимое, не выпрыгивая за рамки сметы. Юквон проходит мимо них раз, другой, а потом ненавязчиво обнимает Джехё за плечи и уводит, рассказывает ему и всем желающим какую-то смешную ерунду весь вечер и всячески Джехё опекает, греет, поддерживает. И смотрит на Минхёка многозначительно. И Минхёк понимает, что все это очень неправильно и что сам он очень неправильный все-таки, потому что с самого начала смотрел не туда, видел не то, слышал не так и не хотел ничего понимать. Понимать, как всегда понимал Чихо. И Минхёк думает, что Чихо, наверно, дурак, если все это терпел и терпит. И вечером, когда они возвращаются домой, он обнимает Чихо еще на пороге, прямо в коридоре, когда тот уже успел стянуть один ботинок, но успел стянуть другой. Говорит: - Извини. Чихо оборачивается, смотрит через плечо вопросительно и спрашивает: - За что? - За меня, наверное. И Минхёк вываливает на него все это: о том, что он не умеет или просто не хочет его, Чихо, понимать, о том, что это не правильно, потому что сам Чихо понимает его всегда. И о том, что он тоже должен как-то поддерживать, а не только жаловаться. А потом замолкает, потому что вдруг осознает, что даже сейчас он жалуется, а Чихо, Чихо понимает и поддерживает. Даже сейчас все не так. И в этом их систематическая ошибка. - У вас ебнулся ксерокс, немножко ты и немножко я, - говорит он устало. - И немножко Джехё, но он уже починился, - напоминает Чихо и вдруг улыбается очень тепло. - И я починюсь, - обещает Минхёк и тянет Чихо в комнату. – И тебя починю. - И меня починишь, - кивает Чихо, стягивая надоевшую ему до жути рубашку и одевая вместо нее мягкий домашний свитер. На следующей неделе Чихо снова перекрашивается – у него теперь мягкие на вид пшеничные волосы с идеально лежащей челкой, а еще он меняет рубашки на легкие свитера, периодически отпрашивается с работы пораньше, таскается с Минхёком в Старбакс и на выставки современного искусства. И потихоньку учится искать грань между работой и личной жизнью. К концу апреля Минхёк, в очередной раз вручая ему стаканчик с кофе, спрашивает, вышагивая по бордюру и держась за Чиховское плечо: - Я, кстати, так и забыл узнать – как там ваш ксерокс? - Починился, - улыбается Чихо. – У нас всё починилось. И Минхёк почему-то уверен, что последнее относится совсем не к работе.