Влечение

      Разговор с Кагурой разом предоставил столь обширное поле для размышлений, что Цукуё и думать забыла, какой сюрприз её ожидает дома. Память услужливо подсказала ей о новоиспечённом соседстве только тогда, когда она стояла у самых дверей квартиры. Подавив желание тут же развернуться и уйти, девушка заставила себя остаться на месте. Попробовав рассуждать здраво, Цукки силилась убедить себя, что сожительство с Гинпачи-сенсеем не есть худшее из всех зол, с которыми приходилось сталкиваться в жизни. Вооружившись изрядной долей равнодушия, она, должно быть, даже сможет найти идеальный способ находиться с ним в одном доме — попросту не замечать друг друга. Очевидно ведь, что и учитель, вовсе не горевший пламенным энтузиазмом в исполнении свалившихся на него обязанностей, будет вполне удовлетворён таким исходом. Никто никому ничего не должен, все довольны и счастливы. Вот и всё.       Придя к такому выводу, Цукуё глубоко вздохнула и, пожелав себе большого терпения, открыла дверь ключом. Зайдя внутрь и сняв обувь, девушка прошла в гостиную. Да так и застыла как вкопаная.       Морально готовясь смиренно принять любую, даже самую неприглядную картину, девушка сильно растерялась, оказавшись абсолютно обманутой в своих ожиданиях. Непонимающе хлопая глазами, она вперила взгляд в низкий столик, расположенный в самом центре гостиной, сервированный с такой головокружительной изощрённостью, что мог позавидовать любой ресторан. На молочно-белых глазурованных керамических тарелках и мисках расцветало невероятное соцветие блюд и закусок. По центру стола находились выложенные на нежно-зелёные листья салата копчёный лосось, украшенные дольками лимона отливающие серебром сашими из красного морского леща, татаки* из говядины, увенчанный шапкой нарезанного соломкой дайкона*, обсыпанные кунжутом рулетики из угря и креветки в темпуре, разложенные по кругу таким образом, что их изогнутые дугой тельца огибали края блюдца, высовывая за его пределы розовые хвостики, тем самым напоминая солнце и исходящие от него лучи. Помимо миниатюрных мисочек с соусами, сопровождающих каждое из блюд, их окружение составляли варёные побеги бамбука, выложенные шляпками вверх, образующими аккуратную горку, грибы шиитаке, вымоченный в сладком уксусе варёный лопух, нарезанная в виде листов сливы отваренная морковь и салат из тонких пластинок лука-порея и редьки. Кроме того, ближе к тем двум сторонам стола, где предполагалось устроиться трапезничающим, стояли накрытые крышками миски с рисом и небольшие керамические горелки, рядом с которыми ожидали своей очереди мисо-суп и яйцо на подставке.       Сколько бы Цукки не хлопала ресницами, однако манящее к себе пиршество для глаз и живота никуда не исчезало. Тщетные попытки сбитой с толку школьницы уличить празднично обставленный стол в абсолютной ирреальности, очевидно, могли продолжаться ещё долго, если бы в этот момент из кухни не вышел Гинпачи.       — А, пришла наконец, — без особой радости в голосе сказал он, ставя на стол глиняный чайник, который принёс в руке. Переведя индифферентный взгляд на Цукуё, он вскинул бровь, — теперь-то что не так?       Девушка, не имеющая даже смутного представления, что этот богато уставленный угощениями стол делает в её квартире, была напрочь выбита из колеи внешним видом сенсея. Сейчас его привычно-небрежную одежду сменила нарядная белая юката с голубым узором на подоле и у рукавов, словно бы призванная подчеркнуть значимость момента. Кроме того, Гинпачи пренебрег и своими очками, и Цукуё непроизвольно отметила, что из-за этого стал выглядеть несколько моложе. Впрочем, торжественность облачения была всячески нивелирована всклокоченной кучерявой шевелюрой и тухлым выражением лица.       — Слушай, я и так ждал тебя целую вечность, чтобы поесть. Так что хватит любоваться тем, какой я красивый, садись уже за стол и начнём.       Пребывающая в состоянии, близком к трансу, Цукки лишь покорно кивнула и села на пол. Всё ещё окидывая и стол, и учителя неверящим взглядом, она неуверенно произнесла «итадакимас»* и потянулась было за палочками, как тут Гинпачи её остановил:       — Подожди-ка, сперва твоё любимое.       С этими словами он поставил перед ней тарелку и миску. На первой, плоской и прямоугольной, лежали обжаренные до золотистой корочки кусочки тофу*, вторую же наполнял рис, перемешанный с варёными красными бобами.       Цукки не успела даже рта открыть, как Гинапчи упал ниц и взвопил:       — Кюби но кицунэ-сама*, примите это скромное преподношение и проявите свою благосклонность ко мне*!       Цукуё тупо таращилась на сенсея, и лишь спустя несколько минут, которые он провёл, отвешивая ей поклон за поклоном и прося насладиться любимым лакомством, она-таки рискнула спросить:       — Что? Какая ещё кицунэ?       Гинпачи остановил своё занятие и разочарованно глянул на блондинку:       — Значит, ты всё-таки не лиса? — со слабой надеждой в голосе уточнил он, и, услышав в ответ глубокомысленное «эээ», которое только и смогла выдавить из себя Цукки, сморщился так, словно проглотил лимон. — Что ж, этот вариант был слишком хорош… Ладно, тогда… — не закончив свою мысль, он повернулся к себе за спину и достал лакированный поднос, который и вручил в руки школьнице. Смутно догадываясь, что ничего хорошего ей не предлагают, Цукуё, однако, вперила взгляд в композицию из благоухающих цветов в небольшой вазочке, подставки с зажжёнными благовониями и горки из намытых до блеска яблок, хурмы, груш и мандаринов*.       Тихо сатанея, девушка медленно повернулась к Гинпачи и как раз для того, чтобы застать, как он, встав на ноги, принялся дико плясать, запевая фальшивым голосом:       — На танцующих глупцов смотрят глупцы; так как все они глупцы, давайте танце…*       Бац! С хрустом разлетевшееся на кусочки яблоко, врезавшееся в голову Гинпачи, прервало его стенания, повалив на пол.       — Хватит пытаться спровадить меня на тот свет! — в бешенстве прокричала Цукуё. — Ещё одна такая выходка, и отправитесь туда сами!       — Ну вот, опять! — трагически взвыл Гинпачи, с обидой потирая ушибленную голову. — Я стараюсь с тобой по-хорошему, а ты снова грозишься меня убить! Разве у ёкаев* нет своих порядков? В мире духов не в ходу добрые намерения и хорошие манеры?       — Вот пойдите и узнайте! — взвилась девушка, хватаясь за грушу и с силой запуская ею в сенсея. Впрочем, на вторую атаку он среагировал молниеносно, а потому несчастный фрукт встретил свою кончину, размазавшись по стене.       — И откуда в тебе столько агрессии? — страдальчески вопросил Саката. — Тоже хочешь, чтобы про тебя сняли фильм? Не надо завидовать чужому успеху, Садако-чан* долго шла к своей цели, трудясь и работая в поте лица! Твой эгоизм её расстроит и заставит горько плакать по ночам!       — Хватит говорить со мной так, словно я какое-то чудовище! — взорвалась Цукки, точно гранату метнув в Гинпачи хурму.       — А разве нет? — ловко увернувшись, делано изумился мужчина. — Ты бы посмотрела на себя со стороны — ну точь-в-точь мстительный демон из преисподней…       Хрясь! Надвое раскололся поднос с преподношениями, обрушивший на Сакату гнев доведённой до белого каленья девушки. Схватившись за голову, он принялся жалостливо охать и ахать. Хмурая, точно грозовая туча, Цукуё отвернулась к столу. Сняв крышку с чашки риса, она принялась таскать палочками всё, до чего только могла дотянуться, с озлобленным остервенением пережёвывая выхваченные кусочки блюд. Увлёкшись своими чёрными мыслями, она не сразу поняла, что уже давно не ела чего-то столь же вкусного. Осёкшись от внезапного осознания, она в смятении упёрлась взглядом в комочек жемчужно-белого риса, который успела подцепит палочками. Поглядев на него немного, она отправила его в рот. Рис как рис. И всё-таки словно бы и не такой, как всегда.       Цукки украдкой бросила взгляд на Гинпачи. Оказалось, что тот совершенно оклемался от своих страданий и теперь увлечённо разделывался с куском копчёного лосося, совершенно не обращая внимания на школьницу.       Внезапно Цукуё осенила догадка. Она была столь очевидной и в то же время столь возмутительной, что девушка перестала прятаться, наблюдая исподтишка, вместо того открыто рассматривая своего учителя. Совершенно забыв, что ещё минуту назад так на него злилась, Цукуё, полная недоверия к своим разом смешавшимся чувствам, тихо вздохнула. Последний раз, когда она ела еду, приготовленную специально для неё, ещё была жива мама.       С тех пор прошло уже много времени, и Цукки, никогда не ставившая питание в культ, с полным равнодушием относилась к тому, что и как оказывалось у неё на столе. Вполне закономерно, что кухонные обязанности всецело лежали на ней. Девушка исполняла их с весьма достойными успехами, однако же совершенно не привыкла смаковать результаты своих трудов.       И тут вдруг бака-сенсей напоминает ей, что такое домашний ужин. Цукуё было странно одновременно испытывать и жуткое раздражение, и молчаливую благодарность. Странно и удивительно легко.       — Хватит на меня глазеть, — прервал её раздумья недовольный Саката. — От такого взгляда я, чего доброго, ещё лишусь аппетита.       Мигом забыв о всяческих добрых чувствах, девушка, словно пойманная врасплох за каким-то преступлением, вспыхнула и собиралась было ответить, когда раздался звонок в дверь.       Синхронно обернувшись в сторону коридора, Гинпачи и Цукки пару раз в недоумении похлопали глазами, а затем переглянулись между собой. Какое-то время они так и сидели молча, пока звонок не раздался снова.       — Это Садако-чан! Она разозлилась на тебя и теперь жаждет мщения! — нарушил тишину возглас Сакаты.       — Не говорите ерунды, — отрицательно покачала головой Цукуё. — Зачем бы Садако вдруг стала пользоваться дверным звонком? И неужто кто-то бы мог открыть ей дверь? И что бы он сказал? «А, это ты, наконец-то пришла, проходи и убей меня поскорее, пожалуйста». Так что ли?       С этими словами она поднялась на ноги и прошествовала к двери. Заглянув в глазок, она с удивлением моргнула.       — Там какой-то мужчина.       — Чего? — сенсей уже стоял рядом с ней. — Когда это Садако успела сменить пол?       — Это точно не она. Этот выглядит совсем дурным. Кажется, он ваш ровесник. В круглых тёмных очках. И такой же лохматый, как и вы.       — Эй, ты на что намекаешь?! Что все кучерявые люди выглядят даже хуже, чем монстры из ужастиков?!       — Вы это сами сказали, не я, — пожимая плечами, заметила Цукки.       Бросив на неё злобный взгляд, Гинпачи подвинул девушку в сторону, вознамерившись воочию лицезреть нежданного гостя. Ему хватило одного краткого мгновения, чтобы отпрянуть от глазка и с нескрываемой досадой заметить:       — Уж лучше бы это была Садако.       — Ваш знакомый? — с интересом наблюдая за его реакцией, спросила Цукуё.       — Первый раз его вижу, — стоило ему это сказать, как мужчина за дверью принялся лихо колотить по ней кулаком, звучно прикрикивая: «Кинтооооки-куууун, я знаю, что ты там! Займёшься совращением юной школьницы чуть позже, к тебе пришёл твой лучший друг!»       — Кинтоки? — проснувшееся в девушке любопытство к неожиданному визитёру было так велико, что она даже пропустила мимо ушей его сальные намёки. Не обращая никакого внимания на протесты сенсея и его попытки ей помешать, Цукки открыла замок и потянула ручку на себя.       Увидев перед собой девушку, гость опустил стёкла очков и внимательно обвёл её взглядом. Довольно присвистнув, он широко улыбнулся и с шутовской комичностью отвесил поклон.       — Стало быть, вы и есть Цукуё-сан? Очень, чрезвычайно, просто бесконечно рад нашему знакомству. Позвольте представиться — Сакамото Тацума. И знаете, я просто не могу не сказать, что ради вас не жалко и голову сложить. Особенно такую, как у Кинтоки.       — Какой я, к чертям собачьим, Кинтоки! — взревел Гинпачи, вместо приветствия отправляя своего самоназванного «лучшего друга» в нокаут ударом в челюсть.       — Хахахахахахахахахаха, — Тацума, казалось, и вовсе не заметил, что его только что силой вынудили сменить вертикальное положение на горизонтальное. — У тебя, как всегда, никакого представления о манерах. Простите моего незадачливого приятеля, охиме-сама, он и в обычное время ведёт себя как неандерталец, чего уж ожидать, когда у него на глазах заигрывают с его девушкой…       — Ну, чего припёрся? — хорошенько наградив своего товарища пинками за излишнюю болтливость, Саката-таки милостиво позволил ему вползти внутрь квартиры и кое-как усесться за стол. Цукуё, всё это время предпочитавшая не вмешиваться в происходящее, устроилась на своём прежнем месте, явственно чувствуя, что дала маху, поддавшись минутным порывам любознательности.       — Пришёл посмотреть, как вам тут живётся, — преисполненный нескрываемым энтузиазмом, Сакамото оглядывал расставленные угощения и одобрительно присвистнул. — Вижу, охиме-сама оказала свою высочайшую благосклонность и проявила свои удивительные способности в кулинарии. Право слово, вам не стоит так себя утруждать, Кинтоки настолько неразборчив, что не заметит разницы между фугусаши* и быстрорастворимой лапшой…       — Я ничего не готовила, — вставила Цукки, наблюдая, как стремительно взлетели вверх брови Тацумы.       — Эээээ, правда?! Так это что же, заслуга Кинтоки?! — от избытка радостного возбуждения мужчина даже подался вперёд, облокотившись ладонями на столешницу. Борясь со всё нарастающим в груди чувством неловкости, поспешно опустошающим её голову от способности к трезвым суждениям, девушка напряжённо кивнула, за что тут же заслужила крайне раздражённый взгляд от Сакаты.       — Хахахахахахахахахаха, — вновь разразился Тацума. Странно, но этот ни разу не мелодичный смех навёл Цукки на поэтичное сравнение, уподобляющее его огромной волне со знаменитой гравюры Кацусики Хокусая*. Но только если мощь природной стихии грозила вот-вот увлечь в подводные пучины лодку с несчастными рыбаками, то дикий хохот мужчины вымывал остатки здравого смысла, вводя в состояние полнейшего отупения.       Впрочем, Сакамото вряд ли догадывался о гипнотических свойствах своего голоса, а потому без обиняков продолжал:       — Да, дружище, вот уж не ожидал! А из тебя бы вышла отличная жёнушка! Нэ, Кинтоки, а может ты ещё и кумир миллионов? Уже не ведёшь ли ты в тайне какой-нибудь популярный блог, прикрываясь имечком безмерно уважаемой другими домохозяйками карисма сюфу*?       Ответ Гинпачи не заставил себя ждать, а потому Цукуё даже вздрогнула от неожиданности, когда сенсей, впившийся рукой в лохматые космы приятеля, с разрушительной силой припечатал его голову к столешнице.       — Заткнись! — рявкнул разъярённый Саката. — Иначе, даю тебе слово, ни одна даже самая помешанная на чистоте и уборке хозяюшка не справится с тем грязным пятном, что от тебя останется!       — Ой-ой, чего ты такой нервный? — оторвавший физиономию от стола Сакамото, отбросив всякую фигуральность, сейчас представлял из себя живую иллюстрацию к выражению «глаза-блюдца»: маленькие мисочки от соуса прочно впечатались ему в глазницы. Впрочем, он не придал никакого значения этому досадному обстоятельству, улыбаясь от уха до уха. — Я же тебя хвалю.       — Да кому нужны твои похвалы! — Гинпачи разве что не изрыгал пламя, заходясь в оре на беспечного друга. — Ты мне что, мамочка, подбадривающая сынка-неудачника?!       — Ну кто-то же должен иногда выполнять её обязанности, — Тацума наконец-то расстался со сроднившейся с ним посудой, поставив блюдца на стол и с нескончаемым оптимизмом добавив, — особенно в такой торжественный момент, — тут он развернулся в сторону смиренно сидевшей Цукки и с пафосом произнёс. — Охиме-сама, сжальтесь над этим глупцом! Да, он грубый и неотёсанный чурбан, но за внешним покровом мрака таится нежная и ранимая душа! Дайте ему шанс, и вы увидите, что этот чудесный мальчик, рождённый и воспитанный в моих слезах и муках, достоин делить с вами кров, пищу и ложе…       Нового свидания с лицом Тацумы, чьей бешеный напор в очередной раз инициировал бескомпромиссный перст судьбы, возложенный Гинпачи, несчастные блюдца не выдержали, с дребезжащим звоном разбившись. Однако прежние связи не дали о себе забыть, а потому воссоединение случилось посредством впившихся в кожу острых керамических осколков. Сакамото, впервые вспомнивший о том, что дикая боль вовсе не повод для счастья и радости, взвыл, схватившись за голову и принявшись кататься по полу. Метания из стороны в сторону привели его прямёхонько к застывшей, точно древняя окаменелость, Цукуё, в полнейшем шоке наблюдавшей ужасающую сцену.       — Охиме-сама! — с этим воплем он опустил затылок девушке на колени. — Только ваша милость спасёт меня от этого монстра!       — Спасти вас может только умение держать рот на замке, — Цукки, разом ощетинившаяся от навязанного ей физического контакта, попыталась от него отделаться, однако неожиданно не преуспела в этом деле. — Однако коль скоро вы им начисто обделены, то только и остаётся, что помолиться об упокоении вашей души! — к концу фразы она окончательно разозлилась, насилу отпихнув от себя прилипшего мужчину. Тот, однако, не успокоился, схватив её за руку и нежно проворковав:       — Ах, охиме-сама, как вы бесконечно добры, раз хотите вознести молитвы о моей пропащей душе! Прав наш век, избравший себе в икону для поклонения и обожания образ юной и невинной школьницы! Только её чистота спасёт наши осквернённые ума и сердца!       — Что это ещё за попытка оправдать педофилию! — без лишних церемоний рассвирепевшая Цукуё вывернула Сакамото руку, да так, что хрустнули кости, и он мученически заскулил. — Вот из-за таких извращенцев, как вы, у нас в магазинах и продаются грязные трусы старшеклассниц!       — Правильно! — подхватил Гинпачи, воинственно сжав руки в кулаки. — Если бы нынешнее поколение не продало бы свою волю под власть мейнстрима, то заметило, что незрелая школьница — полнейшая чушь и провокация! Настоящее сокровище, так часто скрывающееся в тени популяризованных девочек в матросках и плиссированных юбчонках выше колена — это медсестрички! Всё прогрессивное человечество смотрит на них!       — Вы совсем идиот?! — взгляд Цукуё, теперь обращённый к Сакате, метала гром и молнии. — Чем, по-вашему, фетиш на врачебные халатики лучше, чем пристрастие к школьной форме?!       — Ну-ну, не сердись, — сенсей примирительно вытянул раскрытые ладони вперёд, — тебе, как яркой представительнице учащейся выпускного класса, конечно, обидно терять в моём лице поклонника своей не до конца сформировавшейся красоты! Но ничего, пройдёт совсем немного времени, и ты тоже поймёшь, насколько предусмотрительнее с моей стороны выбирать сексапильных больничных работниц! Вот тогда и поговорим…       — Не собираюсь я с вами ни о чём говорить! — с таким жутким воем Цукки схватила Сакамото за шиворот и, используя его в качестве живого снаряда, с силой швырнула им в Гинпачи. Удар одной пустой башки о другую разнёсся по комнате ожидаемо гулким звоном.       Не желая и на минуту задерживаться в обществе сразу двух клинических идиотов, Цукуё, сжав ладони в кулаки и сильно ссутулившись, широким шагом прошествовала до дверей своей комнаты. Она уже готова была перешагнуть порог, как вдруг какое-то необъяснимо требовательное чувство неисполненного обязательства остановило её. Буравя пол ненавидящим взглядом и проклиная на чём свет стоит внезапно проснувшуюся вежливость, стоя спиной к валяющимся на полу мужчинам, она зло буркнула:       — Спасибо за еду.       Вслед за этим она захлопнула дверь, для верности закрывшись на замок.       Гинпачи и Тацума какое-то время ещё хранили своё положение неизменным, после чего Сакамото поднялся и сел обратно к столу.       — Ах, охиме-сама ещё и цундэрэ. Я влюблён.       — Нравится? Забирай себе, для друга ничего не жалко, — Гинпачи, с досадой потирая шею левой рукой, взял в правую яйцо и разбил его в мисо, вслед за чем поставил чашку с супом над керамической горелкой.       — Ты знаешь, я бы с удовольствием, — Тацума меж тем набивал рот всем, что только попадало под руку, — да работы немерено. Иначе отдал бы я тебе такое норовистое, — тут он усмехнулся, — задание.       — Ха, слышала бы тебя Муцу.       — О, пощади! Она и так готова при любом случае с меня семь шкур спустить!       — Она ещё слишком добра, — процедил Гинпачи, снимая дошедший до нужного состояния суп и отхлёбывая от него с характерным причмокиванием. — Так чего явился?       — А, это, — Сакамото отвлёкся от процесса поглощения халявной еды и перевёл выжидающий взгляд на приятеля. — Видишь ли… Наша охиме-сама не так проста, как кажется. Есть у неё один секрет…       — Давай короче.       — Ну если короче, то она, сама того не зная, попала в довольно щекотливую ситуацию, и теперь нуждается в особого рода защите. Понимаешь, оказалось, что её отец непосредственно связан с «14К»*…       Гинпачи со звонким стуком опустил миску с оставшимся супом на стол и резко схватил Тацуму за грудки.       — Тэмэ*… Это кто ещё теперь нуждается в особого рода защите, а? — угрожающе прошипел Саката. — Может быть, ты? Как ты смотришь на то, чтобы лишиться головы ещё раньше, чем я? Или ты серьёзно решил избавиться от меня, даже не предусмотрев, что прежде я успею разделаться с тобой?       — Кинтоки, подожди! — Тацума отчаянно замотал головой. — Когда я впервые говорил тебе, что предстоит пустяковая работёнка, требующая посидеть с ребёнком, я не знал, что всё так обернётся! Клянусь, я прибежал к тебе сразу, как только узнал о прошлом охиме-сама и её отца!       — Что-то слабо верится, — пробрюзжал Гинпачи, однако мужчину всё-таки отпустил. — Ну, и? Чем ещё можешь порадовать?       — Да тут целый ящик Пандоры, — невесело хмыкнул Сакамото. — Начнём с того, что дед нашей юной охиме-сама активно проявил себя ещё во времена Нанкинской резни*. Причём успехи его были столь значительны, а боевой запал так велик, что он возглавил один из отрядов, пустившихся на завоевание территорий Гонконга. Как ты понимаешь, здесь ему тоже светила удача, в результате которой он даже встал во главе японского административного правления. За все годы, что длилась война, он успел обрасти таким количеством связей с членами хуэйданов*, что даже после капитуляции Японии местные воротилы решили оставить его при делах. Конечно, он перестал быть вхож в круги официального правительства, однако это ему ничуть не помешало встать во главе одной из мощнейших триад, которой, как несложно догадаться, и была «14К». И было у дедка всё хорошо, пока он не додумался ввести в дело своего сына. А именно с него и начались все проблемы.       Парнишка с юных лет не проникся верностью к своей названной «семье», но всё же время от времени исполнял для неё разного рода поручения. Надо сказать, что талантов к тёмным делам у парня было явно больше, чем желания их совершать. Но что ни говори, а мафиози и белая одежда хороши, пока они новые*. Стоило отпрыску с головой утонуть в омуте любви к одной прелестной куртизанке, как он твёрдо вознамерился оставить уготованное судьбой предназначение. Однако он понимал, что просто так вырваться из порочного круга не получится, уж слишком прочно он был связан с самой верхушкой синдиката. Поэтому ему приходилось выжидать, растянув процесс на такой длительный срок, что за это время он успел жениться на той самой женщине и вырастить с ней ребёнка.       Шанс разорвать оковы, как ему то представилось, появился незадолго до присоединения Гонконга к Китаю. Сын вызвался отправиться в Японию, куда триада планировала перебросить значительную часть своих сил. Вполне обоснованно ожидая, что побег из островного государства осуществить будет значительно легче, чем с той территории, где мафия в каждом тёмном углу имеет свои глаза и уши, он переехал с семьёй в Токио. Однако с этого самого момента триада не выпускала его из-под постоянного наблюдения, поскольку именно на него была возложена роль организатора нелегальных въездов. Покуда члены «14К» сползались в Японию, точно змеи в гадюшник, он просто не мог исчезнуть из их поля зрения. К величайшему несчастью для сына, его план побега обернулся настоящей ловушкой. Он слишком долго продолжал работать с триадой в Японии, чтобы в конце концов едва ли ни своими собственными руками укрепить её положение, расширить сферы влияния и авторитет. Когда же он всё осознал, было слишком поздно. Очертя голову и предприняв отчаянную попытку к бегству, он потерял жену. Дочь осталась в живых, но едва ли он не понимает, что она — лишь инструмент для манипуляции, служащий только для того, чтобы держать его на коротком поводке…       Сакамото замолчал, внимательно смотря на Сакату. За время всего рассказа тот сидел с совершенно отрешённым видом, словно и вовсе не слушал того, что ему говорят. Когда же пауза столь явно затянулась, он перевёл на Тацуму равнодушный взгляд:       — И что теперь? Ждёшь, когда я расплачусь над финалом этой трагической истории? Ты уж извини, но меня куда больше печалит моя собственная судьба.       — Хахахаха, вот уж слёз от тебя я точно не жду, — закатил глаза Сакамото. — Зато заботы о девочке — очень даже.       — Чудесно! А пока я о ней забочусь, может, и обо мне кто-нибудь позаботится? И под кем-нибудь я вовсе не подразумеваю членов «14К».       — С этой проблемой справится любая бабулька в идзакая*, у которой найдётся бутылка сакэ, — с усмешкой заметил Тацума, вставая из-за стола. Немного постояв, в задумчивости рассматривая потолок, он добавил. — А вот охиме-сама только ты помочь и можешь.       Саката раздражённо фыркнул, одним махом осушая остатки давно остывшего мисо.       