* * *
На улице моросит. Кое-где, правда, проглядывает солнце, словно ознаменовывает начало новой жизни, но воздух – тяжёлый, душный – не даёт вздохнуть полной грудью. Или вовсе не воздух… Совесть? Она, не прекращая, продолжает пытать доктора, минуту назад покинувшего здание «Фостер Индастриз». И если перед оглашением завещания с ней можно было договориться, сославшись на осознание собственной правоты, то теперь, когда достоверно известно, какое будущее ждёт Келли, это становится невозможным. Старый «Фольксваген» заводится не сразу. Рычит, чихает и глохнет. Но док, привыкший к неполадкам своего автомобиля, терпеливо повторяет отработанные до автоматизма действия – снова и снова – пока, наконец, не достигает цели. Ему, быть может, давно следовало бы сменить железного коня – благо, доход личного врача одного из богатейших людей страны позволяет… Да только слишком многое они вместе пережили. Так, однажды они ехали по Нью-Кросс-Роуд в Дептфорд. Скользкая, погрязшая в густом тумане дорога давалась нелегко, но, к счастью, попутных машин практически не было. Кроме одной: сопровождаемая визгом шин, её занесло на его полосу, закрутило при резком торможении, вызванного, дабы избежать столкновения, и выкинуло на обочину. И всё было бы хорошо – хозяйка отделалась бы ушибами или переломами, – если бы дорогу не преградил фонарный столб. Сегодня так же скользко, как и тогда. Мелкий дождь, как пыль, застилает пространство, создавая плохую видимость. По стеклу медленно скребут дворники. Вот – это то место, где Мартин впервые встретил Уильяма. Молодого, неуверенного в завтрашнем дне, потерявшего смысл жизни. Место, сломавшее судьбу целой семьи. И ничто уже не могло восстановить её – тем более глупые наставления доктора, наивно предполагающего, что шанс ещё есть, и что юный Фостер может начать всё заново. Как бы Мартин сам хотел начать всё заново! Проехать мимо автомобиля Александры и никогда не встречаться с её мужем! Или, всё же познакомившись, не отговаривать отчаявшегося вдовца от самоубийства. Как бы всё обернулось? Наверняка место в правлении компании занял бы Мэтью… Но что было бы с Крашем? Вероятность того, что трёхлетний ребёнок отправился бы в детский дом, док исключает сразу, поскольку понимает, что он был бы единственным наследником фамилии Фостер. Это понимал бы и Мэтт. Возможно, тот не поделился бы с племянником своей долей, но опекунство оформил бы… Правда, в таком случае, судьба Краша была предрешена. Нет… Нет! Нет в этом вины доктора! Он ничем не мог помочь! Зачем он связал свою жизнь с этой гнилой семейкой?! Зачем привязался, зачем оберегал, зачем волновался?!! Зачем… Но они были и его семьёй. Семьёй, которую сам же подвёл под монастырь.Эпилог
30 июля 2017 г. в 19:02
— Пожалуй, начнём, — многозначительно оглядев собравшихся, решает нотариус, присаживается за хозяйский стол и вскрывает запечатанный конверт.
Генри Хикс – юрист, призванный прищучить Мэтта якобы за убийство Нормы, когда это ещё имело смысл. Мастер своего дела. Один из… Но теперь он даже не обращает внимание на брата покойного, кто хмуро, но не без надежды, наблюдает за тем, как Хикс бегло вчитывается в завещание перед оглашением. Конечно, Мэтт догадывается, что ни один процент акций ему не перепадёт, но, как известно, даже в законах есть дыры.
Одна такая брешь вскроется уже сейчас, через несколько минут, когда прояснятся предварительные результаты спора, касающегося младших дочерей: тот, чья дочь выйдет замуж за более перспективного жениха, потеряет пятнадцать процентов «Фостер Индастриз». А в случае Мэтта – это всё, что у него есть. Пока что всё. Но ему нечего бояться. Он твёрдо уверен, что со смертью Уильяма уже одержал победу. Ведь именно Мэгги помолвлена с Эмметом Томпсоном. Именно Мэгги, а не Келли, станет женой главного акционера нефтяной компании.
И, как бы опасаясь обмануться, Мэтью переводит взгляд на юношу.
Тот сидит – нога на ногу – ближе всех к нотариусу и медленно вращается в кресле: в голове играет приевшаяся песня, в руке крутит паркер, в глазах читается безмятежность. Пару дней назад Эммет уже принял наследство своего отца, убитого человеком, чья воля прозвучит с минуты на минуту, и прекрасно понимает, что здесь ему ловить нечего. Но не знать, как распределяться акции, не может.
