Лунный яд

Эпилог 1. Круги на воде.       Круг первый. Кадаверциан. - Живой? - поинтересовался Босхет, отвлекаясь от чистки оружия. - Пошел на поправку - в себя не приходит, но наконец реагирует на боль, равнодушно ответил Кристоф. - Бредит. Называет меня Йоханом… выживет. Бетайлас ухмыльнулся: - Похоже, сам дьявол благоволит к мерзавцу и развернул его на пороге ада.       Круг второй. “Лунная крепость”. - О, Миклош, как ты очаровательно сентиментален! - Хранья звонко щелкнула по боку вазы с пеплом. Девушка сидела на пушистом ковре, завернувшись в огромный кожаный плащ. - Кажется, я знаю, что тебя привлекло в этом неотесаном ландскнехте. Сентиментальность вообще-то вредна, братец, не ты ли так горячо это утвержал? Вдохнув едкий запах дубленой кожи, она нежно улыбнулась: - Неужели ты рассказывал ему о детстве? А ты мог бы быть жив, влюбленный дурак. И развеяла плащ в мелкую пыль.       Круг третий. Убежище Выдры. - Норико, почему мы не напали на них в ту же ночь?! - Рэйлен раненой львицей металась из угла в угол. - Почему мы не нападаем сейчас? Они разрушили все! Убили Йохана! Нахттотера... - Ринуться в необдуманную атаку значило бы разрушить все, что осталось от созданного господином, - спокойно ответила японка. В иное время ее разозлила бы непочтительность и несдержанность девчонки - но она умела понимать боль и не утратила способность ее чувствовать. - Сейчас нам остается только ждать и копить силы. А тебе - учиться. - Но это же вечность! - И вечности приходит конец, - спокойно произнесла японка. - Направь свои боль и гнев в нужное русло - и ни господин, ни твой учитель не останутся неотмщенными.       Круг четвертый. Дом в Санкт-Петербурге. - Вот так, громила. Лучше? - улыбнулась золотоволосая фэриартос, откладывая кисть. Вокруг была сверкающая Венеция. Ультрамариново-голубое небо, солнечные блики, отбрасываемые на стены водами канала. Обычные гости видели мастерски выполненную фреску. Для тех, кого фэри причисляла к своим, картинка неуловимо оживала. Для нее это был реальный мир - кусочек ее будущего личного мира. Шумел ветер, издалека раздавались крики торговцев и бой часов, а по улицам ходили мертвые. Она почувствовала, конечно - как не почувствовать. И через три ночи Йохан, этот огромный странный тхорних, единственный ее тхорнисх, занял свое место среди празднично одетой толпы. Все они, что-то значившие и умершие - все они должны были составить ей компанию в ее мире. Но что-то было не так. Йохан, высокий и мощный, в неизменном кожаном плаще, казался чужеродным среди празднично разодетой толпы. И… одиноким. Фэри вытерпела неделю - а потом снова взялась за кисть. Ее гостям должно быть хорошо. - Вижу, что лучше, - прошептала она, чувствуя приятную усталость и удовлетворение хорошо сделанной работой. Когда-то она решила, что не пустит в свой мир тех, кто еще жив, но для того ведь и правила, чтобы делать из них исключения? Йохан шел по узкой улочке вслед за невысоким светловолосым юношей, скрывшим лицо под бархатной полумаской. Он выглядел вполне довольным жизнью.       Круг пятый. Убежище нахттотера. - Йохан! Пальто! Йохан!!! А, ч-черт! - Миклош в раздражении запустил карандаш в дальний угол кабинета. - Рано или поздно, - вслух произнес он, - действие “поцелуя” закончится. И тогда Хранья узнает, как ошибалась. Я популярно ей это объясню. Никто ему не ответил - дом был абсолютно пуст. Поморщившись - привычка рассуждать вслух уже начинала его беспокоить - господин Бальза пошел в направлении прихожей. Все приходилось делать самому. На полу в холле не было ковра, и эхо шагов так легко было принять за знакомое присутствие за спиной. - Я говорил тебе, что нужно оставаться в “крепости”. Говорил, что ты когда-нибудь свернешь себе шею, - он привычно оглянулся через плечо, чтобы увидеть реакцию собеседника. Холл был пуст, и по спине невольно пробежал озноб. Ее больше никто не прикрывал.       