Мы назовём всё это любовью

Убей меня и выверни наизнанку, Я пуст и сам собой заброшен. Инстинкты на коже, запахи тел, стекла во рту, Я не верю даже себе. Убей меня, накрытый черным халатом, Воспитай мое тело запахом страха. Тебе это надо? Тебе этого мало?

Ребенок плакал. Он кричал, надрывал горло; какой кроха, а уже знает, чувствует опасность. Нет, сердце, как полагалось, предательски не сжалось, но... Грелль присел рядом на корточки, окинув взглядом мертвую мамашу. Душу уже забрали, а вот ребенка оставили. Наверняка кто-то из отдела Уильяма, это он так натаскивает жнецов. Было бы гораздо гуманнее убить ребенка, но нельзя. -Уж прости, — рука в перчатке ласково касается щеки дитя, — но ничего хорошего я для тебя сделать не могу. Слишком чувствителен, чтобы пройти мимо, и слишком эгоистичен, чтобы обратить полноценное внимание. А так... может, малыш, тебя и найдет кто-нибудь. С дурацкими ножницами на пожаре делать было нечего. Но всеобщая тревога, быть нужно. Сатклифф шел по пустынной улице, кривя губы и хмурясь каждый раз, когда слышал завывания Дьявольского Пса. Эта огромная туша сейчас не вызывала у него ничего, кроме чувства омерзения. Противно. Запах Ада витал по городу, исходил от пламени, вливался в растекающуюся по мостовой кровь. Что же делать? Нагулялись мы и так вдоволь, а если этот бюрократ застанет за такой небрежной прогулкой, то он, пожалуй, еще на неделю оставит наедине с чертовыми отчетами. Значит, нужно искать того, кто бы помог. Ну, или за кого при случае можно спрятаться. Гробовщик. Ну конечно. Он же наверняка здесь. -Что, душу не поделили? — послышался насмешливый голос в самый разгар лекции Легендарного о том, куда же деваются воспоминания с пленки. Да, такому в Академии не научат. Зато так можно добыть косу обратно. На ходу проверяя все настройки, Сатклифф мурлыкнул себе под нос — превосходно, пила чутко отзывалась на каждое движение, отблески огня на металле оживляли ее. Нужно будет после спросить наладчиков, как же у них получилось подобное. Но работа кипела. Постепенно отходя от своих, Грелль никак не мог скрыться от взглядов, которые кидал на него Спирс — предупредительные, выжидающие. Глаза говорили — Сатклифф, не наделайте глупостей. Иначе убью. -Что там дальше? — это шепотом, сверяясь с книгой. — То, что нужно... Театр. Великолепный Королевский Театр. Вот теперь все абсолютно безразлично, Сатклифф прыжками добирается до дверей и скрывается за одной из них. Его встречает тишина. Она изредка разбавляется всхлипами, ругательствами. Здесь есть люди. Сколько? Четырнадцать, да? А остальные как же? Ба, трое умрут в нескольких кварталах отсюда, один утонет в Темзе... как скучно. Зачем отсрочивать гибель, если она неминуема? Но смерти не положено появляться раньше отмеченного срока, так? Поэтому Сатклифф осматривается, вдыхает пропитанный интригами и лестью воздух, этот неповторимый аромат блеска и страстей. Сладко. Жнец машинально проводит языком по губам — как вкусно. Гримерки заброшены. Грелль замечает в одной давно разыскиваемые духи, брызгает на запястье, но морщится — смесь чересчур женская, кричащая, ненужная. Жнец проводит пальцами по тканям костюмов, выхватывает какие-то мелкие, ярко блестящие заколки, запонки. Грелль как сорока, и это сравнение у него же вызывает улыбку. Все это погибнет уже сегодня. Как жаль... нужно ходить на такие задания с чемоданами — сколько всего можно было бы забрать. В кармане оказываются несколько украшений, золотой кулон в виде розы повешен на грудь.