Enjolras's story

Глава II. Воспоминания о лете 1812 года. Часть 1.

      Как и подразумевалось ранее месье Жевьен и мадам Анжелина с сыном остановились на небольшом постоялом дворе всего в четыре квартиры, а затем планировали пересечь границу и скрыться от преследования в Италии, но с наступлением каждого нового дня, особенно жаркого, здесь, на юге, молодые люди все дальше и дальше отодвигали этот безумный план. В Арлеме, в то время еще полуфеодальном, им жилось тоже вполне неплохо. Хоть еда их была проста, а постель жестка, по сравнению с теми перинами, на которых супруги обычно опочивали, и хоть тесна была их квартирка, их положение было куда лучше, чем перспектива попасть на виселицу, тем более, что им даже нашлась компания. Арлем в то время был совершенно неперспективным местом, поэтому там проживали в основном старики и дети, из относительных молодых людей там жили только беженцы, а таких здесь было ни мало, в сравнении с основным маленьким населением. Остальные уехали в поисках более удачного будущего для себя, в поисках денег для будущего своих детей, в общем, город Арлем потихоньку умирал и все ощущали тоску его предсмертных вздохов. Он медленно час за часом испускал свой дух, с каждым погибшим на плантации феодала стариком, с каждым заморенным голодом малышом, он переживал последние мгновения своего существования, превращаясь в город-легенду, в город-призрак. Даже в яркий летний полдень, который был куда более теплый и солнечный, чем в тусклом Париже, в воздухе ощущалась печаль, воздух затлевал и сгущался, превращаясь в волны испарин, исходящих от земли. Но были еще в этом краю люди, которые смотрели на это, как говорится сейчас, через розовые очки, тогда таких людей считали легкомысленными, чаще это были веселые беженцы-эмигранты, которые подвергались гонениям везде, куда бы они не пришли, они смотрели на мир позитивно, исходя из своего плачевного состояния, всегда уповая лишь на лучшее и находя лишь лучшее. Влияние эмигрантов, обосновавшихся в Арлеме отразилось, во многом и на культуре юга Франции . Цыгане - выходцы из Болгарии и Румынии, зарабатывающие себе на жизнь мелким мошенничеством и уличными представлениями, избегая уголовного преследования, переселялись сюда, на юг. Ирландцы, выдворенные со своей родины, в то время Великобритания пыталась колонизировать северную Ирландию, поэтому всех смутьянов – «детей революции», изгоняли и они, чудом лишь избежавшие расстрела и гильотины, заполоняли Францию. Возможно, вы задаетесь вполне логичным вопросом: «они же бежали в Новый свет, как ирландские беженцы попали во Францию?» – Так вот я отвечу: «хоть многие и желали ехать в неизвестность, находились те, кто боялся не добраться до этой долекой страны, и эти люди находили себе приют в соседних странах Старого света.» И, если цыгане были по своей натуре мошенниками и сумасбродами, то ирландцы, напротив, оказались очень милыми, честными и добропорядочными, пусть и выпить они были не против, и все бранили их народ за вспыльчивость и излишнюю грубость, людьми они были в большинстве своем очень хорошими. На постоялом дворе, где остановились наши знакомые, заправляла делами одинокая пожилая француженка. Старость, внезапно опустившаяся на ее плечи, согнула когда-то прямую спину и создала из красивой статной женщины скрючившуюся старушку. Лицо ее сморщилось, и венец седин её ничуть не украшал, это была одна из тех женщин, которые хороши в молодости, как любой цветок на поляне, но и не из тех редких экземпляров, сохраняющих прелесть в любом возрасте. Её звали мадам Ришар, и она была горюющей вдовой, но не той, что собирает каждое утро волосы в строгий пучок и одевает лишь черное траурное платье, а той, что утром молится за усопшего мужа, а затем, наспех заплетая косу и одев одно из стареньких, но аккуратно