Космическая несправедливость

      – Мне одному это кажется подозрительным? – Хиджиката расхаживал по капитанскому мостику и грузился.       Они без всяких проблем добрались до терминала Омегастела, без проблем смогли дождаться, пока их корабль доберется до планеты и подхватит их, и так же без проблем скрылись в космосе.       Не одного замкома терзали сомнения, но никакого другого варианта они не придумали. По крайней мере, они на стороже.       Нельзя было сказать, что они убрались с планеты с пустыми руками: и Сого, и Кондо обнаружили достаточное количество новой информации, которая могла бы им помочь и навести на след. Если бы они могли ее расшифровать.       Пока все были заняты вытаскиванием Хиджикаты и Гинтоки из лаборатории, Кондо отвлекла находка иного толка – он нашел некоторое подобие архива, или местной библиотеки. Очевидно, «клуб» был лишь прикрытием, но был ли смысл прикрывать бесполезную лабораторию и библиотеку? Ответ мог содержаться в книгах.       Кондо стал наобум открывать книжки, надеясь, что они были собраны по интересующей его теме, а не просто для художественного чтения. И едва он открыл первую, как осознание пронзило его, осознание того, что вся информация мгновенно откладывается в его памяти, но главным было то, что текст, написанный на незнакомом ему языке, оказался совершенно понятен ему. Шокированный, но невероятно обрадованный событием, он начал листать книги, запоминая текст с невероятной скоростью. И на двадцатой-тридцатой книге он был вознагражден – заголовок книги гласил: «Размножение для души и тела: методика извлечения и перераспределения». Внимательно пролистав книгу от первого до последнего листа, он сунул ее за пазуху. Понимая, что времени на изучение библиотеки уже не осталось, он схватил еще пару неоткрытых книг и двинулся прочь из библиотеки, после чего уже смог встретиться с остальными.       Полученная информация была крайне полезной, Кондо был в этом уверен. Но вот остальные, мягко говоря, сомневались.       – Ну и что это за каракули? – Сого без интереса рассматривал листок с быстро набросанными конспектами Кондо. – Какой-то ребус?       Гениальную память командующего, так вовремя проснувшуюся в нем, изрядно портило то, что излагать все запомнившееся мог лишь с помощью… бананов.       – Но послушайте, все же понятно! Вот здесь написано, – Кондо потряс захваченной книгой перед лицом Сого и Ямазаки, – что для того чтобы пробананить банан, нужно чтобы первый банан забананил банан банан банан…       – Бесполезно. – Хиджиката мрачно сошел с капитанского мостика к остальным. – Вы все так же бесполезны, Кондо-сан.       – Тошиии! Не будь таким жестоким! – расстройству Кондо не было предела. – Не будь таким бананом! В этом есть смысл! Мы сможем расшифровать мою память, нужно только хорошенько подумать!       – Если бы у кого-то из нас вдруг открылся суперинтеллект, возможно мы бы хоть что-то разгадали, но пока что только Сого снабдил нас хоть каким-то внятным рассказом.       – Возможно данна смог бы что-то вычитать из сознания Кондо-сана. Где он, кстати?       Гинтоки, принесенный на корабль и тут же брошенный, отсиживался в каюте Кагуры вместе с ней же. Казалось, его лихорадило: он тяжело дышал, сильно потел, а обычный безразличный взгляд стал совсем тухлым. Кагура глядела на него с беспокойством, но, естественно, она не могла знать, что помочь совсем не способна. Ну вот совсем.       Омежья течка достигла своего апогея, и сбить градус испорченности мыслей       Гинтоки в тот момент могла только очень хорошая разрядка.       – Кагура-чан, я отойду на минутку, – он встал с кровати, со стремительно твердеющим намерением выйти вон.       – Идешь искать Хиджикату?       – Чего?       