Сатклифф прячет его под рубашкой и вздрагивает — шипы, на розе есть шипы. Они царапают кожу, но эта боль отчего-то нравится. Наверное, она тоже сладкая. Несколько колец – на пальцы под перчатки. Теперь немного неудобно держать косу, но ничего, он привыкнет. Диспетчер слышит топот позади себя, на пороге кто-то замирает. Грелль смотрит в зеркало и улыбается отражению — женщина. Лет сорок. Что, не ожидала? -Прощай, — шепчет Грелль, мгновенно разворачиваясь и крепче сжимая пилу. Несколько секунд — и все кончено. Первая кровь на губах, на зубцах пилы — мясо. Минус одно сердце. Какая же ты простая. Ничего интересного. Совершенно. Куда ты смотрела в свои те же двадцать, милая? Зачем избежала того, что сейчас не получилось. Бедная моя, бедная... Пленка перед глазами, отражается в зрачках. Глаза трупа открыты, и между ними и убийцей свой тесный, межличностный контакт. Так правильно. Так на чувствах. Так... вкусно. От смакования Грелля отвлекает звук шагов в коридоре. Они все ближе, и перед тем, как их обладатель покажется в проеме двери, Сатклифф прикрывает глаза. Все, что делает его нормальным — глубже. Все, что дает веселье — наружу. Большая парадная дверь с глухим стуком захлопывается за Уильямом Ти Спирсом, словно отрезав его от внешнего мира. Там, за этой дверью, мир состоит из треска огня, криков людей и грохота рушившихся зданий. Здесь, в помещении огромного театра, абсолютно тихо. Огонь еще не добрался сюда. Зато он добрался, Уильям видел еще с улицы, как обладатель красных волос забежал в здание театра 7 минут назад. Спирс прекрасно знает, как Грелль Сатклифф любит подобные места, и прежде, чем эта уже зловещая тишина театра наполнится криками, звуком пилы и смехом, Грелль успеет насладиться здешней атмосферой и красотой. 14 человек. Здесь и сейчас в этом театре погибнут 14 человек. Ти Спирс распахивает дверь в зал, и взгляд тут же натыкается на кучку людей, явно больше четырнадцати, наивно полагающих, что здесь они нашли укрытие. Если огонь не доберется до декораций и занавеса, то театр можно назвать подходящим местом для укрытия. Но огонь доберется. Спирс оглядывает зал, ища еще одного героя сегодняшней драмы. Уильям не любит лишнего внимания, и пока находился в тени, не позволяя себя видеть. Появление Кровавого жнеца будет куда как эффектнее, чем если сам Уильям спокойно пройдется по залу. Можно быстро и относительно тихо выполнить работу. Только вот Грелль потом долго будет надувать губы и делать обиженный вид, тем самым раздражая. Все эти души — его. А зал ведь пуст, все в нем уже заочно мертвы. С такой невеселой мыслью Уильям разворачивается и идет обратно по коридору. Грелль Сатклифф должен быть где-то здесь. Странно, что он не отправился сразу к скоплению народа, если только не нашел еще кого-то. А если нашел...Что же, Уильяму должно было бы быть жалко этого кого-то, он мог бы предотвратить убийство, но Ти Спирс слишком хорошо знает Грелля. И слишком привык к подобному, позволил этому случиться раз, второй. Позволил Греллю стать таким, или же себе — смириться с этой частью его сущности. А может и найти свое очарование в ней. Шаги Уильяма эхом раздаются по пустым коридорам. Театр большой, постоянные развилки, маршрут неизвестен. Спирс идет, пока взгляд не натыкается на красное. На полу труп, видны только ноги и бедра, голова и торс за дверью. Кровь свежая, только-только вытекает из-под тела, заливая паркет. Уильям подходит ближе, брезгливо поджав губы и перешагнув через лужу, стараясь не запачкать остроносые ботинки. Сатклифф стоит на пороге и смотрит на убитую. Он никогда не уходит сразу, если ситуация позволяет задержаться. Рот его перемазан кровью. Капли яркие, абсолютно развратные на таких губах. Грелль нисколько не удивлен, что Уильям