Травяной ковер простирался куда хватало глаз и был такого изумительного по чистоте малахитового оттенка, какой я никогда не видел на Земле. А небо… О, мой бедный лексикон не мог передать всю палитру небосвода, который, казалось, можно было потрогать руками, так низко он нависал надо мной. Кристально-прозрачный, будто звенящий, воздух был наполнен сотнями всевозможных ароматов, большинство из которых я даже не мог распознать. Но не это вызвало наибольший восторг, а мириады золотистых искорок, почти пыли, спиральными завихрениями падающие с небес и с легким шелестом впитывающиеся в траву.
При известном богатстве воображения я мог бы подумать, что это сон, если бы не помнил ощущения твердых губ на своих губах и бесконечной черной бездны, постепенно заполняющейся солнечным ливнем. Если бы не помнил, что по всем правилам этого проклятого мира я должен был умереть, растворившись в Себастьяне.
И, как бы ни было забавно, но подобный пейзаж едва ли был характерен для внутренней сущности моего демона.
Кроме того, я прекрасно ощущал свое тело, или ту материальную часть души, служившую им здесь, ведь мое смертное тело наверняка лежало сейчас во вполне обычной траве в саду Ее спятившего Величества.
Я огляделся, убедившись в однородности луга, и, поколебавшись несколько секунд, все же опустился на столь притягательный образчик местной флоры. Трава под ладонями казалась шелковой, а, когда я, поддавшись исследовательскому интересу, растер одну из травинок между пальцами, рассыпалась в такую же золотистую пыль, что кружилась в воздухе, оставив после себя тонкий аромат вишни. Поэкспериментировав еще с несколькими травинками (результат был одинаков), я направился к ближайшему завихрению и бесстрашно погрузил в него руки. Золотистое облако всколыхнулось и потянулось к моим ладоням, прилипая к ним, отчего менее чем через минуту кожа сияла расплавленным золотом, будто я надел сверкающие перчатки. Отступив назад, я попытался стряхнуть пыль, но, стоило взмахнуть руками, как «перчатки» вновь разлетелись тысячей маленьких искорок и вернулись обратно в поток. А на границе слуха до меня донесся чей-то задорный смех.
Снова усевшись на траву, я задумался. Это место не было похоже ни на Ад, ни Рай хотя бы потому, что, кроме меня и этих потоков света, здесь никого не было. Возможно, вопреки рассказам ангела, сюда попадали те, кто не умер своей смертью, а потерял душу, будучи поглощенным. Но в таком случае, опять-таки, где все эти люди? Либо, если допустить, что они все же здесь, почему я их не вижу? Да и чей тогда смех мне послышался?
— Ты почти угадал, — внезапно кто-то тихо произнес за моей спиной.
Я резко развернулся, неловко падая в траву, и наткнулся взглядом на… человека?
Он был странным. Не молодым и не старым, я одновременно видел и длинную серебряную бороду, и по-детски гладкое безволосое лицо. Одежда его представляла собой просторный светлый балахон, а глаза… встретившись с ним взглядом, я испытал двойственные чувства: будто я — мельчайшая пылинка под его ногами и в то же время страха или волнения не было, словно какая-то недостающая часть вернулась на место. Вопрос о личности прибывшего замер на моих губах. Он уже не требовал ответа.
— Все думают, что ты ушел, — зачем-то сказал я, не скрывая в голосе обиды: не за себя, а за моего демона, так долго преданного ему даже после Падения.
Он вдруг улыбнулся какой-то шальной мальчишеской улыбкой и уселся на траву рядом со мной.
— Я и ушел, — согласился он, продолжая улыбаться. — Это было самым правильным решением за все время моего существования.
— В каком смысле?
— Мне нужно многое рассказать тебе. Начну, пожалуй, вот с чего. Как ты считаешь, что было до меня?
Я скептически приподнял бровь:
— Я не слишком-то силен в мифологии. Но попробую угадать — Хаос?
— А вот и нет. До меня тоже был Создатель.
