Гувернёр

Вот за что Скорпиус любил шумные вечеринки, устраиваемые его отцом, так это за то, что на утро оставались горы еды. Вот и сейчас, проснувшись утром от того, что за окном шумел промозглый дождь, Скорпиус столкнул с кровати свою худощавую черную кошку, дрожа от холода, натянул спортивный костюм, для верности закутался в одеяло и отправился вниз по лестнице на кухню, доедать многочисленные салаты и пироги. Кошка побежала следом, явно ожидая, что ей перепадет ломоть красной рыбы или ложка паштета из гусиной печени. - Поставь бутылку на место, - гаркнул Драко, ограничившийся лишь чашкой кофе. Скорпиус нехотя опустил початую бутылку бренди на стол и, скорбно взглянув на «безалкогольный завтрак», сел напротив отца и налил себе чаю. - Ну что, Великий Малфой, как спалось, зная, что испоганил жизнь лучшему другу? – усмехнулся Драко. Довольное выражение лица Скорпиуса сменилось мрачной маской беззвучного негодования. Медленно отодвинув от себя тарелку с разноцветными миндальными пирожными, словно моментально потерял аппетит, сцепил руки в замок и с не совсем уместной строгостью взглянул на отца. - Ты защищаешь Поттера? - Я жалею парня, который, на мой взгляд, понес слишком жестокое наказание. - Он играл с моей дружбой. - Теперь ты оправдываешься, - изрек Драко. – Знаешь, иногда я не могу уследить за твоей личностью: то ты плетешь такие интриги, что сам Темный Лорд обзавидовался бы, а порой ведешь себя как ребенок. Сначала твоя вчерашняя выходка заставила меня поверить в то, что мой непутевый сын из глупого мальчика вырос в расчетливого мужчину, но, задумавшись, я понял, что передо мной все тот же ребенок. Скорпиус вскинул брови, а Драко лишь улыбнулся. - Просто ведешь себя как обиженный ребенок, у которого забрали любимую игрушку. - Тебе это показалось детской шалостью? - А теперь ты жаждешь похвалы. Как ребенок, - настоял на своем Драко. – Не трудись, я знаю, что ты хочешь сказать. Да, я намекал тебе на то, что поступок Альбуса не следует оставлять без внимания, но только для того, чтоб успокоить тебя. Я был уверен, что дальше этого дело не пойдет. - Знаешь, папа-тиран нравился мне куда больше, чем папа-философ, - заметил Скорпиус, так и не притронувшись к еде. – Ну серьезно, какие-то у тебя противоречивые желания: ты хотел, чтоб я учился в Хогвартсе, но чуть не выгнал меня, когда узнал, что меня распределили на Гриффиндор, ты хотел женить меня, но месяц не разговаривал со мной, когда я сбежал к Доминик, ты хотел внуков, но не принял моего японского приемного ребенка, и вот опять, ты намекал мне на месть, а сейчас говоришь, что это был глупый и жестокий поступок. Вряд ли на Драко слова Скорпиуса произвели какое-то неизгладимое впечатление, потому как лицо аристократа оставалось совершенно спокойным. - Я не могу и не хочу осуждать тебя, - мирно произнес он, понимая, что разозлить сына проще, чем щелкнуть пальцами. – Но кто как не твой отец скажет тебе о том, что твои поступки иногда…не вяжутся с твоими добрыми глазами. - Ты можешь говорить мне все, что считаешь нужным, - согласился Скорпиус. – Но ты, прежде всего мой отец, а не третейский судья. Будь добр, люби меня таким, какой я есть, не заставляя меня опять заставлять тебя с помощью Империуса. Драко от неожиданности чуть не поперхнулся кофе. - Мне было тринадцать и ты меня тогда не любил, - поспешил его успокоить Скорпиус. - Так вот почему мракоборцы дежурили у нашего дома почти месяц! Да уж, типичное решение твоих проблем: вместо того, чтоб что-то изменить в себе, ты используешь Непростительные заклинания. - Спасибо бабушке Беллатрисе за это, - пропел Скорпиус. – Шучу, шучу. - Ох, Скорпиус, доиграешься, - покачал головой Драко. – Ладно, я тебе сказал, ты меня выслушал. Я не требую, чтоб ты извинился перед Поттером, но надеюсь, что ты задумаешься над моими словами. - Да, конечно, задумаюсь, - протянул Скорпиус. – Но что-то я сомневаюсь, что Гарри Поттер сделал сыну выговор за писанину в дневнике. Так и не позавтракав, Скорпиус наскоро попрощался с отцом, даже чересчур манерно, и покинул столовую. Драко Малфой покачал головой, и, взглянув на лежащий по левую руку от него номер «Ежедневного Пророка», первую полосу которого украшала обличительная статья, написанная с подачи Скорпиуса, невольно задумался над тем, что не хотел бы иметь такого врага, как его сын. * * * Несмотря на то, что дни заключения в четырех стенах квартиры на Шафтсбери-авеню уже