Его не волнуют притязания Мэтта – всем понятно, что старику рассчитывать не на что. Кроме самого старика, всю жизнь мечтающего о троне и так и не вышедшего из тени… Не волнует Бессонов, кто по замыслу погибшего, судя по всему, сыграет не последнюю роль. Однако то был замысел человека, который больше никогда не вмешается в политику компании. Он умер, а, значит, вместе с ним умерли и его планы.
О, как же Эммет благодарен тому, кто повинен в авиакатастрофе! Он и сам, может, был бы рад отомстить за отца, но так даже лучше – и враг мёртв, и руки чисты. Другое дело, если убийца Фостера намеревается расквитаться и со следующим главой компании.
То, что это было кем-то спланировано, у ряда независимых экспертов сомнений не вызывает: большая площадь рассеивания элементов самолёта, рассыпанных на несколько миль в горах Парнас, свидетельствует о том, что он начал разрушаться ещё в воздухе. К тому же, на обломках были обнаружены следы взрывчатых веществ. И ни у кого не возникает вопроса, почему экипаж не уведомил о полёте соответствующие службы и не поддерживал связь – понятно, что Фостер намеревался поскорее покинуть страну по обвинению, на этот раз, в убийстве Томпсона, которое не нуждается в доказательстве, поскольку камеры видеонаблюдения подробно засняли момент выстрела. Потом ещё одного. И ещё одного. Но телохранители не смогли предотвратить их, поскольку Джон свернул им шеи прежде, чем засветиться.
Всё это выставило Уильяма не в лучшем свете перед дочерью. И хотя он преступник, кто заслужил пожизненного заключения, расследование об умышленном убийстве с использованием взрывного устройства, повлекшее за собой гибель пятерых человек, до сих пор не прекратилось.
А в дальнем углу кабинета, устроившись на софе так, чтобы можно было уткнуться носом себе в колени, притаилась главная наследница. Она не хотела присутствовать – Бессонов настоял. Вот и сейчас, разместившись справа от Келли, он обеспокоенно заглядывает ей в глаза, пытаясь угадать настроение, и мысленно желает поскорее всё забыть.
На самом деле, девочке всё равно, что завещал отец. Всё равно, что будет с компанией. Пусть забирает тот, кому нужнее. Дядя Мэтью, например. Келли не хочет знать, кому достанутся многочисленные яхты, вертолёты, автомобили, виллы… Пусть всё забирают! А она вернётся в Нью-Йорк, в Бронкс – туда, где они жили с Крашем. Туда, где они были в безопасности…
Ненароком вспомнив погибшего брата, и без того красные от слёз глаза снова на мокром месте. А мистер Бессонов – так Келли называет Макса – конечно же думает, что она скорбит по отцу. Макс единственный, кто после авиакатастрофы справляется о её здоровье. И хотя девочке непонятна причина его заинтересованности ею, она с благодарностью принимает поддержку.
Бессонов же, как самый посвящённый в курс дела, старается ничем себя не выдать. Ему не известны детали пари, но он не сомневается, что в завещании будут прописаны условия брака с дочерью Фостера. Условия, со многими из которых он не захочет соглашаться. И хорошо, если обойдётся без подводных камней – Макс же знает, насколько циничным был его старый однокурсник: тот заранее продумал, как сохранить компанию за Келли, даже с учётом участия в ней Бессонова; заранее продумал, как выиграть пари, несмотря на то, что состояние Эммета – точнее, его убитого отца, Майкла Томпсона, – ценится в несколько миллионов стерлингов дороже состояния русского нефтемагната.
Но что толку от этого? Что толку от планов на будущее, которое ещё не наступило? Конечно, Фостер позаботился о компании, расписав всё на бумажке… Но разве он не планировал остаться в живых? Разве не планировал посадить Мэтта, расквитаться с Рики, найти Николь? Всё рухнуло в одночасье, когда на борту самолёта сработало взрывное устройство.
В этом и правда не было ничего личного – Бессонов всего лишь исполнитель. Он уважал погибшего. Уважал его стремление к власти, к жизни… и по-своему завидовал, что тот сумел подавить скорбь утраты любимой женщины. В отличие от Уилла, Макс так и не смирился со смертью своего сына. С рождением Алисы боль утихла, но никуда не исчезла, а к ней прибавился страх потерять ещё и дочь. Потому он понимает, что сейчас уязвим, как никогда. Понимают и его враги: один вращается в кресле и крутит в руке паркер; другой хмуро наблюдает за нотариусом, изредка поглядывая на первого.