— Погоди, только не говори, что ты тоже смертен, и после твоей смерти наступает Конец Света, рождается новый бог, и вслед за ним новое человечество?
— Нет. Я не смертен, скорее, уязвим. Не прерывай меня, я постараюсь объяснить все так, чтобы обойтись без прикосновения к твоей душе, — непонятно проговорил он и снова слегка улыбнулся. — Итак, Бог. Ни условностей, ни рамок, ни законов — всегда только ты и мир, который ты создаешь. Хотя и здесь есть одно исключение… Земля — отнюдь не первый мир в моем списке, Сиэль, я стар настолько, что сам уже не смогу сказать, сколько Вселенных я сотворил, сколько разрушил, а сколько — забыл. Главная сила Бога в любопытстве, неутомимом, вечном интересе к жизни и к процессу ее создания. К игре. К загадке.
У Бога есть только одна слабость — одиночество. Ты ведь понимаешь, что никто в сотворенных мирах не будет равен своему создателю, лишь
подобен, обрекая его вечно наблюдать за развивающимся миром. Рано или поздно, но страсть к изобретению проходит, ведь нет никого, кто смог бы в полной мере оценить твои действия, нет никого, кто смог бы остановить или, наоборот, вдохновить на нечто новое. Поэтому постепенно божественная сущность начинает растворяться в одном из своих миров, апатичная ко всему, что происходит, и, поверь, это лучший выход. Потому как, в противном случае, приходит безумие, оборачивающееся куда более страшной судьбой для Вселенной. Первого Бога постигла эта участь, Сиэль, и людям необычайно повезло, что их тогда еще не существовало.
Однако все Бытие опирается на гармонию, идея безумия и смерти неполноценна, а потому есть одна-единственная возможность для Бога не сойти с ума и не раствориться в мире. Первый Бог не захотел воспользоваться ею, а я не успел. Распланировав судьбы мира на многие тысячелетия вперед, в суете я не заметил, как утратил часть того внутреннего огня, необходимого для спасения. Я сделал все, что нужно, но, когда пришло время, уже необратимо изменился и стал постепенно исчезать в собственном мире, равнодушный к своей дальнейшей судьбе.
— Что за спасение? — не выдержав, снова перебил я, испытывая странное
понимание от слов бога, будто и в самом деле мог в полной мере осознать его рассказ.
—
Первое Творение, — просто ответил он, и я шокировано распахнул глаза, осознавая.
— Себастьян?!
— Да, ты зовешь его так. Первое Творение, в которое вкладываешь наибольшую часть сил, часть своей собственной души. Творение, единственное в своем роде, которое после
принятия может стать не подобием, а
равным. Не Богом, но якорем, удерживающим твою сущность, напоминающим о твоей первоначальной цели, развеивающим одиночество.
— Но ты ведь создал его, почему тогда не успел? — непонимающе воскликнул я, ощущая в груди странную тянущую боль. Нареченный Бога… И почему мне
настолько не везет в личной жизни?
— Есть и обратная сторона подобной связи. Если Бог признает Творение, то больше не сможет покинуть мир, в котором сотворил его. Навечно останется прикованным к одному миру, способный менять лишь его.
— А тебе одного мира мало было, что ли? — я не мог скрыть раздражения и постепенно накатывающей злости. — Ты ведь в итоге не только Землю на произвол судьбы бросил, так еще и Себастьяна, самое драгоценное, что у тебя было, обрек на унизительное Падение и тысячелетия прозябания в Аду!
Плевать мне, кто передо мной. Как он смеет называться Богом, с таким-то эгоизмом и равнодушием к судьбе собственной души?! Ведь Себастьян и был его душой, должен был стать!
— Себастьян… он-то в чем был виновен, что ты сделал с ним такое?! Ты ведь сам, сам предал его, а потом что?
Наказал за неповиновение?
Я не заметил, как по ближайшим спиралям света пробежала испуганная рябь. Я смотрел только в лицо бога и видел, что под маской всесильного скрывается усталое и абсолютно одинокое существо. И мне вдруг стало жалко его и стыдно.