нашел его. Он ведь всегда следит, возникает из-за правого плеча странно быстро, неожиданно, а его коса смерти не раз и не два спасала диспетчера в самых разных ситуациях. Уильям подходит ближе, и хочется ему крикнуть — не наступи! не касайся этой крови. Она не твоя. Она тебе не нужна. Не пачкай ее. И Спирс, словно заранее зная это, переступает пятно. Грелль поднимает на него глаза; медленно, чувственно растягивая губы в улыбке. Здесь никто не должен был умереть. Этой женщины нет в списках. Они проходили подобное не раз, но Уильям всегда начинает одинаково: -Сатклифф. Быть может, вы возьметесь за дело, и перестанете тешить вами же придуманную натуру бездумного убийцы? — Ти Спирс извлекает из внутреннего кармана пиджака чистый белоснежный платок и стирает кровь с губ Грелля. Грелль усмехается, прихватывает острыми зубками край платка — сколько ты на меня их уже извел, Уилли? — слегка тянет материю на себя. Вот такая вот молодая акула. Съем каждого. А ты, Спирс, должно быть неплохое "горячее". Ибо "закуской" тебя называть просто язык не повернется. Но он же повернется, и охотно, чтобы облизать губы, проверяя, насколько чисто они вытерты. Полностью. Это даже слегка огорчает. -Что ты, Уилли, — неторопливо проговаривает Грелль, отпуская платок, а после быстро царапая зубами перчатку Спирса. Извечная маленькая игра. — Я уже за него взялся. Уильям молча складывает испачканный платок, бросая его в урну. Это здание все равно сравняется с землей, но мусорить просто не в правилах Ти Спирса. Затем — прохладный взгляд на возбужденную своими же действиями актрису. Голос диспетчера тихий, взгляд исподлобья. Только вот ухмылка недобрая, она перерастает в улыбку, а после и смешок срывается с губ. Уильям к ней привык, а холодок по спине прекратил проходить уже давно. Эта улыбка безумия. Его безумия. -Прости, пора, — Сатклифф отшатывается от начальства, но несколько неловко, словно он пьян. Ти Спирс следит за нестойкой походкой, хмыкая. Он пытается представить, какие сейчас чувства переполняют Красного жнеца, но не может. Замечает только соблазнительное покачивание бедрами за счет каблуков и этого эффекта шаткости. -Отправляйтесь в главный зал и заберите души из списка, Сатклифф. Их время уже подошло. Но Грелль не слушает. Ему хочется бежать куда-то вперед. Перепрыгивая труп, наступая ногой в алую лужу, обдав туфли и низ брюк брызгами. Неважно, теперь все будет куда как забавнее, только если Уильям не начнет мешать... Спирс опускает взгляд на ноги Грелля, услышав всплеск крови. Он никогда не понимал, зачем эти лишние действия и телодвижения. Зачем Грелль выбрал пилу — тот инструмент, что оставляет безумное количество крови и грязи. Ведь в офисе, да и дома — Уильям знал — Сатклифф всегда был ухоженным, аккуратно красился, носил только чистое и глаженое, пользовался духами, ухаживал за волосами, брился в конце-концов — все, что делало его таким женственным и желанным. Приятно, когда твой любовник тонкий и гладкий, пахнущий чем-то приторным у шеи и на запястье, а кожа в остальных местах пахнет гелем для душа. И совсем другой Грелль сейчас стоит перед ним, продолжая так же безумно улыбаться. С пилы капает кровь, а Спирс зачем-то пересчитывает куски мяса, застрявшие на зубьях. -Зал в другой стороне, — Уильям добавляет, становясь в коридоре лицом к Греллю, собравшемуся идти в противоположную сторону. Взгляд выражает одно: "разворачивайтесь и идите". Грелль может поступить как угодно, и это добавляет пикантной остроты. Уильям продолжает отдавать распоряжения, но когда речь заходит об этой бестии, не стоит болезненно воспринимать каждое неповиновение. Хотя