Круг шестой. Вместе. — Могу я задать вопрос, нахттотер? — Ну, разумеется. Иначе зачем я здесь? — Он не скрывал иронии. — Вы всегда пользуетесь «Бледным тленом» и никогда «Темным», хотя здесь написано, что последний намного мощнее и отражает большинство заклинаний. — Она водила пальцем по строчкам. — В том числе и ментальных, как у Даханавар. Почему же вы предпочитаете более простое и менее надежное заклинание? — Разгадка на поверхности, Цыпленок. Потому что я не умею. — Он посмотрел в ошарашенные глаза ученицы Йохана и искренне рассмеялся. — Представь себе. Этим знанием смог овладеть лишь Луций да немногие из тех, кто был до него. — Есть какой-то секрет? — заинтересовалась ученица Чумного. — Предрасположенность. У тхорнисхов прошлого она была. У нас — нет. — Да. Йохан как-то вскользь упоминал о чем-то таком. — Ты жалеешь о его гибели? — поинтересовался Миклош. Девушка нахмурилась, отложила книгу: — Если я и жалею… что потеряла его, то меня утешает, что он погиб не напрасно. Защищая вас, нахттотер. Йохан умер, как настоящий ландскнехт. О такой смерти он мог только мечтать. Господин Бальза благосклонно кивнул — подобные слова он воспринимал как должное. Разумеется, любой из Золотых Ос должен считать честью умереть за своего нахттотера и никак иначе. Но иногда он предпочитал, чтобы они обходились без лишнего геройства.       Круг седьмой. Подмосковье. Миклош Бальза с некоторым напряжением поглядывал на мрачный мир за тонированным стеклом. Отношение к лесу было обычным для рыцаря ночи — все, что не походило на ухоженный английский парк, несло в себе затаенную опасность. Он с самого детства ощущал скрытую угрозу, исходящую от подобных мест — хищники, никакого комфорта, и под каждым кустом зараза. Только вриколакосы могли избрать такое зоной своего существования. Именно существования, а не жизни. — Гадкое местечко, — произнес он. — Йохан всегда говорил, что перебить вриколакосов можно, только если вырубить все леса. — Чумной иногда порол чушь! В моих глобальных планах на первом месте стоит «мировое господство», а на втором «резервации — людям». И в нем точно нет пункта «вырубка всех деревьев под корень». Даже ради того, чтобы выкурить Иована из его берлоги. Запомни, Цыпленок, — следует отделять друг от друга важные цели и мелкие, досадные, блохастые, но совершенно незначительные хвостатые неудобства. — Как скажете, нахттотер.       Круг восьмой. Лес. — Нахттотер, позволено ли мне будет сказать… — Я и так наизусть знаю, что ты мне скажешь! — перебил ее Миклош и писклявым голоском продолжил: — Нахттотер, это может быть опасно! Нахттотер, вас могут убить. Нахттотер, я, как ваш телохранитель, хочу заметить… Тьфу! Порой мне кажется, что Йохан не умер, а вселился в твою голову! Тебе передалось его нытье. А я уж думал, что Основатель меня от этого избавил. В чем я перед ним провинился, хотел бы я знать?! Вопреки всему, девочка забавляла его, а не раздражала. В последнее время она все чаще крутилась рядом, и господин Бальза не видел смысла ей препятствовать - в конце концов, Чумной действительно неплохо ее обучил. Часто в ее манерах, разговоре и характере действительно проскальзывали черты Йохана. Обычно это вызывало улыбку. Изредка - заставляло мурашки пробегать по коже. А в целом она была почти идеальным кандидатом на должность Чумного. Глядя на нее, нахттотер порой размышлял, какие его черты перенял Йохан. За прошедшие годы ландскнехт стал настолько неотъемлемой частью мира, что образовавшаяся пустота заполнялась до обидного медленно. И заполнится еще нескоро. Недавно, повинуясь импульсу, он в одиночку съездил в одно из убежищ ученика. Снял защиту за три минуты пятнадцать секунд. Развеял “Гарпию тумана”. Снял ловушки. Посидел на небрежно заправленной постели. И навсегда покинул эту квартиру, унося с собой небольшой сувенир. В конце концов, под этими плащами и в самом деле порой прекрасно спалось.       