«Ничего личного, Уилл», — повторил бы в глаза Бессонов, если бы Фостер его сейчас видел. Если бы понимал, что, сбеги Уилл из страны, и компания ушла бы Томпсону-младшему. А сейчас, когда главный держатель акций мёртв, всё должно пройти так, как прописано в завещании.
Доктор же, загруженный больше всех, вместе взятых, разместился возле выхода. Подпирая голову рукой, он безучастно сидит с закрытыми глазами. В седой голове, словно мухи, роятся тяжёлые мысли: не совершил ли самую большую ошибку? Поступил ли правильно, предав человека, которого считал и до сих пор считает почти сыном? Док знает, что будет жалеть об этом поступке всю оставшуюся жизнь – как до этого дня жалел о встрече с ним. Он никогда не избавится от чувства вины и никогда не простит себе его смерть. Но никогда и не простит Уильяму смерть всех, к кому он приложил руку.
Ощущение, что всё нужно прекращать, пришло около десяти лет назад – когда Уилл показал своё истинное лицо. Он тогда ещё не настаивал, чтобы в пытках участвовал Мартин, но уже и не скрывал. А порой будто нарочно делился впечатлениями, с садистским удовольствием рассказывая о страданиях жертв и своих результатах. И ничто не могло пошатнуть уверенность доктора в правильности своего поступка, когда пришлось отговаривать ещё совсем желторотого юнца – но уже вдовца – от желания выстрелить себе в висок… До тех пор, пока Уильям не стал использовать детей своих конкурентов в качестве рычага давления.
Уже тогда нужно было действовать… Но разговоры ни к чему не приводили. И если раньше тот хотя бы слушал, но не прислушивался, то потом и вовсе обозначил границы между боссом и подчинённым.
Как же Мартин жалеет… Как же он жалеет, что не смог предотвратить гибель Краша… От одной мысли о голубоглазом мальчике, так внешне схожем со своим отцом, сердце доктора разрывается на части. И самое ужасное – осознание, что Уильям собственноручно допустил это.
А Лиза? Добрая верная девушка, преданно выполнявшая свои обязанности на протяжении многих лет. И как тот отплатил ей? А Вито – сын Ачиля Дамико? За что погиб невинный ребёнок? Ренар, чудом избавившийся от душевных и физических мучений благодаря доктору. Даже Николь – и та не заслужила подобной участи. Сколько ещё должно было погибнуть людей, чтобы Уильям самоутвердился? Сколько ещё…
— Завещание датировано двадцать седьмым апреля две тысячи седьмого года, — наконец, нарушает молчание Хикс, чем провоцирует обратить на себя внимание всех, кто успел погрузиться в себя.
— Месяц назад? — недоумённо вскидывает брови Мэтью, кто явно не хотел, чтобы Уилл успел его переписать.
Никто не удостаивает его ответом – лишь Эммет, презрительно фыркнув, отложил паркер на стол перед юристом и скрестил освободившиеся руки на груди.
— Уильям начал в неофициальной форме… — замечает Хикс. — Сейчас я вам зачитаю:
«Мой отец – вместе с предателями Томпсонами – отстроил империю и, сам того не желая, водрузил на плечи всех будущих поколений неподъёмную ношу. И я справлялся до тех пор, пока не сбежал, как мне казалось, с тонущего корабля. Однако корабль остался на плаву. Уверен, он и сейчас в отличном состоянии, но, раз вы это читаете, временно без капитана. А разве не для этого все здесь собрались?»
— Предлагаю пропустить неофициальную часть и перейти к сути, — нетерпеливо прерывает Эммет, кому вовсе не хочется выслушивать оскорбления в адрес отца. Правда, его не поддерживает даже Мэтт, и потому Хикс продолжает как ни в чём не бывало:
«Я никогда не сожалел о своих поступках. Будь то верное решение или ошибочное, но всё, что я делал – делал во благо компании. Я был заинтересован ею с начала сознательного возраста, а несколько позже и вовсе поглощён, поскольку сосредоточился на деле в самый трудный период своей жизни. И в этом есть заслуга доктора Мартина, — при этих словах внутри доктора всё сжимается. — Он помог расставить приоритеты. Помог понять, что нельзя зацикливаться на прошлом, которого уже нет. Есть только настоящее. А всё, что будет, зависит от того, какое решение примешь в данный момент».