Кагура густо покраснела. Она все не могла выкинуть из головы разговор с Окитой, и ее в принципе беспокоила ситуация, складывающаяся вокруг ее привычного мира. Гинтоки остановился и озадаченно глянул на девочку; мысли ее скачкообразно проявились в его сознании. Они никогда не беседовали на такие темы, и, возможно, сейчас был не лучший момент, чтобы начинать.       – Если ты понимаешь, что это не твое дело, то почему останавливаешь меня, Кагура? – прозвучало не так мягко, как он планировал, но всякое терпение испарялось вместе с каплями пота, без остановки стекающими по его спине.       – Просто… Ты никогда не говоришь нам, что чувствуешь, Гин-чан, и каждый раз все происходит слишком неожиданно.       Гинтоки вздохнул.       – Многие взрослые вещи довольно сложно объяснить.       – Когда взрослые говорят, что что-то слишком сложно для объяснения, они и сами ни черта не понимают, ару!       – Это верно, – Гинтоки присел и ухватился за край рубашки Кагуры, смотря ей прямо в лицо снизу-вверх. - Но для взрослых и многие вещи совершенно не важны. Они не задумываются, просто делают и все.       – То есть мне должно быть все равно, если ты начнешь крутить романы с кем-то, вроде майоры? – Кагура потупилась в пол, взяв Гинтоки за руку.       – Невозможно крутить романы с кем-то, вроде майоры, – он усмехнулся, – и вообще тебя не это должно волновать.       – А что же тогда?       – То, что Окита-кун умудряется одновременно поддразнить и тебя, и Хиджикату. С каких пор ты так поддаешься его влиянию?       – Что? – девчонка шарахнулась назад под тихий смех своего опекуна, – Ничего я не поддаюсь, не было такого!       – Ну-ну, может я и не прав, – он снова встал и открыл дверь, – но не перенимай его вредные привычки, мое бедное сердечко не перенесет такого удара.       – Но Гин-чан!..       – Кагура, я тебе обещаю, у нас, в Йородзуе, все останется по-прежнему, что бы ни случилось.       И он вышел в общий отсек.       – Никогда не говорю о чувствах, ха? – Гинтоки действительно пошел искать Тоширо, но дело тут было лишь в том, что они оба уже ввязались в вакханалию, и помочь с «лихорадкой» Гинтоки считал прямой обязанностью замкома.       О чувствах говорят только девочки, юнцы и дураки, не познавшие вкус настоящей жизни. Даже иметь такие мысли – это размениваться на мелочи, но не быть готовым принять любой поворот событий. Гинтоки не был таким, Хиджиката, наверное, тоже. Сердце Гинтоки не сбивалось с ритма, при видите майонезного ублюдка, он не волновался и не трепетал, скорее все совсем наоборот: с Хиджикатой было спокойно. Гинтоки знал теперь, что тот может сделать неплохой минет, и это единственное, что действительно могло взволновать сейчас.       Гинтоки направился к столу, за которым сидели все, кто пытался анализировать рассказ Окиты о странных мотивах аманто, но едва Хиджиката его завидел, то подскочил и зашагал прямиком к нему.       – Ну, и какого хрена ты вылез?       Гинтоки поприветствовал его флегматичным взглядом, отвел чуть в сторону и перешел сразу к делу:       – Давай, потрогай меня.       Гинтоки говорил таким будничным тоном, словно просил Хиджикату за обеденным столом передать ему соль и Тоширо покоробило от собственного сравнения. Он понял, что Йорозуя сдался; сдался не бороться, но отрицать. Он прекратил отрицать то жгучее желание, дарованное долбанным вирусом, что заставляло его мысли путаться, а тело наполняло неуместными ощущениями, и это довольно сильно бесило и пугало Хиджикату. Он не сомневался, что кудрявый идиот не откажет себе и своим плотским потребностям, никогда не отказывал, судя по его образу жизни. Замком не верил, что здравомыслие покинуло Гинтоки так скоро.       Сейчас ведь не такая безвыходная ситуация, как была, когда они были заперты, они могут просто разойтись по разным углам, и ждать окончания этой кошмарной муки.       – Отвали от меня, сам справишься.       Гинтоки вздохнул и переместился еще ближе к Хиджикате - даже ему не хотелось обо всем вопить во всеуслышание.       – Когда я очнулся, то дрочил целый час, и все без толку. И так, и эдак. Я даже натер себе мозоль, можешь представить? Не думай о себе невесть что, я бы ни за что не обратился к тебе, если б не было на то серьезной причины.       – Твой стояк не такая уж серьезная причина. – прошипел Хиджиката, не желавший ничего представлять, потому что память сама подкидывала ему весьма иллюстративные воспоминания, без каких-либо стараний.       Было ясно, как день, что Гинтоки совершенно не волнует, что там думает Хиджиката, даже если он знал каждую его мысль, как свою собственную.       – Тц, куда ты потащил меня?!       Гинтоки, не моргнув, сграбастал его за шиворот и поволок из общего отсека к каютам. Запихнув брыкающего замкома внутрь, он стянул свою обувь и сразу же перешел в наступление:       – Ну что тут такого, чего ты так уперся? Ты знаешь меня, я знаю тебя, я даже рассказал тебе, как мне нравится это делать. Вот если бы у тебя был непроходимый стояк, я бы тебе обязательно помог, знаешь ли, надо быть добрее к людям.       – У меня от тебя только непроходимая головная боль! – Хиджиката прошагал на противоположный конец каюты, хотя это спасло ровно на две секунды. – Мы же договорились! То, что было в той злосчастной комнате, там же и осталось, красная линия! Что ты делаешь, не трогай мой ремень!       Хиджиката приготовился сопротивляться со всей силы, как вдруг дверь в его каюту открылась. Такого быстрого движения он еще в жизни не наблюдал – Гинтоки метнулся в сторону, попутно схватив случайную книгу и притворившись занятым ее чтением, за долю секунды. В проеме двери показалось лицо Кагуры и с такой же невероятной скоростью исчезло.       Хиджиката похолодел, и не обратив внимание, что говорит это вслух, подумал:       – Китайка все знает.       – Хм? Что знает? – Гинтоки отложил книжку и вновь вплотную подошел к Хиджикате, который в ужасе воззрился на него.       – Она знает, что я…что мы…что нам пришлось сделать!       Гинтоки пристально проследил за дерганным движением зрачков Хиджикаты, оставив наконец попытки домогательств.       – И что с того? Хочешь, я прямо сейчас пойду и все ей объясню?       – Что ты ей объяснишь, придурок? – Хиджикате просто хотелось провалиться сквозь землю.       – Ну про пестики там, тычинки…       – Какие…что?! Какие пестики и тычинки, если речь идет о нас с тобой?       – Ну могу про тычинки и тычинки, какая, к черту, разница?       Хиджикате было трудно подобрать слова для отпора. Он вспомнил испуганное лицо девочки, и он сам не был готов сломать ее ожидания.       – Я не могу забыть ее страх, ты хоть думал об этом?       – Чей, – Гинтоки на секунду опешил, - Кагуры, что ли?       Хиджиката медленно кивнул.       – Она боится того же, чего и ты, – Гинтоки вздохнул, на мгновение глянув куда-то мимо Хиджикаты, – она боится, что кто-то нарушит доверие, кто-то будет не искренним, что приведет к страданию. Но ты же можешь отвечать за собственные поступки, или где?       Тоширо не нашелся, что ответить, но подумать слишком долго Гинтоки ему не дал:       – Хиджиката, – он холодно посмотрел ему прямо в глаза. – Я тоже все знаю.       – Ч-что ты знаешь? – голос Хиджикаты едва был отличим от шепота, а вся готовность спорить моментально улетучилась. – Что, блядь, ты можешь знать?       – Я не могу корить тебя за твои мысли, я даже не знаю, чем они рождены – тобой ли, вирусом ли, но я могу упрекнуть тебя в том, что ты боишься.       – Что?       – Ты боишься, взять чертову ответственность за свои желания. Сколько можно? Что еще мне нужно предложить, чтобы ты наконец отпустил себя?       Отпустил себя?       Хиджиката схватил Йорозую за ворот, подтянув его лицо еще ближе.       – Да что ты знаешь вообще, мудак?       