А он, вновь прочитав мои мысли, лишь улыбнулся понимающей и какой-то облегченной улыбкой.
— Я понимаю, почему ты злишься. Признаю, что сыграл на его преданности ко мне, приказав совратить Еву. Я знал, что он выполнит мой приказ, несмотря на возможное изгнание. Он верил, что выполняет мое желание. Но… даже если бы он отказался, то наказание бы не изменилось.
Я замер, осмысливая эти слова.
— Значит, — медленно протянул я, — тебе было нужно его Падение. Зачем?
— Я не
принял его потому, что мой якорь уже не спас бы меня. Мое время закончилось, — спокойно сказал он.
— И ты решил, что он никому не достанется? — я вновь начал злиться. — Мол, не мой, так пусть в Аду подыхает?
— Ты так любишь его, Сиэль, — неожиданно сказал бог, и я чуть не подавился возмущенным восклицанием.
— И что? — преувеличенно спокойно спросил я. — Раз он
твой якорь, это запрещено?
— Такая яркая, чистая, безусловная любовь… — мечтательно пробормотал бог, не обратив внимания на мои слова. — Ты любишь его так сильно, как никогда бы уже не смог полюбить я. Да, все, как он и говорил. Вы сами в глазах друг друга целая Вселенная. Кажется, я только сейчас начинаю понимать Замысел. Зачем создавать бесконечные миры, когда все они воплощены в одном существе?
— Я не совсем тебя понимаю, — осторожно вставил я. Ну, люблю. Ну, прав он насчет Вселенной. Ну и что?
Он рассмеялся громко, запрокинув голову, и таким освобожденным был этот смех…
— Знаешь, тебе придется вернуться, — успокоившись, но не переставая улыбаться, сказал он наконец.
— Что? Разве я не умер?
— А разве ты еще не понял, где находишься? — у него даже улыбка теперь как у человека, сбросившего со своих плеч огромный груз.
— Мысль насчет душ, поглощенных демонами, была верной? — удивился я.
— Смотри, — он протянул ко мне руку, разворачивая ее ладонью вверх. Через несколько секунд в ней сформировался… мячик для флим-флама.
— М-м… симпатичный. Какая-то новая разработка? — иронично произнес я, усмехнувшись.
— Что? — он с удивлением воззрился на собственную ладонь, будто и сам в первый раз этот мяч увидел. — Да, действительно, я немного временем ошибся, этот уже не резиновый. Ну, неважно. Представь, что это душа.
— Хм… ну допустим.
— Внутри мяча воздух, то есть, внутри души скрыта ее сила. Оболочка мяча — это ее чистота и своеобразный каркас. Он может быть порочным или не очень, на суть, то есть воздух внутри, это не влияет. Демоны выпивают воздух, а оболочка попадает в Чистилище.
— А разве это не то место, где души ждут своего распределения?
— Не совсем. Распределением душ занимаются Жнецы, и у них есть собственное измерение. Чистилище предназначено именно для выпитых душ, а также условно бессмертных существ, ангелов или демонов, если они убивают друг друга.
— Значит, души не исчезают навсегда?
Бог вздохнул, и вместо мяча над ладонью зависла изогнутая посередине серебристая шелковая лента.
— Сама идея абсолютной смерти нерациональна — это единственное правило Бога. На самом деле, сойдешь с ума, если будешь пытаться восполнять те запасы душ, что так безалаберно уничтожают твои творения. Ну, или, в конце концов, будешь тратить на это неприлично много времени. Да и вопрос об остатках тоже станет актуальным… Поэтому, Сиэль, я и создал Чистилище. Души, что приходят сюда, как правило, не отличаются чистотой, но это вполне поправимо. Сейчас мы с тобой находимся на втором уровне, и хотя оба уровня расположены в одном пространстве и лишь разделены несколькими временны́ми слоями… — заметив мой изумленный взгляд, бог улыбнулся и виновато продолжил: — Прости, это слишком сложно для тебя. Гм… Итак, душа. На первом уровне каждая из душ проходит свое собственное, уникальное испытание, и те, кто завершил его успешно, попадают сюда. Да, ты прав, — ответил он на незаданный вопрос. — Эта золотая пыль и есть души. Далее они возвращаются в мир обновленные…
— Новые души? Так это они?
