Космическая несправедливость

      — Наконец-то добрались.       На землю безымянной планеты ступил отряд с Земли, вооруженный дипломатией и деньгами. Муцу едва удавалось перекричать смех своего капитана, которого выкатили с корабля в непроницаемом пластиковом шаре, отчего тот в шутливой форме, но вполне серьезно, угрожал захлебнуться содержимым своего желудка. Посадку Кайентай совершил официальную, отчего местные тут же проявили заинтересованность, и рядом с кораблем появилась группка аманто, с ног до головы замотанных в неяркие одежды. Они вооружены были, в свою очередь, настоящим оружием.       Муцу насторожилась и оглядела свою команду: по новой привычке все стали принюхиваться, чтобы опознать в аманто либо Альф, либо Омег, но никаких странных позывов ни у кого не случилось. И только Сакамото нарушал общее спокойствие, безуспешно пытаясь удержать равновесие внутри шара, каждый раз при провале заливаясь смехом.       Аманто, не обнаружив угрозы, перестроились и направились прямиком к Муцу:       — Мы предполагали ваше появление в нашем мире, земляне. Но у нас нет того, чего вы ищете. — аманто обступили ято со всех сторон, явно выражая чрезмерное почтение.       — Если позволите, то я тут капитан, — Сакамото наконец выровнял свое положение, растопырив ноги и руки, — и, возможно, в ходе переговоров мы все-таки найдем, что ищем.       Аманто покосились на него с неодобрением; один из них даже смачно выругался на незнакомом языке.       — Кто угодно, только не вы. С вами мы вести дела не сможем.       — Почему это? — пластиковый шар угрожающе качнулся в сторону заговорившего.       — Не по статусу это, не положено!       Аманто перегруппировались, скрывая в рядах особей, особо сильно замотанных в тряпки.       Муцу нахмурилась и обвела взглядом своих, вычисляя общую доброжелательность. Таковой не обнаружилось, зато удивления и волнения было вдоволь.       — Это из-за того, что наш капитан — Омега?       Местные согласно закивали и вновь перестроились: вперед вышли безоружные члены группы, с алыми орденами на груди.       — Какая досада, — вякнул Сакамото, делая кувырок вместе с шаром и затихая, вновь пытаясь сдержать тошноту.       Смирившись с условиями переговоров, земляне были сопровождены в резиденцию правительства, где и должны были состояться разборки. Муцу тут же оказалась окружена заботой, перед ней и перед еще парой землян-Альф начали стелиться все подряд, предлагая разного рода услуги: от мягкого кресла в зале, до мятных конфеток и совместной фотографии. Про Сакамото тоже не забыли, правда вся забота ограничилась лишь четырьмя распорками, которые не давали капитану Кайентая кататься по залу переговоров. Поставили же его в самый дальний угол.       Беседа с аманто началась с предъявления претензий: Муцу так же отслеживала сигнал с корабля лекарей, как и команда Сашийо, и потому перешла к сути вопроса — кто и когда предоставит землянам лечение.       — По данным нашего наблюдения, — начал один из аманто с орденами, когда обе стороны расселись в зале, — на Земле все обернулось не так уж и плохо.       — Совершенно так, — вторил ему второй с орденом, — способности землян к адаптации поражают воображение.       — Я полагаю, ваша страна достаточно развита, чтобы осознать степень важности самостоятельного контроля личности над собой, — Муцу слегка склонила голову, не выдав не единой эмоции, — а природа вашего вируса, как удалось выяснить, предполагает сторонний контроль над сознанием.       Послышался яростный шепот аманто с разных сторон.       — Как вы дошли до данного вывода?       — Земляне хороши не только в приспособлении, — из угла послышался приглушенный пластмассой голос Сакамото.       — Но и в сборе информации, — в тон ему отозвалась Муцу.       