Со злостью он толкнул Гинтоки на кровать, подкосившую того под колени, а сам ринулся в сторону двери. Но не успел Гинтоки даже выругаться, как вместо звука распахнувшейся двери, он услышал звук закрывшегося замка.       Безумный вид Хиджикаты, налетевшего на него, заставил Гинтоки перестать сомневаться, что это именно то, чего он добивался. Плевать на все то, что Хиджиката вообразил себе, плевать на все то, что Гинтоки смог вытащить из его мыслей. Плевать даже на глухие отзвуки собственных принципов. Никто кроме них сейчас не мог понять того животного желания, что мучило их так долго, никому они не должны объяснять, почему это было так нужно. Воспользоваться моментом, упасть в собственных глазах, упасть в чьих бы то ни было глазах вообще, пусть даже сам Энма или Будда наблюдает за ними.       Хиджиката уперся руками в плечи Гинтоки, застывшего лежа на спине в предвкушении, и стал просто смотреть на него. Смотреть, смотреть и смотреть, и Гинтоки показалось, что он услышал, как трещат по швам внутренние барьеры, терпение, самообладание, сам здравый смысл.       – Чего замер, майора, я же точно знаю, что именно ты сейчас чувствуешь.       А Хиджиката чувствовал, что его бросило в жар. Омега, дурманящий его сознание, Гинтоки, успешно раз за разом выводящий его из себя, на минуту показался ему единственным смыслом всего существования. Но осторожно заглянув тому в глаза, он не увидел там ничего, кроме холодного отчаяния. Гинтоки судорожно сжимал ворот рубашки замкома, не смея предпринять ничего более, словно не он пару секунд назад был готов завалить Хиджикату прямо так, как был. Вопреки собственному организму, перед Хиджикатой находился не безмозглый течный Омега, а хладнокровный человек, мужчина, самурай, который просто принял проигрыш от слишком хитрого врага.       И перед таким Гинтоки устоять было невозможно. Никакое влечение, объяснимое природой вируса, не могло вызвать у Хиджикаты подлинный ужас, кроме осознанного желания, испытываемого к мужчине рядом с ним.       Но было кое-что еще более обыденное, что увидел Хиджиката. Именно осознанное желание стало последним оплотом, поддерживающим слабый огонек разумности в его захваченном похотью сознании. Хиджиката, продолжая нависать над Гинтоки, оттянул в сторону ворот его рубашки. Гинтоки же, почти закрывший глаза, чтобы полностью передать контроль Тоширо, снова распахнул их, потому что тот, очевидно, совершенно ничего не собирался делать.       – Эй, Хиджиката-кун..?       – Что это у тебя тут на шее?       Хиджиката за подбородок повернул голову Гинтоки на бок, всматриваясь в маленькие свежие царапинки, украсившие его кожу вдоль артерии до самой ключицы.       – Что? – изумленный Гинтоки приложил ладонь туда, куда смотрел Хиджиката, – ну поцарапался где-то, хрен знает.        Но Хиджиката был мрачнее грозовой тучи.       – Кожа проколота. Похоже на следы каких-то инъекций, – Хиджиката перевел взгляд с шеи Гинтоки на его лицо.       – Что?       Гинтоки поднялся так резко, что замком едва уберег свою голову от удара и откатился назад. Хиджиката почти поддался непонятно откуда взявшейся панике. Одна мысль накладывалась на другую, и сил думать и вести себя соответственно ситуации уже не оставалось. Он резко почувствовал катастрофическую усталость и просто растянулся на кровати, уткнувшись лицом в покрывало. Больше никаких мыслей, никакого контроля.       – Теперь ты понимаешь? Это не твои мысли и не твои желания, – Тоширо тяжело вздохнул, чувствуя, как по венам струится разочарование. – Я не должен был брать тебя с собой. Вообще связываться с тобой. Возможно, инъекции были введены через электрошок, а возможно они сделали это, пока ты был в отключке после удара тока. Они, аманто, манипулируют тобой.       «А ты манипулируешь мной».       – Нет, Хиджиката, не понимаю, – Гинтоки спокойно, насколько это было возможно с протирающим дыру в штанах членом, лег на спину рядом с замкомом, все еще держа ладонь на шее. – Думаешь, мне что-то вкололи, из-за чего я не отдаю отчет своим действиям? – он подождал, когда Тоширо в ответ поднимет голову над кроватью, показывая, что слушает его. – Возможно. Но я не чувствую внутренней борьбы, которую, например, ведешь ты, так по-придурошному упрямо, со своей Альфой. Еще в самом начале ты спрашивал меня, чувствую ли я что-либо странное. Так вот, ответ остался прежним – нет, я не чувствую ничего странного. Нет, я не считаю естественным, то что мы тут устроили, но… погоди, не проецируй столько вопросов мне в голову сразу.       Хиджиката кивнул, пытаясь остановить поток нервных мыслей.       – Так вот, для себя я решил, что нет смысла бороться с Омегой внутри меня, и тогда все станет проще, понимаешь? Может в этом есть определенная сила. В чем смысл идти против того, что, пусть и ненадолго, но стало частью тебя? Таким, как мы, все время приходится бороться с собой, но сейчас, может есть смысл дать волю внутренним демонам?       – Ты понимаешь, про что вообще ты говоришь? – Тоширо никак не мог уловить посыл. – Ты говоришь про банальное удовлетворение своей похоти, о какой силе можно рассуждать, когда все, что ты пытаешься достичь – это оргазм в руках другого мужчины?       – Мы говорим о вирусе, - вздыхает Гинтоки, максимально быстро стараясь избавиться от слова «оргазм». – А помнишь ли, как работает иммунная система? Если в организм попадает вирус, то он уничтожается, а иммунной системой вырабатывается от него защита, и если в следующий раз тот же вирус попадет в организм, то он уничтожается куда быстрее. Но если вирус в первый раз попадает слишком слабым, или уничтожается слишком быстро, то никакой защиты не появляется.       Хиджиката слушал, и понемногу что-то сродни надежде наполняло его. Неужели Гинтоки мог быть хоть капельку прав? Может погружение в омут способно спасти их от утопления?       – Так что, может тебе стоит стать единым со своей Альфой? Перестань ставить свою человеческую натуру на первый план, и может тогда эта самая натура просто станет еще сильнее. Может так и превратится проклятье в благословение? И вообще, если подумать о судьбе в целом, то по закону жанра, мы должны были бы опускаться все ниже и ниже в разврат, но мы еще неплохо держимся, что скажешь? – он усмехнулся.       Хиджиката тоже усмехнулся. Он все еще чувствовал дикое отчаяние, исходящее от его товарища по несчастью, но помимо этого, он чувствовал и безграничное доверие, легшее на его плечи. Он вновь уткнулся лицом в покрывало.       – Я тоже дрочил целый час, едва мы вернулись на корабль, – Гинтоки с любопытством глянул на него и готов был застонать, как только вник в то, что именно говорил ему Хиджиката, - и так, и эдак. Но знаешь, что? – Тоширо вдруг резко повернулся обратно лицом к нему, не смея при этом оторваться от кровати. – Даже когда я кончил, я все еще хотел, чтобы ты снова отсосал мне. Так что, получается, мы все равно должны опуститься на самое дно?       – Этот спуск можно сделать осознанно, – Гинтоки чувствовал, что вот-вот и Хиджиката сдастся. Альфа внутри него бурлила и овладевала каждой клеточкой, но он все еще не отпускал себя.       – Прости, Йорозуя, может ты и прав, но я не могу.       Они лежали на боку, друг напротив друга, затаив дыхание. И Альфа и Омега ощущали свое близкое присутствие, но и Хиджиката, и Гинтоки прилагали все возможное, чтобы любой следующий шаг оказался выбором, а не неизбежностью.       – Черт возьми, почему?       «Я боюсь».       Глаза Гинтоки округлились, едва мысль Хиджикаты достигла его сознания. Сам Тоширо явно не собирался ее озвучивать. Он боится, что, когда все закончится, не сможет повернуть обратно…Нет, он боится, что после всего не захочет, чтобы это заканчивалось.       «Я боюсь того самого чувства».       