На лбу Мартина выступает холодный пот. Тяжело сглатывает. Что-то внутри него давит, душит, не даёт свободно вздохнуть.
«Не буду сравнивать компанию с плотоядным зверем, не брезгующим человечиной… Ведь любой из вас, наследнички, знает, на что я шёл ради ещё большей власти и ещё больших денег. Скажу только, что следующий, кто займёт моё место – потенциально опасен».
Мэтью косится на Эммета, Эммет на Бессонова, Бессонов – на Мэтью. Однако нотариус намеренно не останавливается:
«Что касается семьи… У меня её не было. Были, конечно, моменты, когда казалось, что вот – это именно она: например, первые годы после рождения сына. Сейчас они кажутся плодом воспалённого сознания. Каждый раз, когда вспоминаю Александру, приходит сомнительное чувство, словно я её выдумал. А иногда, размышляя о том, что с ней случилось, прихожу к выводу, что это должно было произойти – ведь если бы Алекс осталась жива, наверняка наши пути всё равно бы разошлись. Кто знает, что ей пришлось бы пережить в будущем – всего лишь развод или смерть от рук врагов, подобно смерти Нормы.
Кстати, насчёт Нормы… Раз уж я мёртв, то, наверное, можно писать всё, что вздумается? В таком случае, хочу предупредить дочь, чтобы она была особенно осторожна по отношению к своему дяде Мэтью. Хоть он и кажется безобидным вредным стариком, его руки – как и мои – по локоть в крови. Именно по его вине погибла Норма, и вы с Крашем покинули Англию».
— Это необоснованное обвинение! — протестует Мэтт. — Убийцу так и не нашли! Зато все знают, кто застрелил Майкла Томпсона!
А Келли, сквозь взгляд через поволоку, машинально шепчет одними губами: «Она жива, она жива». Помнит же, что отчётливо видела мать в день похорон брата. Совсем недолго, размыто из-за слёз на глазах, но видела же! Да и Уилл, когда составлял завещание, на самом деле, уже знал, что последние девять лет Норма скрывалась под чужим именем. Он бы, может, и осветил это в письме, приоткрыл завесу тайны… если бы правда раскрывалась только перед дочерью. А так, когда нотариуса окружают те, кто готов разорвать Келли на части, пришлось снова умолчать.
Увы, Уильям не мог предугадать, что миссис Ренолдз не доживёт до этого дня. Стало понятно лишь в тот момент, когда он, пролетая над Грецией, ответил на её звонок. Ведь Мэтью – не из тех, кто бросает слова на ветер. Брат наверняка убил Норму из принципа. Норму и малыша Краша. Правда, его, в отличие от доктора, не будет грызть чувство вины – лишь злость и обида, что не смог заставить Уилла хотя бы продать акции.
— Это всего лишь его догадки. И они не подтверждены, — вмешивается Бессонов, пытаясь уравновесить взбунтовавшегося старика. — Уилл имеет право высказаться вот так, в завещании, не заботясь о последствиях. Я бы, кстати, тоже воспользовался моментом и написал всё, что думаю.
— Да, это обычная практика, когда завещатель вступительным словом поливает всех… хм… Ну, вы поняли. Не воспринимайте близко к сердцу, — поддерживает Хикс и, убедившись, что Фостер утихомирился, снова утыкается в бумаги:
«Ещё помню обрывки из жизни маленькой дочери. Правда, все они омрачены ссорой с её матерью. Мы с Нормой никогда не понимали друг друга: она была доверчивой, открытой, простой женщиной, не способной дать отпор даже словом. Я же – ещё не отошедший от гибели первой жены – озлобленным на весь мир и, в первую очередь, на Норму. Потому порой вымещал на ней злобу. А порой было её по-настоящему жаль».
Переигранный смех Эммета заставляет нотариуса прерваться.
— Вот вам и ответ на вопрос, — хихикает юноша, намекая, кто на самом деле убил мать Келли.
«Она жива, она жива», — бормочет девчонка чуть громче – так, что Бессонов ненароком начинает прислушиваться.
— Кто жива? — наклонившись к уху, спрашивает у неё и нечаянно выводит из транса:
— А? Да так… никто… — отворачивается, отодвигается, снова утыкается носом в свои колени, мысленно поторапливая остановившееся время.