починенных цветастых платьев,спешит исполнять обязанности хозяйки. Мадам Ришар по своей натуре активная, строгая, но всегда способная войти в положение и пойти навстречу. Помимо мадам Ришар, дом населяли семьи тех самых беженцев, о которых было сказано ранее. Одна из этих семей ожидала появления в семье наследника. Анна Чаринс, так звали будущую счастливую маму, была не намного старше мадам Анжелины, и тоже уже однажды произвела на свет чудесную девочку. Анна родилась в Арлеме и жила, личной прислугой в особняке господина, но с приходом к власти Наполеона, она переехала в город и поселилась под опёкой мадам Ришар, где и встретила энергичного ирландца Джека Чаринса.       Жизнь еще теплилась в закате дней Арлема на фоне разгара лета. Шел июнь месяц, луга покрывались цветущими белыми ромашками, присущими, пожалуй, только провинциальным городкам, и горькой полынью в пустотах между островками ярко-красных маков. Оно пришло жаркое и плодородное, такое, каким оно может быть лишь на юге – это было первое лето малыша Анжольраса в Арлеме, в будущем он еще не раз приедет сюда, по неизвестной доселе причине, которую мы никогда так и не узнаем. На протяжении всей его недолгой жизни, Анжольраса будет тянуть сюда неведомой силой, силой схожей с мистической, такой же загадочной силой человеческой души. Его влекло спокойное умиротворение старого города и тогда, когда ему было всего два года. Он любил проводить часы на молодой зеленной траве в тени огромного ветвистого дуба, под сенью его мелодично-шумящей кроны, где каждый лист обладал своим неповторимым «голосом», и каждый порыв ветра сопровождался возмущенным шепотом тысячи таких «голосов». Анжольрас любил слушать подобные «древесные симфонии» и фантазировал, наделяя каждого из зеленых «певцов» характером и волей. Он придумывал великолепные истории, которые мог рассказать лишь частично. Он обладал неплохой для двухлетнего малыша складной речь, говорил всегда медленно и вдумчиво, как бы нараспев, позже эта привычка у Анжольраса исчезнет, но пока это тягучее произношение могло радовать и умилять мадам Ришар. Единственной серьезной слушательницей Анжольраса была та самая дочь эмигранта, о которой мы вскользь упомянули чуть ранее. Она была старше белокурого мальчугана на четыре – пять месяцев и выглядела она повзрослее, в подобном возрасте дети быстро растут, поэтому месяцы имеют большое значение.       Имя у нее было весьма необычное для дочери эмигранта – Франсуэла Патрина Чаринс, но отец ее ласково называл Патриа(аналогия с фр. Patria – родина, отец Патрии был одним из ирландских повстанцев, а ирландцы очень трепетно относятся к земле и родине, даже, если не их собственной, скорее всего он провел параллель именно с родиной ребенка, от этого и имя – «Французская Родина»). Тем не менее, в этой девочке бурлила кипящая кровь ирландского народа, даже во внешнем облике все выказывало связь с ирландскими корнями, начиная от мимики и заканчивая манерой держать вилку. Патрия – это маленький лохматый рыжеволосый волчок, за которым невозможно было угнаться. Хаотичные кудри на голове подчинялись какому-то немыслимому движению, казалось, еле поспевая за самой девочкой, а двигалась проказница очень шустро и шкодничала очень изобретательно. Анжольрас резко контрастировал с ней, прямой, упрямой, бесхитростной, с той огромной энергией, что от нее исходила, он - мягкий, спокойный и мечтательный, порой казалось, что он заряжался ее энтузиазмом и питался той энергией, которую она так великодушно ему дарила. Они с трудом существовали порознь: он неосознанно учился у нее решительности и отваге, а она узнавала у него об огромном мире грез: о сказочных «дубовых симфония», об алом факеле над горизонтом, который Анжольрас однажды увидел, – о том, что не подарит ей практический ум, которым она обладала.