Одержимость с привкусом ладана

Вся моя жизнь напоминает бесконечный поиск. Поиск несуществующего человека. Скажите мне, разве так бывает? Засыпая, я чувствую, что еще немного, еще совсем чуть-чуть, и произойдет нечто особенное. Что открыв глаза, я увижу, как старый мир погрязнет в серости прошлого, распахивая новые и новые просторы. Шли дни, а следом и месяцы, превращаясь в года. И каждую ночь, ложась спать, я молила всех известных мне божеств указать на дорогу к такой хрупкой мечте. Убаюканная эфемерными надеждами, я чувствовала чужое дыхание на моих губах и пристальный, изучающий взгляд. Словно крылья бабочки, он невесомо скользил по моему лицу, словно запоминая, заставляя меня смешно морщиться и переворачиваться на другой бок. А может мне все это снилось. Иной раз, лежа без сна, я наблюдала за рассветом и карамельными облаками, которые медленно растворялись в новом дне. Их пурпурные и фиалковые бока постепенно таяли, уступая место нежно-розовым и горячо-оранжевым краскам. Мне казалось, что время от времени я слышу их тяжелые, горестные и несколько обреченные вздохи. В такие минуты собственное одиночество и ничтожнейшее из чувств - жалость к себе, вырывались наружу, и я давала волю слезам. Вот так стремительно жестокий мир ломал во мне остатки детства, разрушая мечты, исчезавшие на глазах, словно те самые конфетные облака. Я бессвязно кричала, проклинала, умоляла, молила кого-то или что-то дать мне шанс. Но безразличная вселенная оставалась глуха. И я замолчала. Устав от бесконечных разочарований, я, несмотря ни на что, решила остаток своей короткой и одновременно невероятно долгой жизни посвятить поискам. Поискам того, в чьих глазах я смогла бы отразиться. Тогда, казалось, целую вечность назад я стала его выдумывать. И не смогла представить ничего. Будто изворотливый змей, он настойчиво скрывался от моего назойливого воображения, оставаясь в тени. Я ощущала чье-то чужое присутствие, но реальность давно потеряла для меня всякие мистические черты, приписываемые детством, и я считала это игрой искалеченной фантазии, которая просто не могла быть здоровой. Одержимость - вот чувство, что направляло меня в течение последних пяти лет. И я, словно зачарованная, раз за разом разрешала чужим глазам легко ощупывать мое лицо. Когда невесомое, туманное прикосновение касалось скул, тихо скользило по глазам, я переставала дышать. Казалось, неосторожный вздох, сорвавшийся с влажных губ спугнет такого желанного гостя, и он никогда больше не появится в моей жизни. И тут, впервые за долгое время, он исчез. Я впала в неистовство. Я умоляла пустоту, видя в глубокой тени его очертания, оставить меня, горько плакала, унижалась, практически растеряв последние крупицы здравого рассудка. Я молила его никогда больше не приходить, проклинала, просила его не появляться никогда, оставить мою и без того несладкую жизнь в покое. Но тени оставались равнодушными. И тишина все такой же немой. Обессиленная от слез, я провалилась в кратковременное небытие. Только для того, чтобы, открыв глаза, воспылать чистейшей ненавистью ко всему окружающему миру. Виноваты были все - мама, вырастившая меня излишне романтичной, привив мне, еще совсем крохе, осознание, что все мечты сбываются; назойливые подруги, донимавшие то и дело своими звонками с предложением развеяться. Я закрылась дома. Любимое до сей поры дело - писательство, перестало приносить облегчение. Слова, разлетавшиеся стаями сизых птиц по шероховатой бумаге, пестря разнообразными эпитетами, больше походят на дешевый фарс, а описываемая картина становится все более и более сюрреалистичной. Чувство, что за мной наблюдают, не оставляло меня. Со временем оно лишь крепло, однажды превратившись в назойливый зуд в затылке. Его нельзя было заглушить ни алкоголем, ни снотворным. Однако прикосновений перед сном, таких знакомых и ненавистных одновременно, я больше не ощущала. Я знала, как волнуются родители и друзья. Я осунулась и из красивой писательницы с чистыми, счастливыми глазами превратилась в несуразный призрак. Призрак самой себя. Смеркалось. Безразлично глядя в окно, я по привычке разглядывала лес, раскинувшийся за ним. Синие, холодные ели едва заметно шевелили пушистыми лапами на тихом ветру. Алые, словно венозная кровь, клены бесстыдно обнажались, скидывая роскошные одеяния на мокрую землю. Я знала, что рядом за обрывом несет свои шумные воды быстрая река. Закрыв глаза, я пыталась представить себе ее особый голос, говоривший с миром на непонятном, булькающем языке. И улыбалась. Просто потому, что она решила поделиться своими тайнами. Той ночью мне приснились глаза. Утром, едва разлепив свои собственные, я бросилась рисовать те, что показались мне из тьмы. То, что вышло из-под нервного карандаша поразило меня - холодные, слишком синие и ненастоящие. Стеклянные, но тем не менее, прекрасные, в опушке из темных густых ресниц, они одаривали меня ледяным презрением. Я повесила рисунок на стену, чтобы они могли смотреть на меня вечно. Странная картина, под стать моей жизни. Зазвонил телефон, и я неохотно подняла трубку. Веселый голос моей подруги возвестил о том, отчего мои зубы заскрипели, как если бы во рту у меня был песок - она решила устроить для меня очередное свидание вслепую. - Нет, - отчетливо сказала я. Казалось, собеседница ничуть не оскорбилась, но заученным текстом заявила: - Ты типичная старая дева, сумасшедшая, к тому же. И, похоже, тебе это нравится, - хихикнула она. - Я вполне удовлетворена своей жизнью, - я с неудовольствием заметила, как дрогнул мой голос. - Ну скажи, кого ты ждешь? Принца? - Нет... кому нужны принцы? Мне нужен король! И в этот момент где-то далеко упал и разбился хрустальный шар… А потом началось все это.