Из дальнего места за столом поднялся почти престарелый аманто и пересел ближе; его звучный голос перекрыл роптание его соотечественников:       — Но вы ведь не землянка.       Несколько ближайших соседей Муцу отшатнулись от нее в ужасе; общий накал обстановки начал повышаться.       — Но вы сами уполномочили меня вести с вами беседу, несмотря на то, что мы представили вам нашего главу.       Сакамото весело помахал ладонью нескольким аманто, оглянувшимся на него. Уважаемый старец едва скривился в улыбке:       — Мы не можем вести государственные дела с Омегами, иначе наше и без того шаткое положение дестабилизируется.       — О каком положении вы говорите?       Древняя страна местных находилась в состоянии феодальной войны, во главе государства стоял Комитет по Надзору, состоящий из глав соперничающих родов. С момента смерти последнего короля ситуация маленькими шагами ухудшалась; предательство Благородного Мужа короля повергло страну в хаос, лишив королевский род прав на правление, хотя этот род и без того не имел прямых наследников.       Люй вместе с группой сподвижников, среди которых были те самые лекари, покинул планету более двухсот лет назад, удачно скрывавшись в недрах космоса до нынешнего момента, но его преследование и розыск приостановились в связи с давностью событий. Получалось, Кайентай зря прибыл на эту планету — ответственным за заражение Земли считался ныне Неблагодарный Муж Люй, и здесь его не было.       — А какие проблемы у вас с расой ято?       По залу вновь прошелся шумок, но быстро стих; все тот же старец позволил себе посмеяться и промолвил:       — Суеверия, рожденные последними событиями. Раз вы так хорошо ознакомлены с тем, чем на самом деле является Омегаверс, вы должны понимать, что слияние одной из наших душ с душой расы, стремительно вырождающейся, но с такой яростью сражающейся за выживание, вызывает поистине ледеящий ужас. Мы не знаем, ровно как и вы, чего ожидать от подобного симбиоза.       — И вы верите в подобные суеверия?       — Вот смотрю на вас, и вера моя слабеет.       В зале начался балаган: другие высшие чины повскакивали с мест, крича «Безобразие! Какая пошлость!». Самые трусливые успешно покидали зал.       Весь Кайентай заметно занервничал; Сакамото пытался перекатиться через распорки, чтобы быть поближе к своим. Муцу терпеливо ждала затишья, но его не предвиделось, поэтому она воспользовалась гипотетическим страхом. Повысив голос, она вновь обратилась к старцу, так неудачно пытавшемуся показать свое расположение:       — Координаты непрерывного сигнала бедствия с корабля ваших медиков, — она исправилась, — «предателей» привел нас сюда. Можем ли мы встретиться с ними?       — Это совершенно невозможно, — другой аманто, с виду молодой офицер, поднялся с места, держа за шкирку какого-то коллегу, испуганно ринувшегося прочь (неудачно), — в данный момент полным ходом идут приготовления к суду над этими преступниками.       Муцу на секунду замолкла, но Сакамото, прокатившийся мимо, показал ей палец вверх, и она обратилась уже к офицеру, — тогда мы хотели бы присутствовать на суде.       Зал суда был забит местными под завязку. Делегацию с Земли допустили внутрь, но мест в рядах сидений им не досталось, поэтому они полностью заполнили проход, под неодобрительные взгляды аманто выкатив вперед Сакамото. Муцу отметила, что ни одного Омеги так же не было среди сидящих; парочка Омег примостилась по краям стен круглого зала и предельно тихо взирала на пустующую пока трибуну судей. В течение некоторого времени по залу прокатывался возбужденный шумок, но когда, наконец, все притихли, в зал вошло трое судей — все Альфы — и охрана ввела подсудимых.       Обвинение заключалось по большей части в предательстве Родины, в сговоре с врагами Нации и в выдаче секретной государственной информации. Обвинение монотонно зачитывалось, а Муцу изучала взглядом «предателей»: все, кроме одного обливались крокодильими слезами и стенали. В том одном, кто сохранял внешнее спокойствие, легко угадывалась единственная Альфа на скамье подсудимых.       