бы потому что Грелль за все это расплатится позже. Наедине. Но у Красного Жнеца еще свои планы на этот вечер, поэтому он несколько удивленно смотрит в глаза Спирсу. Откуда ты здесь? И с каких это пор встаешь между мной и моим развлечением? Нельзя так делать, милый, нельзя... Грелль быстро берет себя в руки, улыбается обманчиво ласково, даже несколько призывно. Распахивает глаза и чуть опускает голову, тем самым глядя из-под вульгарно длинных даже для женщины ресниц. Он так просит. Он так показывает, каким бывает, подчиняясь. Он так часто добивается своего. -Пусти, Уилли, — шепчет. Это «пусти» даже нежное. Мне не нужно сейчас туда, я хочу прогуляться, посмотреть кое-что еще. Отсюда выход к кулисам. Зачем мне в главный зал, я же не зритель. Но, глядя в эти зеленые глаза, абсолютно чистые, без каких либо эмоций, Сатклифф понимает, что им нужно немножко... тепла. Всего-то. Может, Спирс сейчас ударит, схватит за волосы, но бороться с собственным искушением просто нет сил. -Уильям, — произносит это имя полностью, но так же тихо, проводя кончиками пальцев по щеке. Собственные губы едва ли не болят, от чего — непонятно. Но и неважно, сейчас можно сбить друг друга с толку чувственным поцелуем. Как романтично... особенно когда косы едва касаются друг друга. Но Уильям продолжает смотреть равнодушно. Он так же смотрит куда-то за спину Грелля, когда тот целует начальника. В такой момент нельзя терять бдительность и закрывать глаза. Уильям кладет ладонь на талию, легко поглаживая ткань. Грелль тут же быстро отстраняется, обходя начальство. Таким образом набивает себе цену, но рука с талии уходит ниже, и Уильям перехватывает жнеца за запястье. -У вас проблемы со слухом, Сатклифф? Отправляйтесь в зал, либо я закончу работу здесь самостоятельно. Грелль недовольно цыкает, разворачиваясь лицом к Спирсу. Ну чисто разозленная кошка, только шипения не хватает. Взгляд — раздраженный. -Не посмеешь, — не посмеешь отнять у меня это, это мое, моя добыча, моя, законная. Грелль тянет руку, пытаясь освободиться. — Пусти, Спирс. После же — молчаливые попытки вывернуться. Сцепились взглядами. Хватка у Уильяма железная, его руки могут быть и странно нежными и невероятно сильными. Грелль уже испытал на собственном теле такие касания, вплоть до ударов. -Немедленно, — это Грелль говорит уже серьезно. Жаль, что перчатки все еще на месте, иначе ранки от ногтей остались бы на руках Спирса. Пора переходить к угрозам. Грелль резко дергается в сторону, увлекая за собой и Спирса — ну не корни же он пустил в пол, — а после уже полноценно шипя. -Руку отрежу, начальничек, по самый локоть, — без разницы, даже если он ударит. Просто эти касания выбешивают Грелля, заставляя рассудок вновь противоречить своим настоящим желаниям. Ненависть. Уильям приподнимает брови, но в совокупности с растянувшимися в улыбке губами — всего на миг — выразить удивления все равно не получается. Усмешка. До сих пор Уильям не пытался помешать Кровавому жнецу лишний раз доказать право на такое имя. Так вот значит какая твоя реакция. Бесишься и демонстрируешь степень безумства. Если бы ты мог просто так уйти, то продолжал бы безмятежно улыбаться. Но ты знаешь, что если я захочу, ты останешься здесь, останешься ни с чем, не убьешь больше никого в этом помещении. И поломанные планы на вечер — такая катастрофа для актрисы. А актриса начинает по-настоящему заводиться, дергаясь, упираясь каблуками в пол. Уильям даже делает пару шагов за Греллем, затем резко останавливаясь, и потянув виновника торжества на себя. По инерции Сатклифф врезается в Спирса, проехавшись по паркету на своих каблуках, и Уильям