«И не стоит меня в этом винить, Келли. Хотя ты имеешь право, — заслышав обращение к себе, девочка напрасно закрывает уши руками, потому оставшуюся часть дослушивает за неё Максим: — Знаю, ты всегда на что-то надеялась… Верила, ждала, прощала, обманывалась… И снова прощала. Но так нельзя. Нельзя слепо доверять тем, кто к тебе хорошо относится. Это может означать лишь одно – ему что-то нужно. Взять хотя бы Макса. Думаешь, на похоронах Краша он поддерживал тебя лишь по доброте душевной? Увы. У него к тебе личный интерес. Но об этом немного позже. Может, в твоей прошлой жизни – в Бронксе – и вправду существовала безвозмездная дружба, но с того дня, как твои одноклассники узнали, чья ты дочь, от неё не осталось и следа».
Доктор, до этого просидевший с закрытыми глазами, украдкой бросает на Бессонова подозревающий взгляд. До него только сейчас дошло, что, избавив Келли от главной угрозы в лице Уилла, он не избавил её от подстерегающей на каждом шагу опасности. И неизвестно, кто хуже – горе-отец или лицемерный опекун, что-то шепчущий ей на ухо.
«Однако не всё так плохо, — не останавливается Хикс. — Даже в моём окружении были верные люди. Один из них – телохранитель Джон, погибший на Сицилии в попытке спасти Краша. Второй – Мартин. И хотя док испарился после небольшого недопонимания, уверен, в конечном итоге он поступит правильно».
Один Бессонов замечает, как док, до это уткнувшийся лбом в ладонь, сдвигает руку на глаза. И один Бессонов знает, что инициатором происшествия выступил не кто иной, как тот, кто "в конечном итоге поступит правильно".
Ох, как же невыносимо трудно Мартину находиться рядом с Келли. А чтобы пересечься взглядом – вовсе не может быть и речи! Чувство вины пожирает его изнутри. Он давно пожалел, что не сел в этот чёртов самолёт вместе с Уильямом и Джоном. Зато сейчас не пришлось бы выслушивать откровения, о которых при жизни погибшего не мог и помыслить… Единственное оправдание – ради Келли. Мартин понял, что, останься Уилл в живых, и был бы лишь вопрос времени, когда погибнет ещё и дочь… А понадобилось "всего" десять лет и смерть Краша, чтобы убедиться, что все беды исходят от одного единственного человека, кто слишком буквально воспринял безобидный совет самосовершенствоваться, развиваться, добиваться общественного признания, славы… и власти.
Уильям всего добился. Но какой ценой?
— Всю недвижимость, наземный, водный и воздушный транспорт мистер Фостер завещает своей дочери, — обобщает нотариус, сверяясь с каким-то списком.
— Наконец-то, — нетерпеливо выдыхает Эммет и устраивается поудобнее.
— Что касается акций… — Мэтт и Бессонов, не сговариваясь, любопытно вытягивают шеи. — У меня на руках ещё один документ, датированный десятым апреля две тысячи седьмого, — и, дабы подтвердить правдивость сказанного, Хикс приподнимает лист бумаги над столом. — Это сделка между погибшим и мистером Мэтью, заверенная лично мной. Сделка на передачу пятнадцати процентов акций «Фостер Индастриз» при условии выполнения перечисленных здесь пунктов. Ознакомиться с документом сможете позже, а сейчас я зачитаю основные моменты:
«Я, Уильям Росс Фостер, обязуюсь передать в полное владение пятнадцать процентов акций «Фостер Индастриз» своему брату, Мэтью Алджернон Фостеру, в случае, если моя дочь Келли после совершеннолетия заключит официальный брак с человеком, чьё имущество будет оцениваться ниже имущества мужа Маргарет, младшей дочери Мэтью».
— Что?.. — впервые за всё время вслух произносит Келли, тем самым озвучив не только свой вопрос, но и вопрос Эммета с доктором.
— И точно такое же обязательство, только обратное – от лица мистера Мэтью: «Я, Мэтью Алджернон Фостер, обязуюсь передать… бла-бла-бла… если Маргарет заключит брак… бла-бла»… Ну, вы поняли, — нетерпеливо обрывает себя нотариус и, подняв взгляд на собравшихся, пытается пересказать по-своему: — Иными словами, девушкам необходимо как можно удачнее выйти замуж. Неважно, кто быстрее. Главное, чтобы в день подведения итогов… вот тут написано… тринадцатое октября две тысячи десятого… Чтобы к этому дню обе состояли в браке.