Обстоятельства дела дали понять, что бежавший двести лет назад вдовец Люй, самовольно провозгласил себя основателем нового рода, и против воли местных заключил союз с павшей земной династией; вскрылись и его «аморальные псевдо эксперименты», проводившиеся непосредственно в королевских медлабораториях и научных центрах, исключительно под контролем приближенных к нему аманто. Суть экспериментов не пояснялась, но причастными были названы каждый из подсудимых. Из слов защиты, а защищали медики сами себя, стало ясно, что на предательство они пошли из социальных («истерических омежьих» — прозвучало от кого-то из зала) мотивов. Омеги были недовольны своим положением в обществе, угнетенным и игнорируемым; они были недовольны, в частности, тем что, по факту, являлись лишь наложниками и наложницами, для любого выбравшего их Альфы или Беты. Скорость истления душ Омег была разительно выше, чем у других «полов», и именно страх полного исчезновения и отсутствия ответа от власти сподвигли их на «переворот». Но никто из представленных перед судом не имел намерений на вовлечение других планет в это дело — эта мысль была выражена уже непосредственно для землян. Обвинение добивалось для подсудимых смертной казни; на решение не влияло даже то, что медики по своей же воле предстали перед судом. Единственным моментом, тормозившим решение судей, было то, что дело было слишком старым, а подсудимые, непонятно каким образом живы и здоровы.       Коренным образом атмосферу в зале суда изменили, естественно, земляне. Ровно в момент, когда судьи встали, чтоб удалиться в совещательную комнату, за каменными дверьми зала послышался глухой грохот, заставивший всех вздрогнуть (а Сакамото вновь накренился в своем дурацком шаре), и внутрь ворвалось безумие во всей красе.       — Всем стоять, никому не двигаться! — Гинтоки, держа наперевес боккен и стреляющий угрожающим взглядом по сторонам, произвел эффект, достойный не вовремя кинутой дымовой шашки — никто ничего не предпринял, так как не понял, чего стоит бояться. В целом, его выпад был попросту проигнорирован. Зато втиснувшийся следом Садахару, прижавший к косякам с обеих от себя сторон Хиджикату и Сого, добился достойного внимания: половина зала тут же перешла в режим «лежать бояться», а малочисленные Омеги попросту завизжали и попадали в обмороки. Панике не поддались лишь судьи, уважаемый старец и еще несколько глав родов, и опомнившиеся стражи.       — Идиот! — громыхнуло над залом. То Хиджиката избавился от тисков из дверного косяка и задницы Садахару и теперь бежал вслед за Гинтоки. На его место попытался протиснуться охранник снаружи, и в итоге выход оказался полностью заблокирован.       Кайентай добровольно расступился, пропуская новоприбыших вперед, а стражи, еще не получив внятной команды, безуспешно пытались попасть в плотные ряды землян. Судьи молча наблюдали за устроенным цирком, словно и не было никакого особо важного дела двухсотлетней давности.       — Кинтоки! Рад тебя видеть!       Тацума раскинул руки в приветствии (что, естественно, было бессмысленно), а Гинтоки бросился на его шар, облепив на манер морской звезды. Хотел ли он обнять старого друга или покушался на убийство, было трудно разобрать.       — Вот так и стой, долбоеб! — Хиджиката заозирался по сторонам, чувствуя стыд за все произошедшее. Опознав ошарашенную Муцу, он подскочил к ней и неловко поклонился в приветствии.       Наконец от шока отошли и главы аманто.       — Что вы себе позволяете!       — Держите свою Омегу при себе!       — Какой ужас, да еще и выставляет на показ свое похотливое естество!       Над залом прогремело тройное «Молчать!» и абсолютно все воззрились на судей.       — Просим глав уважаемых землян проследовать вместе с нами, — и судьи плавно прошагали в совещательную комнату.       Хиджиката, отлепив Гинтоки от шара, и Муцу, начав катить своего капитана, поспешили за ними.       Совещательная комната была намного ярче и торжественней, чем зал серый каменный заседания: отделанная темным деревом и металлом, с резной деревянной мебелью и тяжелыми полотнами с изображениями местных гербов. Троица судей расположилась в креслах, остальным пришлось ютиться на скамейке, Сакамото откатили к стене. Сого, вошедший внутрь спустя минуту, остался стоять у дверей. Он показательно стукал цубой своего меча о ножны, намекая, что в любой момент готов отразить нападение.       — Вам нет смысла вести себя так агрессивно, — средний из судей, глядел поверх голов землян, и в голосе его не слышалось ничего, никакой интонации и подтекста, — несмотря на сорванное заседание, мы не собираемся вам угрожать.       Гинтоки внимательно изучал судей, пытался просканировать на предмет лжи, добраться до скрытых мыслей. Все трое выглядели примерно одинаковыми, отличались лишь по возрасту, словно сын, отец и дед. За непроницаемыми глазами стального цвета не читалось никаких эмоций, даже их Альфы были спокойными, хотя и источающими силу. Гинтоки никак не удавалось пробиться в их сознание, и он лишь скривился от отката, прилетевшего в него после особенно грубой попытки.       — Чего вы пытаетесь добиться, Саката Гинтоки? Мы не позволим вам так неумело использовать новоприобретенные силы, не оскорбляйте нас своей самоуверенностью. Мы можем куда большее.       Хиджиката гневно глянул на Гинтоки, но собственную ауру тоже выпустил, на манер кокона, опутывая всех товарищей, отчего аманто лишь закатили глаза.       Муцу, не среагировала на выпады, словно была единственной, кто не мог забыть о цели.       — Земляне хотели бы успеть поговорить с…       — Ну и что же это «большее», что вы можете, а? — Гинтоки под яростное шипение Хиджикаты поднялся со скамейки, не обращая внимания на попытки последнего усадить его на место.       От дверей согласно отозвался Окита, и Муцу осталось лишь возвести глаза к небу — вряд ли бы нашелся аманто, способный выиграть у этих двоих в упрямстве.       — Придурок, сейчас не время! — Хиджиката тоже поднялся на ноги, пытаясь в свойственной ему манере повлиять на белобрысого.       — Ну почему не время, Хиджиката-кун, мы еще даже не познакомились с нашими уважаемыми собеседниками, а они уже смотрят на нас, как на ничтожеств. Пусть покажут свои силы, мне искренне любопытно!       Гинтоки волновался от того, что не мог пробить этот купол безразличности, навешанный на аманто, ни своими омежьими силами, ни просто интуитивно, как получалось с любым простым смертным. Словно перед ними были не люди, а каменные изваяния, лишенные слабостей. Хиджиката тоже это чувствовал, ему тоже было интересно, но предчувствие неудачи стучало у него в ушах прямой угрозой.       Аманто, будто бы и не смутились даже, спокойно поднялись со своих мест.       — Мы можем рассказать вам очень и очень многое, господа.       — Что было, — «сын» выступил вперед и поклонился.       — Что будет, — прокряхтел «дед».       — Что есть, — отозвался «отец», — например вы, Саката Гинтоки, являете собой пример такого концентрированного извращения, что у нас бы вас отправили лечиться. Больной ублюдок со специфичными вкусами.       Сакамото заржал, пользуясь тем, что Гинтоки все равно не смог бы до него добраться.       — Вау. И правда, данна, их силы поразительны, какое точное описание и емкая формулировка.       Хиджиката против воли залился краской.       — Тем удивительнее то, что вашего старого товарища, господина Сакомото Тацуму, так успешно сдерживает, — аманто задумался, — обычный кусок пластмассы? Ведь в испорченности он вам не уступает.       