получает прекрасную возможность дать ответ на такое предложение прямо на ухо жнеца. -Отрезайте. Только левую, пожалуйста. Иначе мне будет несподручно вас иметь, Сатклифф. Неподобающе тихий, даже в чем-то развратный ответ. То есть ты еще и права на меня предъявляешь. Как занимательно. И вместо того, чтобы вырваться, Сатклифф со сладкой улыбкой на не менее сладких губах прижимается к Спирсу, едва ли не обхватив чужую ногу своей. Руку держит? Да пожалуйста. -Вот ты какой, — потянувшись вперед, Грелль достаточно осторожно – для начала, — прикусывает чужой подбородок, после же – шею, не сдерживаясь, пачкая воротник чужой рубашки блеском для губ. Ничего, заслужил. Да и память. Уильям позволяет себя укусить — просто потому что знает, что его взгляд остается таким же равнодушным, и Грелль сникнет от того, что не производит должного впечатления. Да, неприятно, да, больно, Грелль сейчас и не думает убирать зубы, так еще и оставляет липкое ощущение от собственной косметики на коже. Хочется коснуться шеи, стереть эту гадость, но Ти Спирс стоит ровно, позволяя выпрашивать свободу. Если было бы можно, если бы они оба были бы достаточно пьяны – не важно чем, — Сатклифф или Спирс, давно бы толкнули друг друга на пол. Такое уже было, но всегда не так, как хотел сам Грелль. -А давай руки тебе свяжем, тогда ты не сможешь меня касаться, а будешь только получать удовольствие, — мурчаще, может быть, с оттенком пренебрежения, но неважно. Сейчас Грелль говорит на порывах, эмоциях. -Отпусти меня, Уильям, — еще слаще, нежно, приподнимаясь на цыпочках, обводя языком мочку уха. – Здесь все равно ничего больше нет... Никого – это другое. Но ничего интересного, вот это точно. Убивать даже больше некого, в этой стороне навряд ли кто еще появится, сейчас все, даже жадные до чужого добра идиоты, пытаются спасти свои жизни. -Достаточно, — Уильям отпускает руку, отстраняя Сатклиффа от себя. Грелль разминает запястье, словно пытаясь забыть прикосновения Уильяма, с хищной улыбкой глядит на розовое пятно на рубашке Спирса. Вот и щеголяй теперь с такой отметиной. Ты же можешь убрать обычные следы, ты же... ха, боги Смерти. Как высокопарно звучит. Ну и ладно. -У вас осталось полторы минуты, диспетчер. Мне порядком надоело то, что ваши души не бывают забраны вовремя. Фиксация этого небольшого нарушения занимает слишком много времени, противопоставляясь простоте выполнения задания в срок. Идите немедленно, — голос повысился на пол тона. Грелль, не прекращая улыбаться, делает шаги назад, а на последние слова легко смеется — какой ты забавный, Уилли! Немедленно! Ты сам, сам, сам, и только сам, мой начальник, отдал приказ убить... убить каждого. Ты знаешь мои способы. Как я превозношу этот... аспект работы. Как думаешь, теперь я ослушаюсь тебя? Тебе, наверное, нравится чувствовать себя подобным богу, да? А уж с этой книгой и креслом начальника тем более. -Прощай, Уильям, — Грелль вкладывает в эти два слова максимальную чувственность, посылает начальнику воздушный поцелуй и после просто исчезает у него из-под носа. Знает, что за эту шалость попадет, но... какая, к черту, разница? С тобой попрощалось мое сознание. Уильям все тем же флегматичным взглядом наблюдает за этим маленьким персональным спектаклем. Когда Грелль исчезает, Ти Спирс поправляет очки и уточняет: -Не прощай, а до свидания, — слишком скорого свидания. Такого, что даже не успеешь прийти в себя. Сатклифф настолько наивен, что полагает, будто останется здесь один? Мало того, что за ним надо все время следить, так и это место на сегодня — последнее для них обоих. В остальных полно работы и для других жнецов.