— Любопытно получается, — первым выходит из ступора Эммет, поворачиваясь в кресле к Мэтту. — Так вот, значит, почему вы навязали мне свою дочь, — держится парень отменно – даже руки сцепил в замок, как подобает злодею из комиксов. — То есть, вы заключили пари без ведома моего отца? Я уж не говорю о себе. Ну, знаете ли… Ни за что не поверю, что он был в курсе и не захотел выдвинуть свои условия. А ваши намерения ясны, мистер Фостер. Только неясно, какая мне с этого выгода?
— Договоримся, — лишь огрызается тот.
— И заверим юридически, — подхватывает Хикс.
Одна Келли всё ещё недоумённо хлопает глазами, медленно осознавая, что упустила что-то очень важное, но однозначно нехорошее. Потому, без сомнений, окатывает всех ледяной водой:
— Я в этом не участвую.
Всех, кроме юриста, не первый раз столкнувшегося с трудностями вступления в наследство:
— То есть вы отказываетесь принять условие? Обратите внимание, что в этом случае потеряете пятнадцать про…
— Да подавитесь вы ими! Не нужна мне эта дурацкая компания! И яхты, и поместья, и машины! Идите к чёрту со своим пари! Ненавижу!
— Значит… вы от всего отказываетесь? — незаметно для девочки подталкивает её в пропасть нотариус, на край которой она встала сама.
Но Бессонову это ой как не выгодно:
— Погодите вы! Не видите, что она не в себе? Своё решение мы огласим в конце этой недели.
— Мы? — придирается к словам Мартин. Ему это пари не нравится не меньше Келли.
— Она, я имел в виду… Она огласит в конце недели. Вам ли не знать, доктор, в каком сейчас состоянии мисс Фостер.
— Я не могу ждать конца недели, — ловит момент Мэтт. — И если у неё нет справки, подтверждающей нервный срыв – или как это называется – то давайте решим этот вопрос сегодня.
Внезапно, раздражённо вскочив с места, док подходит к столу, за которым сидит юрист и юный Томпсон, без спроса берёт чистый лист бумаги, черкает пару строк, ставит подпись, печать, материализовавшуюся из кармана пиджака, и суёт под нос Хиксу.
— Справка! — нервно поясняет, тем самым приняв сторону не только Келли, но и Бессонова.
В ответ Хикс снисходительно улыбается:
— Не буду говорить, что потребуется чуть больше одной справки, мистер Райт… Но я пойду вам навстречу и выслушаю решение мисс Фостер в этот четверг. Если не возражаете, конечно.
А пока доктор отстаивает интересы сглупившей девчонки, её обрабатывает Максим: властно прижал к себе плечом, уткнулся носом в ухо и что-то нашёптывает. Она жмурится, хнычет, утирая слёзы тыльной стороной ладони, но не перечит. Умеет, подлец, подобрать нужные слова.
— Согласно условиям сделки, — повышает голос юрист, подглядывая в завещание и документ о пари одновременно, — мисс Фостер потеряет часть акций, если не выйдет замуж за кого-то побогаче мужа Маргарет. А, согласно условиям завещания, которые прописаны далее… хм, секунду… — внимательно вчитывается, будто увидел какую-то ошибку. — Согласно написанному… Честно говоря, это очень странно… но здесь написано, что мистер Уильям… Так. Кха-кха, — откашливается делает паузу и пробует заново: — Согласно завещанию, мистер Уильям передаёт сорок пять процентов акций «Фостер Индастриз» мистеру Бессонову при…
— Что?! — вырывается у Мэтью, Эммета и Бессонова одновременно.
— При условии! — повышает голос Хикс. Он сам впервые видит содержание завещания и хочет задать тот же вопрос. — При условии, что мистер Бессонов возьмёт в жёны дочь покойного, Келли, в течение недели после её совершеннолетия. А до её совершеннолетия Бессонов вступает в должность главного акционера безусловно.
Ранее смирно сидевшая рядом с Максом – и даже позволяющая приобнимать себя – девушка взбрыкивает, словно дикая кобылка, на которую накинули узду, отодвигается в дальний угол софы, смотрит на него зверем – только лишь не шипит. А Максим видит её боковым зрением и не считает нужным в открытую принять враждебный взгляд.