Татаки — особым способом приготовленные рыбы или мясо. Особенностью блюда является то, что тонко нарезанные кусочки обжариваются снаружи, при этом оставаясь сыроватыми внутри.       Дайкон — он же японская редька, внешне очень напоминает морковку, только белую и увеличенную в 10-12 раз.       Итадакимас — дословно «я принимаю [эту пищу]», стандартная фраза выражения благодарности перед тем, как начать есть.       Тофу — приготовленный из соевых бобов творог.       Кюби но кицунэ — девятихвостая лиса, очень неоднозначный персонаж японской мифологии, способный как навредить человеку, так и помочь. Считалось, что лиса, наделённая особыми магическими способностями, отращивает новый хвост каждые сто лет, тем самым увеличивая свои силы. Кюби но кицунэ, помимо удивительных волшебных умений, также отличает серебристая или золотистая шерсть.       ...примите это скромное преподношение и проявите свою благосклонность ко мне! — тофу и рис с красными бобами — самые любимые кушанья кицунэ, потому их и преподносят в расчёте заручиться поддержкой демона.       ...композицию из благоухающих цветов в небольшой вазочке, подставки с зажжёнными благовониями и горки из намытых до блеска яблок, хурмы, груш и мандаринов — стандартный набор преподношения духам покойных.       На танцующих глупцов смотрят глупцы; так как все они глупцы, давайте танце... — вать)) Песенка сопровождает традиционные пляски на праздник Обон — день поминовения усопших. По легенде, первый танцор и певец таким образом пытался упокоить дух своей умершей матери, которая никак не могла расстаться со своей земной жизнью и отправиться в иной мир. И да, привет всем поклонникам Space Dandy))       Ёкай — сверхъестественное существо в японской мифологии.       Ямамура Садако — героиня фильма ужасов «Звонок» и, пожалуй, самый знаменитый монстр из числа тех, с кем познакомила Запад Япония.       Фугусаши — сашими из рыбы фугу, считающееся большим деликатесом.       ...огромной волне со знаменитой гравюры Кацусики Хокусая — речь идёт о «Большой волне в Канагве» из серии «Тридцать шесть видов горы Фудзи».       Карисма сюфу — дословно означает «харизматичная хозяюшка». Поскольку большая часть японок не работает, то основную часть их дня, помимо сплетен с соседками и просмотра дорам, составляют домашние хлопоты. Японки весьма и весьма склонны к экономии и рационализации своего хозяйства, а потому те из них, кто умеет распоряжаться средствами бюджета с наибольшей выгодой, знает, как без труда вывести любое пятно, уместить в один пакетик как можно больше морковки на распродаже, а также где и когда будут предоставляться скидки, заслуживают большой авторитет. Такие вот карисма сюфу раздают советы направо и налево не только лично, но в интернете, в своих книгах и даже на телевидении.       «14К» — одна из самых больших и влиятельных триад Гонконга.       Тэмэ — оскорбительное обращение, замещающее местоимение «ты», чаще всего по отношению к мужчине. Перевести можно как «сволочь» или «ублюдок».       Нанкинская резня — вторжение японской армии на территории города Нанкина, на тот момент являвшегося столицей Китая, произошедшее в 1937 году. Известно как одно из самых жестоких и кровопролитных действий японских военных, направленное против не способного к сопротивлению простого населения.       Хуэйдан — принятое название китайских тайных обществ, выступающих в оппозицию по отношению к официальной власти.       ...мафиози и белая одежда хороши, пока они новые — перефразированная японская поговорка, приведённая в книге Дайдодзи Юдзана «Напутствие вступающему на Путь Воина», в оригинале звучащая как «чиновники и белая одежда хороши, лишь пока они новые».       Идзакая — японский бар или пивная.