— Именно. Теперь ты понимаешь, что название не совсем корректно, ведь их каркас остается. На Земле они получают шанс на перерождение или очищение, но и в том и в другом случае они вновь могут попасть в мир и, как следствие самостоятельных решений, в Чистилище. Круг замыкается.
— А если не проходят испытание?
— То появляются истинные демоны.
— Дай угадаю, после смерти они вновь проходят испытание? — предположил я.
— Ты начинаешь понимать, — он улыбнулся и развеял ленту.
— Но тогда получается, что мир автономен? Ему не обязательно твое присутствие?
— К сожалению, присутствие как раз необходимо. Если бы ты мог проследить все неблагоприятные тенденции, имевшие место в последние десять тысяч лет, то не спрашивал бы. Мир — отражение Бога. Если Бог безумен или безразличен к миру, мир отвечает тем же, но не Богу, а его обитателям.
Я кивнул, показывая, что осознал: данный конкретный бог с обязанностями явно не справляется, причем уже давно.
— И почему ты вдруг решил поговорить со мной? Я что, действительно какой-то там твой Посланник?
— Нет, конечно. Я решил поговорить с тобой из-за твоего демона… отчасти. Ты много раз выбирал его, отрицая Свет, и одновременно Тьма в ее истинной форме тебе противна… Теперь, попав сюда, тебе осталось сделать последний выбор, — уклончиво ответил он.
Я невольно напрягся:
— Какой?
— Ваш контракт завершен, Сиэль. Ты можешь вернуться назад и прожить длинную жизнь с Себастьяном, затем умереть и вновь переродиться. И так раз за разом. Думаю, Себастьян будет каждый раз искать тебя, чтобы перехватить несколько десятков лет жизни с тобой. И каждый раз, как ты понимаешь, ты будешь забывать его.
— Еще вариант есть? — мрачно спросил я. — Этот меня не устраивает. Кто знает, что он будет творить в перерывах между моими рождениями? И каково ему будет каждые шестьдесят-семьдесят лет переживать мою смерть?
Улыбка бога стала какой-то подозрительно-заговорщицкой.
— Я знал, что выберешь иной путь, — он придвинулся настолько быстро, что я не успел среагировать, поймал мою голову в ладони и, пристально глядя мне в глаза, произнес: — Мир любит тебя, Сиэль. С Днем Рождения.
Мой ошеломленный возглас прервало легкое прикосновение чужих губ ко лбу. В сознании открылись будто спавшие до этого шлюзы, и я упал в океан, полный мерцающего золота.
***
— Скоро рассвет. Ты так и просидел здесь всю ночь? Пойдем со мной, теперь ты можешь вернуться домой, — мягко прошелестел ангел, возникнув за спиной коленопреклоненного Дьявола, несколько часов подряд упрямо укачивающего в своих объятиях тело бывшего господина.
— Небеса давно перестали быть моим домом, — глухо ответил он, не оборачиваясь.
— Достаточно, брат. Его уже не вернешь. Подумай, возможно, Отец послал этого мальчика, чтобы исцелить твою душу? Быть может, тебе предстоит совершить нечто важное?
— Ты и представить себе не можешь, как я далек сейчас от того, чтобы совершать что-то во имя Бога, — зло процедил Дьявол.
— Не говори так, Себа… — начал ангел, но осекся, услышав грозный рык.
— Не смей называть меня этим именем! Лишь
он называл меня так.
— Прости, но я не знаю твоего истинного, — с извиняющейся улыбкой сказал ангел. — Но тебе действительно не стоит здесь оставаться. Ты ничем не поможешь ему больше. Отпусти.
— Ты не понимаешь. Он будто просто заснул. Я не могу оставить его одного.