Пришло время Муцу заливаться краской, а Тацума лишь заново начал смеяться.       — Ваша эта сила заключается в чем конкретно? Распознавании низменных людских желаний? — Хиджиката больно ткнул Гинтоки локтем под ребра, получив в ответ сдавленное «Ты что, завидуешь, урод», — В чем неописуемая важность таких знаний?       — Во всем, — синхронно отозвались все трое судей.       «Отец» продолжил:       — Вы врываетесь к нам, пугаете наших людей, мешаете свершиться правосудию. Уверен, на любой другой планете вы бы уже сами оказались на скамье подсудимых, а не перед лицами лучших из лучших. Но мы все знаем о вас, узнали в момент вашего прибытия. Вы говорите с нами на официальном языке, — аманто посмотрел на Муцу, — но мы знаем, что вами движет не приличие, а чувство долга. Вы угрожаете нам силой, — внимание обратилось к Сого, — но мы знаем, что вы получаете удовольствие, получив возможность разбавить свою рутинную земную деятельность. Ну и показать свою силу, конечно же.       Окита довольно заулыбался, так что у Хидждикаты в очередной раз случился приступ гнева:       — Так все, хватит. Мы здесь, чтобы лично допросить ваших этих медиков, и больше нам не нужны ваши показательные сканирования…       — Но вот, что самое удивительное, — игнорируя грубость замкома (как и всю его речь), средний аманто подошел ближе к землянам, — как такая мерзкая Омега, — он взял Гинтоки и Хиджикату за руки, обжигая обоих, — соединилась с такой незапятнанной Альфой, — теперь он сложил их руки вместе.       От места касания по их рукам расползлось тепло; Гинтоки громко вздохнул, Хиджиката в тон ему выдохнул. Они отскочили друг от друга.       — Какая разница почему, без разницы, — Тоширо машинально вытер об себя ладонь, — вы можете все считать, так развлекайте себя сами…       — Мы читаем, господин Хиджиката Тоширо, но не можем понять, — теперь все трое судей окружили лишь одного Хиджикату, — ваша Альфа ни за что бы не выбрала эту Омегу в нашем мире. Но и вы, ваша земная суть так противится этой связи. А ведь для вашей души и тела, взрощенного в строгости, такой выбор означал бы конец чистоты и непорочности… Послышалась очередная волна ржания, только теперь это Сого, согнувшись пополам, давился смехом:       — Так и знал! Ха! Хиджиката-сан — девственник!       Кагура, Кондо и Ямазаки встретили на своем корабле больше товарищей, чем проводили, но это было не так удивительно, как группа аманто со связанными руками и опущенными головами, следующая за Сого, и не так удивительно, как отсутствие привычной уже уху ругани между Гинтоки и Хиджикатой. Замком плелся в самом конце, опутывая все вокруг убийственной аурой.       На «Сашийо» все тут же пришло в движение: под крики Кагуры ее пса запихули к ней же в каюту, а из освободившейся выносили лишнее — в нее собирались затолкать пленных.       После суда землянам пришлось в скорости убраться, потому что решение судей привело в негодование почти всех аманто. Предателям своей Нации дали возможность отсрочки — на службе у землян. Альтернативным вариантом стала немедленная экзекуция. Немудрено, что все, за исключением того единственного Альфы, выбрали отсрочку смерти. Судьи заставили подписать письменную клятву о том, что не один из «предателей» не будет отпущен без ведома самого суда. Казнь привели в действие прямо в зале — молодой офицер, допустивший землян на заседание, лишил Альфу-медика биения сердца за секунду, что немного подуспокоило возмущение толпы.       Настало время дискуссии внутри «Сашийо». В общем отсеке собрались обе земных команды; Хиджиката отсутствовал, Гинтоки таскался вдоль смотровых окон, под которыми изредка мелькали рожи любопытствующих аманто. Муцу наотрез отказалась выпускать своего капитана из шара, хотя это его и не очень расстроило.       