Круг девятый. За Кристофом. - Вот он, персональный ад тхорнисхов. Сады Боли. Мы не умираем. И не исчезаем. И не уходим в небытие. Наши души становятся Садовниками — вечно ждущими, ищущими, алчущими крови тех из нас, кто еще жив. Господин Бальза чувствовал неприязнь и агрессию этого мира каждой клеткой своего тела. Как некромант может так спокойно здесь находиться? Сам он постоянно чувствовал на себе чей-то взгляд, не исчезавший даже “днем”. Нападать, однако, на них не спешили - у него что, разыгралась паранойя? Но именно повышенная настороженность позволила ему заметить засаду. — Никого не узнаешь? — Некромант носком порядком перепачканной туфли повернул голову мертвого Садовника. — Они все на одно лицо. Поверь, я бы не смог узнать среди них даже родного отца. Он ни за что не признался бы некроманту, что избегает всматриваться в перекошенные изуродованные лица, не желая узнать среди них знакомые. Йохна, например, он намерен был помнить живым. Эпилог 2. Сады боли. Ощущение было - голод. Он был мучительным, но не грозил не-бытием. Все здесь были голодны… всё здесь было голодно. Дело было - забота. Хранитель ощущал потоки пронизывающей Мир магии, ощущал его хрупкость. И делал что должно. Мысль была - ждать. Чего ждать, хранителя не интересовало. Все хранители ждали на свой лад, ждал и он. Он очень хорошо умел ждать. Синие луны сменяли друг друга. Когда они достигали полной силы, он смотрел вверх, преодолевая слабость и боль в глазах. Луны источали яд, ослаблявший хранителей. Ядовитые луны… Ожидание прерывалось дважды. Однажды на границе Мира хранители почуяли жизнь. Он был там почти первым - и, повинуясь, непонятному импульсу, вытолкнул жизнь обратно. Этой жизни было не время приходить в Мир. Во второй раз хранители почуяли кровь: в Мир вторглись чужаки. Голод сказал: охота! Ощущение было: опасность. Повинуясь им, хранитель долго шел за чужаками - днем, под ядовитыми лунами. Один из чужаков будил в нем что-то новое, странное. Повинуясь этому новому, хранитель остался в стороне, когда хранители напали на чужаков. На опустевшей поляне был одуряющий запах пролитой живой крови. Крови того чужака. Ощущение было: голод! Дело было - охота! Желание было: сожрать! Новое и странное наконец выплавилось - и это было узнавание. Узнавание? Не в силах противиться искушению, хранитель катался по жесткой траве, пока запах крови не остался на коже. Он забрал - себе - потерянную чужаком часть одежды, пропитанную кровью и его запахом. Терпкий, сложный, восхитительный, наполненный жизнью и магией запах - он смутно напоминал хранителю о чем-то очень давнем, и пробуждал новое: чувство. Чувство было: тоска. Чувство усилилось, когда чужаки покинули Мир. Хранители были голодны. Хранители исправляли последствия вторжения, залечивая раны Мира. Он делал что должно - но часто уходил к границе Мира, туда, где однажды не впустил жизнь. Запах пролитой крови что-то напомнил и что-то изменил в нем. Ожидание, бывшее неопределенным состоянием, трансформировалось, приобретая направленность. Он уже не вспоминал чужаков, но ждал - кого-то. Это мучило хранителя. Луны, прежде просто сменявшие друг друга монотонной чередой, вдруг принесли с собой новое понятие: время. Настоящее. Будущее. Будущее перетекало в настоящее, не принося изменений. А он все еще был голоден. Все еще ждал. И все еще тосковал. И тогда в муках родилось новое чувство: надежда. Баюкая это новое, непонятное, новорожденное чувство, хранитель надолго замер в неподвижности, не замечая ни смены ядовитых лун, ни течения времени. Мир разом стократ усложнился, и он не сразу свыкся с этой сложностью. А когда изменения в нем завершились, он продолжил свой бесконечный обход. Дело было - охранять. Мир был хрупок и неустойчив, и требовал беспрестанной заботы. Надежда была - ждать - кого-то. Хранителя не мучило больше отсутствие этого кого-то в бесконечном настоящем. Было будущее. Была надежда. Было знание: рано или поздно ожидание закончится. А пока можно делать свое дело. Ждать и охранять - это всегда получалось у него прекрасно.