Хиджикате было невыносимо осознавать, что сейчас он был как открытая книга для Гинтоки. Что сейчас вся его история может превратиться в нечто необычайно глупое и недостойное, но он ничего не мог поделать. Его гордость, его принципиальность и все то, что делало его самим собой, трескалось под напором Альфы, Гинтоки и собственного нутра.       – Хиджиката-кун, расслабься на секундочку, а. Ты слишком забегаешь вперед, - Гинтоки пытался отгородиться от мыслей замкома, посчитав, что, возможно, он залез слишком глубоко. – Даже автор сейчас не сможет сказать точно, куда зайдет наша история. Ну?       – Что «ну»?       – Может, ты хочешь услышать какое-нибудь глупое обещание?       Хиджиката покачал головой. Ублюдок был прав, для того, чтоб соединиться с Альфой, ему нужно было отпустить себя, а чтобы отпустить себя, нужно было рискнуть даже своим собственным будущим.       – Ну, а что ты тогда хочешь?       – Как я уже сказал, - Тоширо наконец приподнялся над кроватью, - я все еще хочу, чтобы ты отсосал мне. А о чувствах думают только дураки, правда?       Хиджиката не мог сказать, кто в итоге победил – Гинтоки или их обоюдная неудовлетворенность, но он знал, что сил сопротивляться влечению у него больше не осталось. Гинтоки же, не проронив больше ни слова, сполз с кровати и встал перед ней на колени. Выжидающий взгляд уперся в Тоширо, который в свою очередь неловко подполз к краю кровати и сел, спустив ступни на пол.       – Сначала я тебе, потом ты мне, окей?       Он ни за чтобы не подумал, что Гинтоки, полностью подвластный Омеге, сможет отодвинуть собственное возбуждение на второй план. Значит ли это, что Омегой он все еще управляет?       От вопросов его отвлекли ладони, накрывшие колени и уверенно двинувшиеся вверх по ногам. Гинтоки загипнотизировано наблюдал за собственными пальцами, прощупавшими твердые мышцы бедер, быстро расстегнувшими ширинку на брюках Хиджикаты, вытащившими его напряженный член. Не мешкая ни секунды, он взял член в рот, намереваясь покончить с этим как можно скорее и получить минет уже от Хиджикаты. Тоширо задохнулся от прикосновения и схватил Гинтоки за волосы, сильно оттянув их. Он бесился, от того, что прогнулся под напором придурка; ему так хотелось сорваться и засадить член в этот болтливый рот по самые яйца. Словно в ответ на его мысли, Гинтоки сделал усилие над собой и взял глубже, скользнув зубами по мошонке, уткнувшись носом в лобок Хиджикаты, отчего у того вырвался нервный выдох.       Гинтоки опустил свои руки с паха Хиджикаты, позволяя тому пользовать свою глотку, а сам сжал собственный член. Все его сознание сузилось лишь до жгучего желания кончить, неважно каким образом. Сквозь ткань одежды он болезненно тер головку, оттягивал яйца, но все безрезультатно. Хиджиката же тоже словно и не собирался останавливаться ближайший месяц: он сполз с кровати, зажмурился, вспотел, но все с такой же силой тягал своего неудачливого искусителя за волосы, пытаясь то ли ускориться, то ли застыть навечно.       У Гинтоки свело челюсть, его начало подташнивать, но ни он, ни Хиджиката ни на йоту не приблизились к разрядке. Поэтому он схватил запястья Хиджикаты, от чего тот вздрогнул и сбился со своего размашистого темпа, и заставил отпустить свои волосы. Гинтоки вытащил изо рта член Хиджикаты, при этом получив звонкий шлепок по носу, и поднялся с колен.       – Ч-что?.. Я же еще не…       – Я хочу тебе вставить.       – Что?!       Хиджиката начал было брыкаться, но Гинтоки подхватил его под колени и затолкал обратно на кровать. Замком не успел сориентироваться, как уже лишился обуви, брюк и белья полностью.       – Придурок, мы так не договаривались!..       – Плевать! Я больше не могу. – Гинтоки спустил собственные штаны и ткнулся бедрами куда-то под ягодицы Хиджикаты.       – Что ты там не можешь, засранец?! – замком с силой сжал член Гинтоки, от чего тот громко застонал фальцетом и рухнул всем телом на грудь, – держи свой елдак подальше от моей задницы.       Гинтоки, словно безумный, стал тереться в кулак Хиджикаты; он тяжело дышал тому в шею, царапал ладонь, стальной хваткой сжавшую его несчастный член, и просил поскорее закончить.       По спине Хиджикаты прошлось несколько волн холодного и горячего пота, прежде чем он решился пошевелится. Он никогда не видел более развратного тела, тем более не мог позволить себе подумать так о Йорозуе. Совладав с собой, он обхватил Гинтоки за спину и перевернулся с ним, оказавшись сверху.       – Сдерживай свой ублюдский голос, – он разжал свою ладонь, взял за руки Гинтоки и поместил уже его ладони на оба члена. Гинтоки послушно и старательно принялся за дело, продолжая издавать возмутительно громкие звуки. Хиджиката же угрюмо рычал, помогая дрочить и думая, как же заставить Гинтоки заткнуться.       – Хиджиката…       – Хватит вопить.       – Хиджика…       – Я сказал ХВАТИТ!       Тоширо резко дернулся вперед, впечатываясь губами в чужой рот, подавляя очередной блядский стон, оказываясь на вершине удовольствия, почувствовав, что ему с таким же рвением отвечают и точно так же до одури хотят.       Ладони стали липкими и влажными – Хиджиката кончил. Он оторвался от лица Гинтоки, выпрямился и отдернул от него руки.       – Ты как?..       – Никак, бля. – Гинтоки продолжал насиловать свой упрямый член, – Ты ублюдок, как ты смог кончить?..       Хиджиката безучастно смотрел, как скользит кулак Гинтоки вдоль покрасневшей эрекции, как поджимаются пальцы на ногах, как скатываются мелкие слезы ярости из зажмуренных глаз, и не знал, что предпринять.       – М..мне попробовать ртом?..       Саката издал глухой звук, который невозможно было отнести ни к согласию, ни к протесту.       Хиджиката вздохнул.       – Ладно. Лежи.       – Че?..       Хиджиката шагнул тумбочке и вывернул нижний ящик на пол. Среди документов, блокнотов и всяческой канцелярии он выудил ленту презервативов из трех штук и отодрал от нее один. Гинтоки тем временем перестал совершать бесполезные фрикции и лишь прижал руки к лицу, пытаясь прикрыть стыд. Он не шевельнулся и когда Тоширо вновь залез на кровать, и лишь почувствовав, как Хиджиката раздвигает его ноги и укладывает их себе на колени, встрепенулся и открыл глаза.       – Что ты?..       – Не дергайся. Я попробую пальцами.       И тут же Гинтоки увидел, как Тоширо раскатал презерватив на указательный и средний пальцы и завел руку ему между ног.       – Эй, эй, кто тебе разре-аааа!       Длинные пальцы замкома вторглись внутрь, а вторая рука вновь легла на член. Гинтоки рефлекторно сжал бедра, но лишь ближе придвинулся к Хиджикате, сосредоточенно ищущему распухший бугорок простаты.       Гинтоки своим криком оповестил всех на корабле, когда у него это получилось. Тоширо, раскрасневшись, продолжил жестко дрочить ему и с ненавистью тыкать в то самое заветное место, заставляя Сакату дергаться и выгибаться. Он уж было подумал, что и это не поможет, но Гинтоки в последний раз простонал, в кулак Хиджикате выстрелила сперма, и он с облегчением вздохнул.       – Какой же ты тормоз.       Гинтоки ничего не ответил, лишь отвернулся от замкома, лицом в стену. Хиджиката стянул с руки презерватив, швырнул его к мусорному ведру и поднялся. В голове было пусто, ни одна мысль не пропускалась в сознание чувством удовлетворения. Замком сгреб вещи с пола под стол, прикрыл все это вытащенным ящиком и подошел к соседнему шкафу. Переодевшись в пижаму, он швырнул запасной комплект на кровать, а сам зашел в ванную, по пути прикуривая.       Чтобы не произошло после, он никогда не сможет представить себе ничего более возбуждающего, чем раскрасневшееся, злое и заплаканное лицо Гинтоки.       – Вы это слышали?       