Кондо наконец рассадил всех, куда смог, и начал беседу. Из своей каюты выбралась Кагура и присоеденилась к остальным, Гинтоки, напротив, потеряв интерес к окружающему ландшафту и любым беседам, прошлепал прочь из общего отсека. На повестку Кондо вывел как очевидные вопросы (об аманто и их вирусе), а также совершенно не очевидные (о Гинтоки и Хиджикате). Последнее вызвало неслабый ажиотаж.       — Что? Мы действительно собираемся это обсуждать? — Ямазаки выпрямился на приставленном стуле и начал потеть; возможно он и был лучшим по сбору сплетен, но обсужать их так открыто, когда были более важные проблемы, он считал ненормальным, — Нет ли возможности оставить это на совести тех двоих?       — Заткнись, Заки, конечно нет, — Сого раскинулся на диване, вещая из состояния полу-лежа, — Нам еще работать с тем ублюдком, намеревающимся нарушить парочку пунтков кодекса Шинсенгуми, так что, полагаю, мы имеем право обсуждать его дела. Правда, Кондо-сан?       Кондно нахмурил брови.       — Правда, Сого. Но если конкретно по вопросу: Тоши никогда не согласится быть снизу, у него гордость, — он комично развел руками, — так что я голосую за Хиджигин. И звучит лучше.       Из присутствующих не было никого, у кого б уши не горели алым цветом, но все с сосредоточенным видом продолжали обсуждать.       — Не соглашусь. Данна не из тех, кого будет заботить чья-то гордость, если приперло. Он же мой лучший друг, а я-то знаю. Чайна, полагаю, ты меня поддержишь.       Кагура сидела с горестным видом матери, отправившей сына на войну, но взгляд ее горел детским искренним весельем, каким бывает, когда она замышляет очередную проделку.       — Да кто захочет набрасываться на твоего замкома, мой Гин-тян не так воспитывался в семье. А вот ваша семья горилл только и делает, что бросается на людей. Хиджигин.       — Я не понимаю, ты своего босса пытаешься унизить, или все-таки Шинсенгуми? — Сого поднялся, — Гинхиджи.       — А что ты пытаешься? Думаешь, Йородзуя собирается брать на себя ответственность? Никогда не собирается, мы безответственные! Хиджигин!       Предсказуемо, словесная перепалка переросла в борьбу, в которую оказались вовлечены и Кондо, и Муцу (которая так и не призналась, какой вариант она поддерживает), шар с Сакамото и даже Ямазаки. В процессе все позабыли предмет спора, хотя в общем отсеке появились две баррикады — «Хиджигин» и «Гинхиджи», а в качестве снаряда перекидывали Сакамото.       Хиджиката упорно делал вид продуктивной деятельности в своей каюте, но по факту он просто перекладывал бумаги с места на место, да тяжко вздыхал. Пережитый позор давил невыносимо, глупость ситуации бесила. В памяти всплыло тупое лицо Гинтоки, который, услышав о «непорочности» замкома, смотрел на него не то с жалостью, не то с исследовательским интересом. Тоширо вжал ладони в лицо, пытаясь отделаться от захлестнувшего его бешенства в перемешку с необъяснимой тоской. Он даже не обратил внимания на шум, доносящийся из-за двери, пока дверь не распахнулась.       — Ямазаки! Черт, подери, что там происхо… А, это ты.       Гинтоки привалился спиной к косяку, изучая Хиджикату, явно изводящего себя очередными глупостями.       — Что там может происходить без контроля дьявольского заместителя командующего? — он неотрывно проследил за тем, как Хиджиката нервно перебрался на диванчик и закурил, — Правильно — веселье.       Замком не ответил на подколку; он выжидал, когда белобрысый ублюдок начнет изгаляться над ним по-настоящему. То, что этого не происходило, напрягало даже сильнее его подозрительно серьезного взгляда. Но, наконец, Гинтоки отлип от косяка и направился прямиком на Хиджикату:       — Кто бы мог подумать, дьявольский замком, гроза террористов — и дев… — Гинтоки перехватил его взгляд, полный ненависти, — Ладно, ладно, молчу.       Он плюхнулся возле замкома, следя за движениями его напряженной руки, подносящей сигарету к губам.       — Чего пришел, докапывайся быстрее и вали, — буркнул Тоширо, выдохнув облако дыма в сторону Гинтоки. Тот предложение свалить проигнорировал, даже не услышав. Хиджиката не увидел какой-то неправильной решимости в глубине его взгляда, а потому и никак этого не прокомментировал.       — Это очень многое объясняет. Я даже чувствую себя ответственным. Немного.       — Ты-то? Это за что?       Гинтоки немного привстал на коленях на диванчике, вызывая очередную негативную реакцию у своего соседа.       — Я-то? За растление невинного блюстителя закона, — с такими словами он перекинул ногу через колени Хиджикаты и уселся на него, — Хиджиката-кун, не волнуйся ты так из-за своей девственности, мы сейчас это быстренько исправим…       На Гинтоки полился поток отборной ругани и тычков (бесполезных, ведь настигнуть его они так и не могли), прежде чем Хиджиката угомонился:       — Йорозуя, прекращай свой аттракцион невиданной щедрости и свали куда-нибудь подальше.       Но Гинтоки лишь ухмыльнулся, прижимаясь и притираясь к бедрам замкома.       — Ох, ты все так же невыносимо нечестен, Хиджиката-кун, даже после того, что ты уже сделал со мной, — он недвусмысленно выставил вперед руки, изображая пальцами проникновение, — сердечко Гин-сана разбито.       — А мое сердечко хочет, чтоб ты удавился!       Последний слог, что прошипел Хиджиката, потонул в столкновении губ и был затолкан обратно ему в рот чужим наглым языком. Руки Хиджикаты, отбросившие сигарету («Правонарушение» — съехидничал Гинтоки), сжимали шею, плечи, ребра Гинтоки, пока руки Гинтоки пытались проникнуть под ткань пиджака, жилетки, рубашки. Пока замком наблюдал за тем, как руки вытаскивают ремень из его брюк, он задумался о том, что его заполнила какая-то неуместная, оголтелая радость, а его Альфа молчит.       — Постой, притормози, — он перехватил запястья Гинтоки. — Ты понимаешь, что наши постельные сцены впихиваются совершенно не в тему?       — Тебе что, никогда не приходилось находиться со стояком в общественном месте? Тоже не очень в тему.       — Нет, не приходилось! И причем тут это? — Хиджиката опять злился, но злость эта была приглушена очень болезненным возбуждением.       — Боги, Хиджиката, ты вообще жил до этого?       Тоширо опять почувствовал себя уязвленным, но ругаться не продолжил, вместо этого притянув Гинтоки за волосы, и втянул в жесткий поцелуй, показывая, что он, вообще-то, и жил, и много чего знает.       Саката искренне наслаждался близостью Хиджикаты. Омега внутри согласно ему вторила, распаляя и без того разгоряченное тело, так что думать о чем-то становилось все труднее. Помочь собственной задницей Хиджикате разобраться с его девственностью, чтоб больше над ним не смеялись — Гинтоки считал себя просто образчиком заботы и гуманизма. Спровоцировать Хиджикату оказалось так просто, а находиться в его руках — на удивление приятно.       — Йорозуя, снимай штаны, — пропыхтел замком, выбираясь из обвившихся вокруг него рук и облизывая оставшиеся без внимания губы.       Оба поднялись с диванчика, еще немного поцеловались, пообжимались и, наконец, синхронно стянули штаны с трусами. Выпутавшись из белья, Хиджиката рванул к своему секретному ящику в тумбе. «Остался один», — он сделал мысленную зарубку, отрывая один из двух презервативов и тут же перемещаясь обратно на диван, словно боясь, что кто-то из них передумает. Гинтоки затуманенным взглядом следил за манипуляциями Тоширо — уж он-то уже не был в состоянии передумать. Он смотрел, нелепо замерев, как Хиджиката проводит пару раз по члену, полностью приводя его в готовность, и раскатывает резинку, а затем смотрит в ответ — смотрит внимательно, выжидающе и так по-дурацки смущенно. Гинтоки вновь залезает к нему на колени и начинает целовать — уши, щеки, шею, плечи. Потому что очень хочется, потому что непонятно, почему раньше нельзя было, потому что Хиджиката тоже целует, потому что, потому что…       Тоширо заставил Гинтоки подняться на ноги, развернул к себе спиной и начал вновь опускать, придерживая одной рукой чуть ниже живота.       — Э, погоди, сначала пальцами…       — Да знаю я!       — Что ты можешь знать, ты же девств…       Хиджиката с силой затыкает рот Гинтоки своими пальцами, нажимая на язык, просовывая их за щеку. Вторую руку он с живота перемещает ему на член и сжимает, вырывая первый низкий стон.       — Попробуй не кричать, — Гинтоки вздрагивает сначала от горячего шепота на ухо, а потом от влажных пальцев, приставленных к его дырке. То, что омежья течка обещала сделать процесс проще, успокаивало, но в то же время добавляло омерзительной экстравагантности. Хиджиката сделал несколько круговых движений по краям отверстия, растирая, и всунул сразу оба пальца внутрь. Гинтоки от странного распирающего ощущения прогнулся в спине и ухватился рукой за шею Хиджикаты, повиснув на нем и не имея при этом возможности полностью опуститься и сесть на колени. Неудобство положения заставляло его чувствовать себя чрезмерно открытым, даже беззащитным, зато пальцы, уверенно наяривающие в заднице и так приятно проходящиеся по простате, лишь возбуждали, не давали опуститься тоскливо подергивающемуся члену. Но ноги начинали уставать все больше, а почувствовать член вместо пальцев хотелось все сильнее.       — Ты собираешься кулак в меня запихнуть или засадишь уже? — Гинтоки отпустил шею Хиджикаты, уперевшись руками ему в колени. — Достаточно.       Тот цыкнул языком, всерьез раздумывая насчет кулака, но пальцы вытащил, и приставил вместо них к набухшей дырке член. Гинтоки слегка повилял задницей и начал присаживаться; входило медленнее, чем он рассчитывал, но вот Хиджиката грубо хватанул его за пояс и резко потянул вниз. Поморщившись и подвигав тазом туда-сюда, Гинтоки наконец расслабленно вздохнул и откинулся влажной спиной Хиджикате на грудь, развел ноги шире, перекидывая свои колени через колени замкома, и запрокинул голову тому на плечо. Он впустил в свой разум позорную мысль о том, что даже самый жаркий и умелый минет от того же замкома не пойдет в сравнение с этим. Еще одна позорная мысль о том, что в итоге все их старания, метания, терзания друг друга закончились тем, что он трахается с долбаным Хиджикатой, растворилась в волнах удовольствия, когда этот же долбаный Хиджиката, засадив наконец свой член в задницу Гинтоки до конца, начал двигаться.       — Ну, а теперь еби меня, девственный жеребец, еби, пока не… Эй, что такое?       Хиджиката замер и попытался спрятать лицо у него за плечом, но Гинтоки распрямился и не дал ему такой возможности. Лицо замкома было сплошь красным, глаза слезились, а брови упрямо сошлись на переносице. Не успел Гинтоки ничего вразумительного сказать, чувствуя, как пульсирует член в его заднице, как Хиджиката прохрипел:       — Я кончил.       Гинтоки опешил и откинулся обратно.       — Ну… подрочи мне, что ли. Нет, не вытаскивай, так давай.       Хиджиката послушно обвил его руками и взялся за его член; неловкость почти полностью погасила приятное посторгазменное ощущение, но он все еще млел от того, как жарко сжимал Гинтоки его своей задницей, как интимно было тереться грудью о его спину и как приятно переплелись их запахи, создав один, одновременно возбуждающий и расслабляющий. Гинтоки надсадно задышал, и перед тем, как он кончил, Хиджиката поставил ему несколько засосов на шее под самой кромкой волос. Гинтоки обмяк в его руках, и они так и просидели некоторое время.       — Ну вот, — Гинтоки наконец слез с замкома, усаживаясь, тем не менее, неимоверное близко, — твой первый неудачный опыт, Хиджиката-кун. Все как у людей.       Хиджиката заставил себя усмехнуться и потянулся за сигаретами.