Ломающий одиночество

И в этом дурацком местечке нет ни ветра, дарующего свободу моим запутанным мыслям; ни листвы, кружащейся в воздухе, что бы ни происходило (это как моя личная стабильность); здесь нет воды в водопроводе; почему-то здесь не видно моих чувств, затерянных где-то в районе груди, наверное, там, где должна быть моя душа. Я так давно чувствовал себя одиноким, что это стало привычным для меня, таким естественным. Все люди противны мне; их лица — перекроенные маски лжецов, грубиянов и невежд. Скрип петлей дверц нашего маленького "негорода" успокаивает мой разум, который готов в любой момент заставить меня вновь испытать паническую атаку и убежать куда-нибудь подальше от брата мужа сестры моей мамы; туда, где мои голубые джинсы испачкаются в грязи и станут отвратительного серого цвета. Пыль въелась в кожу, она изуродовала моё сознание, сделала меня противным и никому не нужным. Эмоций нет, вы знали? Я верю только в прогресс и заржавевшие души, что тенью, словно призраки, неспешно ходят по пустынным улицам, стеклянными взглядами пытаясь отыскать хоть кого-то, кто сможет полюбить их искалеченное повседневностью и измученное собственной ненавистью тело. Все чувствуют себя одинокими, отчуждёнными и немного мёртвыми. "Немного мёртв" — это ведь то же самое, что "почти жив", правда? И в этом нет ничего плохого, но иногда жизнь пытается прорваться сквозь завесу хрусталика — тогда горячие струи слёз градом рвутся наружу, выжигая на лице жизнь, быстро засыхающую прямо на щёках, ещё не добравшись до сердца. В такие моменты мне нужен ты. Чтобы прижать чуть сильнее обычного, ледяными пальцами гладить мою спину, что обёрнута грязной рубашкой; чтобы шептать, что всё будет хорошо; чтобы дать мне ожить; чтобы остаться; чтобы не дать мне уйти тоже. — Ну же, Гарри, тише, — прошепчешь ты, а я лишь сильнее сомкну кривые пальцы вокруг твоей талии, пытаясь навечно отпечатать твоё тело на моих руках. Я слишком слаб, но ты говоришь, что любишь меня. Любишь. Ты запрещаешь мне сомневаться в твоих чувствах. Ты встаёшь, а я слишком громко вздыхаю, потому что мне уже тебя не хватает; ты протягиваешь мне руку, и я, сразу схватившись за неё, встаю следом за тобой. Мои джинсы ещё более грязные, чем прежде. А могут ли они быть более грязными? Ненавижу серый. — Люблю серый, — задумчиво тянешь ты, твои карие глаза снова меня гипнотизируют. Наверное, ты любишь меня так же сильно, как я себя ненавижу. Ты ведёшь меня за собой, изредка сильно сжимая мою ладонь, словно проверяя, настоящий ли, не кажется ли тебе, что я — это всего лишь последствия двухчасового пребывания на солнце. На твоей белой футболке — следы наших объятий, а на дороге остаются наши невесомые шаги. Я люблю, когда мы идём к нашему месту — огромному, засохшему дереву, которое находится за давно исчезнувшей рекой. Иногда мне кажется, что около этого дерева скоро появится трава, прорывая землю, упираясь до последнего, чтобы всё же начать жить. Иногда мне кажется, что только в нашем уголке есть жизнь, потому что жизнь для меня — это ты. Больше всего я боюсь стать ненужным, но ты просишь меня заткнуться и не даёшь мне уйти — ни в этот день, ни на следующий. Когда ты прислоняешься спиной к стволу дерева, я тихо сажусь рядом, прижимаюсь губами к твоей шее, и горечь твоей кожи дурманит меня. Ты, закрыв глаза, улыбаешься, твои веки радостно подёргиваются, а пальцы сжимают край моей рубашки, немного теребя её. — Зейн, — тихо говорю я, немного отстраняясь, а ты начинаешь поглаживать костяшки на моих руках. — М? — сонно откликаешься ты, ведь шея — это твоё слабое место, я-то знаю. — Я люблю тебя, — бормочу я, словно говорю что-то ужасное, что-то, что может расстроить тебя. — Я люблю тебя, Гарри, — вторишь ты, улыбаешься как-то по-особенному счастливо. Я немного расслабляюсь, лёгкие, кажется, начинают реагировать на кислород, что огненным железом плавится у меня прямо в теле. Я, всё ещё не верящий в то, что сейчас с нами происходит, ложусь к тебе на коленки; ты немного расслабляешься и, щурясь, вглядываешься в лучи, разрезающие облака и небо. Закат обливает нас своим последним за этот день теплом. А ты будешь дарить мне своё тепло всегда, потому что ты — мой принесённый случаем дар, когда у меня не было уверенности, что я не одинок.