Светлый печально покачал головой, признав уговоры неудавшимися. Он не рискнул приближаться к Дьяволу, чувствуя, что этим перейдет ту хрупкую грань, что еще отделяла его разум от безумия. Считать, что после поглощения души можно заснуть — ну не безумие ли?
Ангел поднял голову, ловя взглядом светящиеся разводы облаков. Новый приказ, полученный после смерти Сиэля Фантомхайва, включал в себя неизменное наблюдение за исцелившимся Дьяволом. Но что делать, если спасенный Дьявол сойдет с ума?
Горизонт лениво забрезжил бледно-лиловым, окрасив мерцающие одежды светлого, и припал к застывшей фигуре Дьявола, ласково осветив рассветными бликами лицо спавшего в его руках юноши.
Сиэль глубоко вздохнул и открыл глаза.
Дьявол словно окаменел, неверяще вглядываясь в сияющие золотом радужки, боясь пошевелиться и развеять невероятную в своей реальности иллюзию того, что милорд жив.
А Сиэль не смотрел на Дьявола и даже не ощущал удерживающих его рук. Взгляд его был устремлён вверх, сквозь перья облаков дотягиваясь до сияющих жемчугом и радужным цветом созвездий. Они раскрывались перед ним, чувствуя его присутствие, неизмеримо менялись, преображаясь, и дарили
откровение удивленно взирающим на них глазам.
Неясный своими мотивами разговор с богом очистился от наносного, став кристальнее горной воды.
Он почти достиг заманчиво сверкающих миров, когда до него донесся смутно знакомый голос, зовущий его по имени так отчаянно и тоскливо, что сердце в груди дрогнуло, и он потянулся навстречу,
вспоминая…
Золото глаз, застыв одинокой искрой в зрачке, постепенно сменилось привычной небесной синевой, и Дьявол выдохнул облегченно: едва не ушедший за грань вернулся.
— Милорд? — не громче шепота.
Сиэль моргнул, прогоняя остатки тумана бессознательности, и перевел, наконец, взгляд на Дьявола.
— Здравствуй, — голос вышел слегка удивленным, будто Сиэль увидел нечто, чего не ожидал. — Твое первое имя красивое, — вдруг рассеянно добавил он. — Надеюсь, ты простишь меня за это.
— За что, милорд?
— За то, что ты
Себастьян, — медленно проговорил Сиэль и слабо улыбнулся, зная, что сейчас произойдет. Эгоистично, но оставлять чужое имя половине своей души не хотелось.
Дьявол на мгновение нахмурился, но, почувствовав вновь образовавшуюся серебристую нить, связавшую его душу с Именем, не смог сдержать недоверчивого:
— Милорд…
— Ш-ш… — тонкий палец прижался к его губам, призывая к молчанию. — Позже.
Сиэль лукаво улыбнулся и осторожно высвободился из объятий Себастьяна. Поднявшись на ноги, он несколько долгих минут непроницаемым взглядом рассматривал все вокруг, пока не остановил его на замершем ангеле. А остановив, уже не смог отвести, с бесконечным любопытством разглядывая невообразимое по сложности плетение из сотен полупрозрачных разноцветных нитей, окутывающее тело ангела. Моргнув и будто очнувшись, оглянулся на Себастьяна, отметил абсолютную нечитаемость последнего и хмыкнул, досадливо пробормотав:
— Кто бы знал, что он способен на такой грандиозный и в высшей степени бессовестный развод…
Заметив непонимающий взгляд ангела, фыркнул:
— Не обращай внимания. Кстати, очень удачно, что ты все еще здесь. Так получилось, что мне есть, что передать тебе, — Сиэль склонил голову набок, скользнул взглядом чуть выше головы светлого и добавил: — Варахиил, верно?
Ангел пораженно распахнул глаза, белоснежные, незримые ранее для графа крылья взволнованно заколыхались:
— Откуда?!.. — и осекся. — Неужели ты видел Его?..
Сиэль еле заметно ухмыльнулся и кивнул:
— Видел, мы и поговорить успели напоследок. И сейчас у меня к тебе только один вопрос…
— Какой? — воскликнул ангел, взбудоражено подавшись вперед.