давно прошли, обязанность Скорпиуса приносить Луи одежду, воду и полотенца каждое утро после полнолуния оставалась в силе. Иногда Скорпиус думал, что ему в этот период куда тяжелее, чем самому оборотню: сначала нужно было найти место, как можно дальше от любопытных людей, потом прийти туда с Луи, забрать его одежду и быстренько убраться самому, рискуя оказаться разодранным на части. Далее самое страшное – подъем в четыре утра. Найти оборотня, который мог заснуть в любой части леса (благо найти легко – по останкам растерзанных животных), принести тяжелую сумку со всем необходимым, чтоб по возвращению в жилой район Луи не распугал соседей своим видом. Однако время шло, и иногда Скорпиус просто зачеркивал дни в календаре, в ожидании полнолуния. Причина была проста – после трансформации Луи не помнил ни слова из того, что в истерических порывах рассказывал бурому волку, вряд ли понимающему хоть часть той информации, которая лилась из уст странного паренька, сидящего совсем рядом, у слабо полыхающего костра. Скорпиус не знал, почему волк на него не нападает. Может, не чуял угрозы с его стороны, может, чувствовал, что его не боятся. Поэтому страх оказаться на месте растерзанных животных вот уже пару лет не беспокоил Скорпиуса, воспринимающего трансформацию друга как должное. - Я согласен, может быть я где-то и перегнул палку, но почему нужно мне об этом напоминать именно тогда, когда я уверен в своей правоте? – простонал Скорпиус, почесывая волка за ухом. – Почему нельзя просто промолчать? Не смей уходить, Луи! Я привязал тебя к дереву! Оборотень тихо рыкнул, не понимая, что вообще ему тылдычат, и все же дернулся, силясь сбежать куда-то в чащу. - Разве я многого прошу? – продолжал Скорпиус. – Я просто хочу, чтоб меня любили. Неужели так сложно меня любить? Вот ты любишь меня? Не рычи на меня, тупая тварь! Почему я вообще тебе все рассказываю, если ты меня не понимаешь? Ты ведь тупое животное. Угадайте, кто одинок? Правильно, Скорпиус одинок! Оборотень настойчиво рвался убежать, и Скорпиус, пробормотав что-то вроде «И ты меня не любишь, предатель», снял добротный ошейник с его шеи. Волк тут же взвыл на луну, заглушив тираду Скорпиуса. - Не трогай кролика, уродище! – прорычал Скорпиуса, заметив, что оборотень принюхался к кроличьей норе. – Отстань от кролика, а то, видит Бог, я тебя убью и из твоей шерсти свяжу себе шарфик. Волк опять зарычал, и Скорпиус, снова надел на него ошейник. - Я тебе не доверяю, тупая ты тварь, - произнес он, щелкнув волка по носу. – Я тебе еще припомню то, что ты не сказал мне, что Ал вернулся в Лондон. От тебя я подставы не ожидал, Луи, не ожидал. Вообще верить можно только двум людям: самому себе и тому долбоёбу в зеркале. Да-да, не рычи, ты все равно меня не понимаешь. Но это не значит, что меня можно игнорировать. Волк, словно смирившись со своей участью благодарного слушателя, улегся на пожухлую траву и, скорей всего, притворился спящим. - Я не знаю, зачем взял тебя с собой, - опустив голову на спину друга, сказал Скорпиус. – Знаю, что обман раскроется, но продолжаю тебе врать, хотя ты этого не заслуживаешь. Хоть ты и требовал от Доминик бросить меня...сука, ненавижу тебя, какого хрена я вообще с тобой общаюсь? Ах да, потому что кроме тебя у меня друзей нет! А когда ты узнаешь правду, у меня и тебя не будет. Слышишь, Хатико, сделай хоть вид, что тебе не плевать на то, что я тебе говорю! Не знаю, ну хвостом хоть помаши, кактус и то лучший собеседник. А ты, пидор мохнатый, только кроликов потрошишь. Ты что, спишь что ли? Оборотень дернул ухом, отогнав мошкару и, даже не открыл глаз, чтоб взглянуть на Скорпиуса, который все время забывал, что для того и изливает душу Луи каждое полнолуние, зная, что его не понимают и не вспомнят утром. - Значит так, да? – едва не срываясь на оскорбленный крик, произнес Скорпиус. – Ну ладно. Я спал с твоей сестрой! Слышишь? Слышишь? Я спал с твоей сестрой, а ты мне ничего не сделаешь, ведь ты меня не понимаешь. Повозмущавшись еще минут пятнадцать, Скорпиус закончил их беседу (вернее даже, свой монолог) как обычно. Уткнулся носом в жесткую шерсть и, борясь с желанием разрыдаться от накипевшего, простонал: - Почему я такой безнадежный? И, как всегда не дождавшись ответа, накрывался принесенным из дома пледом, еще что-то бормотал, думал о разных глупостях, а после, засыпал, как всегда не забыв совсем незлобно обозвать спящего оборотня тупой тварью.