Никого не интересует разница в возрасте в двадцать семь лет. Все обескуражены решением Уилла передать компанию постороннему человеку: не Томпсонам, которые были Фостерам верными союзниками со дня основания империи; не Мэтту, кто претендовал на место в правлении ещё при жизни отца; не дочери, которая, без сомнений, потеряла бы её без помощи проверенного человека. А Бессонову. Человеку, о делах которого слышал лишь из газет или телевидения. С которым в последний месяц затеял крупный проект. Кто пришёл к власти в «БиПи-Групп» после убийства своего начальника – подобно тому, как он придёт к власти в «Фостер Индастриз».
Эммет же, поначалу повернувшийся в кресле лицом к русскому олигарху, натыкается на его жёсткий взгляд и разворачивается обратно. Юноша – всего лишь выскочка, мелкая собачонка, хорохорящаяся от важности своей фамилии, но теперь ничего из себя не представляющая. Он понятия не имеет, насколько жесток бизнес отца. Да, Майкл Томпсон успел раскрыть сыну некоторые подробности, но, чтобы прочувствовать, чем дышит и питается компания, нужно посвятить этому жизнь.
А Мэтью? Старый неудачник, чьи жалкие потуги завладеть компанией никто не воспринимает всерьёз. Даже сейчас, будучи мёртвым, Уильям обыграл своего брата. Всё кончено. Всё было кончено ещё в тот момент, когда отец завещал сорок пять процентов младшему сыну. Но, глядя Бессонову в глаза, Мэтт понимает это только сейчас.
Вот кому Мартин доверил Келли? Вот кто позаботится о её безопасности? Тот, кто, притворяясь белой овечкой, вгрызся в глотки бывшим главам компаний и бессовестно взял на себя правление. Уильям был хотя бы честен с доктором… А чего ждать от этого? Он вежлив и обходителен, уравновешен, внушает доверие и надежду, но если взглянуть за спину, то вместо ангельских крыльев можно увидеть дьявольский хвост.
Сам Бессонов даже не смел надеяться, что унаследует всё состояние погибшего. Думал, станет регентом, выполнив несколько унизительных условий, или тенью своей молодой супруги. А тут… Это отличная возможность. Нет… Замечательная! Объединив «Фостер Индастриз» и «БиПи-Групп», он далеко обойдёт ближайших конкурентов, захватив не только русский сегмент рынка, но и европейский.
«Хотелось бы мне посмотреть на ваши лица. В особенности, на Мэтта. И будьте уверены – это не ошибка. Компания достанется моему русскому однокурснику, чья судьба чем-то напомнила собственную – с той лишь разницей, что «Фостер Индастриз» я унаследовал от отца, а «БиПи-Групп» Макс завоевал самостоятельно.
Но если вы думаете, что я сделал это назло, то сильно ошибаетесь. Я провёл не одну бессонную ночь, примеряя на место главы компании множество возможных наследников. Первый из них – Мэтт – не подходит, поскольку не имел амбиций даже в молодости – что уж говорить о пожилом человеке, кому давно пора на пенсию. А Келли… Она просто не справится. Помимо того, что ей нужен хороший учитель, наставник и верный союзник – коих у нас в дефиците – дочери не хватит мужества и решимости. Вся в мать…
Единственное, что меня останавливает в конечном выборе – понятно желание будущего акционера сменить название… Очевидно, со смертью Краша, Фостеры доживают свой последний век. Но не компания. Она была названа по обоюдному согласию между первыми акционерами и должна таковой остаться. Поэтому ещё одним условием вступления Бессонова в наследство укажу сохранение старого названия.
И главное – Макс назначается главой лишь до совершеннолетия их общего с Келли сына, который должен появиться на свет не позднее двух лет после заключения брака и взять фамилию Фостер. Мой внук должен стать владельцем всех имеющихся акций в день своего восемнадцатилетия. В противном случае – то есть через два года после заключения брака между Келли и Бессоновым – акции отойдут моему брату.
Да, Мэтт, я даю тебе шанс. Не благодари», — дочитав до точки, нотариус переводит взгляд на Мэтта.
— Он головой тронулся?.. — как-то рассеянно озвучивает мысли Фостер, кого подобные условия лишь унижают. Конечно, Бессонов не позволит перехватить акции покойного и в первый же день займётся наследником! Но даже если природа сыграет шутку, шанс, которым щедро поделился младший брат, очень невелик, поскольку у Макса будет два года, чтобы добиться от неё – природы – ребёнка нужного пола. — Что это вообще за условия? — не унимается. — Были ли свидетели при подписании завещания, м? Были? — не верит. Не хочет верить. Ведь победа была так близко, что даже успел попробовать её на вкус.