О да, все прекрасно все слышали. Атмосфера в общем отсеке царила подавленная, и лишь Сого искрился удовольствием – он давно расписал себе далеко идущие планы на то, что делать с собранной информацией о Хиджикате. Остальные же были крайне смущены. Только Кондо пытался возвать всех к уму, хотя сам был не уверен в том, что ему сказать.       – Они там… Не поубивают друг друга?..       – Ох-хо-хо, Ямазаки, какой же ты наивный! Хиджиката-ублюдок-сан наверняка возьмет на себя всю ответственность. И покинет свой пост. И сдохнет.       – Никаких оставленных постов, – возмутился Кондо. – Это не вина Тоши.       – Гин-чан тоже не виноват!       – Ну значит это все Омегаверс, и мы не можем их судить, можем только посочувствовать!       Окита смотрел на командующего с искренней жалостью.       - Вы все правда такие не дальновидные, или прикидываетесь? Вы правда думаете, что не будь этого вируса, все было бы иначе?       – О чем ты, Сого?       – Вы же знаете, как наш замком становится нервным и раздраженным, когда возле него крутится данна? Он цундере, это всем известно.       Послышались смешки и обстановка постепенно стала разряжаться.       – Данна давно вскружил ему голову своими пафосными речами и умелым обращением с фаллическими предметами…       – Сам ты фаллический предмет! – Кагура подскочила к Оките вплотную. – Я уже тебе говорила не впутывать в свои мерзкие фантазии Гин-сана!       – О, еще одно цундере нарисовалось. Послушай, мне совершенно неинтересны чувства таких малолеток…       Кагура вскипела и треснула ногой Сого так, что тот отлетел к противоположной стене.       – Я не цундере, я – ято. И если ты еще раз вплетешь меня или Гин-чана в свои несмешные шутки, я тебе пальцы поломаю и шутелку оторву.       Занявшись расцеплением драки между капитаном первого отряда и девчонкой, все позабыли о пережитой неловкости, и все вновь пошло своим чередом.       Докурив вторую сигарету, Хиджиката вернулся. Гинтоки валялся там же, переодетый. Не зная, что сделать или что сказать, замком просто лег на свою кровать, желая поскорее уснуть. По Сакате было видно, что тот размышляет, но ничего связного он выдать не мог.       – Ляг и спи, - посоветовал Хиджиката.       – Не командуй.       – Выгоню.       Они помолчали. Гинтоки начал ерзать, ближе подкатываясь под бочину к Хиджикате, от чего тому захотелось заставить кого-то делать сеппуку, хотя бы самого себя.       – Хиджиката.       Тот не ответил, прикинувшись глухим и мертвым.       – Хиджиката-кун.       – …       – Хиджика…       – Да чего тебе еще?!       – На кой черт ты ко мне сосаться полез?       Удивленный, Хиджиката обернулся и встретился с крайне серьезным для такого вопроса взглядом.       – Чтоб ты заткнулся, конечно же.       – Хм.       – Чего хмыкаешь, дурак?       Гинтоки почесал затылок, не отворачиваясь.       – Если я сейчас буду разговаривать, ты снова полезешь?       – Че? Нет коне…       Но Гинтоки, как и всегда, не волновало, что ему ответит или соврет Хиджиката; он перекинул руку через его плечо и уверенно прижался губами к его губам. Тоширо, не задумываясь, ответил на прикосновение; через мгновение оба отстранились друг от друга и улеглись обратно, так ничего и не пояснив друг другу.       Хиджиката повернулся спиной к Гинтоки, надеясь, что молчание продлится до следующего дня – он все еще не знал, что думать и что говорить, его нервы были измотаны, а течение быстро уносило его куда-то, где у него нет контроля.       Гинтоки же просто устал. Все эти сложные материи, о которых так печется Хиджиката, были для него чужеродными; он просто делал что хотел. Поэтому и сейчас, ощущая приятное тепло от расслабленной спины Хиджикаты, он проскользнул рукой тому подмышку и притянул ближе к себе, утыкаясь носом в загривок.       Оба наконец позволили себе полностью расслабиться, до следующего дня.