И что ему остаётся? Ждать подарка судьбы? Ну уж нет! На этот раз он вершит её самостоятельно.
— Определённо тронулся… — соглашается с высказыванием до этого обнадёженный Бессонов, кто заметно упал духом. Выходит, он всё-таки регент, а не полноправный владелец… В лучшем случае на двадцать с лишним лет, в худшем – на пять…
К сожалению, этого следовало ожидать. Уилл слишком дорожил отцовским бизнесом и не планировал разменивать его даже после своей смерти. Правда, с одной стороны, это условие поможет Максу обзавестись сыном, которого однажды потерял… Сыном, который будет носить не его фамилию… Но что, если будет дочь? Аборт? Делают ли его на сроке, когда уже можно определить пол ребёнка? А если снова дочь – снова аборт? Насколько это безопасно для здоровья его будущей супруги и каков шанс за два предоставленных Уильямом года так и не выполнить это дурацкое условие?
С другой стороны – и это заставляет Бессонова задуматься – ему отведено не два года, как может показаться из завещания, а пять лет – ещё три года до совершеннолетия наречённой жены. В любом случае, делиться с другим Фостером он не намерен и даёт понять это, окинув старика презрительным взглядом.
Келли же с каждой услышанной строкой становится только мрачнее. Она уже потеряла всякую надежду на жизнь, какую хотела начать после оглашения завещания, и успела разочароваться в отце, кто при первой встрече казался ей избавителем от всех забот. Теперь-то она понимает, почему Краш старался держаться от него подальше. Теперь-то знает, что отец видел в ней не дочь, а, в первую очередь, вещь или, в лучшем случае, чистокровную лошадь, которую можно с выгодой продать. Но у лошади нет права голоса и она вынуждена подчиняться новому хозяину.
А доктор, кажется, и вовсе слился с креслом у выхода. Даже дышит едва. Чувство вины, промучившее его с начала встречи, к этому моменту достигает своего пика. Он уже знает, каким будет брак девочки с русским олигархом, до этого момента пытавшемся ей понравиться – больше Максу это не нужно: хочет она того или нет, но этому союзу быть; хочет или нет, но он будет насиловать её, пока, наконец, Келли не забеременеет мальчиком. И будет добиваться недопустимого на сроке в одиннадцать-двенадцать недель аборта, когда опытный специалист с небольшой вероятностью сможет определить пол плода. И хорошо, если первая же беременность завершится рождением сына… Но что, если будут только дочери? Что, если врач ошибётся? Что, если…
Трудно представить, что переживёт Келли.
Трудно понять, что творилось в голове её отца при составлении завещания.
Эммет, за последние несколько минут не произнёсший ни слова, поглядывает на будущего партнёра другими глазами. Он ещё слишком молод и неопытен, чтобы оценить масштабы происходящего, но уже сейчас чувствует, что правление будет непростым. И если в тандеме с Крашем – или даже с Мэттом – юноша намеревался занять лидерскую позицию, то сейчас в этом совсем не уверен.
— У кого-нибудь остались вопросы? — подытоживает Хикс, складывая бумаги стопкой.
Осипший от отчаянья голос, ещё раз произнёсший «я отказываюсь от наследства», слышит только Максим, потому нотариус не придаёт значения, когда тот приказывает ей замолчать. И даже мертвенно-бледный доктор, поначалу приготовившийся возразить, так и не осмеливается открыть рот.
— Тогда мне нужны ваши подписи.
Бессонов берёт тайм-аут: он снова прижимает Келли к себе плечом, снова что-то нашёптывает, снова уговаривает, убеждает. Никому неизвестно, что именно он обещает, однако доверчивая девочка, по щекам которой ручьём текут слёзы, будто проникается и послушно встаёт с места, чтобы поставить злосчастную подпись под пристальным взглядом выросшего сбоку жениха. После её подписи он ставит свою. А после Бессонова Хикс приглашает к столу и Фостера, поставив которую, тот напоследок окидывает Макса беглым взглядом и покидает кабинет, спокойно прикрыв за собой дверь. Никакой паники, никакой злости напоказ. Это ничего не изменит. Пока не изменит. Нужно лишь подождать ещё каких-то пять лет, что вселяют в него больше надежды, чем глупое пари, с треском разбившееся о последнее слово погибшего брата. И пусть Мэтт его не выиграет, потеряв все свои пятнадцать процентов, но вернёт их с избытком, когда семья Бессоновых обзаведётся четвёртой дочерью.