— Назови мне имя того идиота, кто придумал закрыть Врата в Чистилище?
Варахиил отшатнулся, паника мелькнула в его глазах.
— Чистилище? Причем здесь оно?
— Ответь сначала. И можешь также пояснить причину, побудившую к этому, — повторил Сиэль. Ему не нужно было имя, сейчас никакой роли оно уже не играло. Ответ должен был показать степень преданности ангела Богу и косвенно — возможность адекватно разговаривать с белокрылыми в будущем.
Светлый на мгновение отвел взгляд, но все же нашел в себе силы и твердо ответил:
— Что ж… Идея была моя, в большей степени. Рафаил с Михаилом сначала были против, но когда истинных демонов стало столько, что с ними не справлялись наши Младшие братья и сестры, они признали правильность моего предложения. Закрыть Врата было несложно, но этим мы нарушили один из последних Запретов Создателя. Я признаю свою вину, — невыразительно прошептал Варахиил и печально добавил: — Он гневается, да? Могу я молить о прощении для своих братьев?
Ангел выглядел таким грустным и сломленным, даже невидимые глазу смертных бутоны белых роз* на его одеянии, казалось, увяли.
— Нет, — мысленно довольно улыбаясь, ответил Сиэль. — Незачем. Вы поступили так, как должны были в тех обстоятельствах. Демоны появлялись все чаще из-за личных проблем вашего бога. К тому же, вы не знали всей важности Чистилища… В любом случае, проблем больше нет. Варахиил, ты должен открыть Врата вновь, и как можно скорее, — уверенно закончил он, не замечая властных ноток в своем голосе.
Зато их заметил ангел, внезапно острым взглядом с головы до ног оглядев Сиэля. Но не увидел ничего странного, и взгляд его разочарованно потух.
— Если на то воля Создателя, то я немедленно выполню ее.
— Вот и чудненько.
— А… как же? — ангел бросил взгляд на Себастьяна, который, в свою очередь, не отрываясь, смотрел на Сиэля, жадно впитывая в себя каждое его движение.
— Не переживай, твой приказ о наблюдении недействителен. Себастьян не подчиняется ангелам и никогда не будет, — отрезал Сиэль.
Светлый, почувствовав нотки раздражения, посчитал за лучшее поклониться и, выразив надежду встретиться с Посланником Божьим снова, улетел.
А Сиэль, повернувшись к Дьяволу, неслышно добавил:
— Он теперь вообще никому не подчиняется.
И с откровенным изумлением наблюдал, как Себастьян, не смея поднять взгляд, упал на колени, склоняя голову. От раболепной покорности, сквозившей в каждом его жесте, Сиэлю захотелось схватить Себастьяна за грудки и хорошенько встряхнуть, крича, что тот полный идиот.
Но он чувствовал, что, поступив так, сделает еще хуже. Кажется, Дьявол всерьез думал, что вернулся их Бог.
Поэтому Сиэль подошел вплотную и, тяжело вздохнув, опустился на траву, принимая зеркальную позу, замирая, ожидая реакции.
Удивленный наступившей тишиной и близостью дыхания, Себастьян не выдержал и, подняв голову, наткнулся взглядом на смиренно опущенную макушку.
— М-милорд?!
— Называть меня так сейчас, когда мы уже не связаны контрактом, ты считаешь правильным? — тихо спросил Сиэль, продолжая разглядывать свои коленки.
— А вы позволите мне обратное? — осторожно отозвался Себастьян.
Сиэль вскинул на него глаза, полные плескавшейся в них обиды, и поинтересовался:
— Твой бог встал бы перед кем-нибудь на колени?
Дьявол несколько секунд пристально вглядывался в его лицо.
— Сиэль?..
— Нет, черт возьми, Сатклифф в образе! — взорвался Сиэль, взбешенный его нерешительностью. — Не пойму, ты специально издеваешься или как?! Но еще больше меня раздражает, что
тебя я таки действительно
не могу понять!
Дальнейшие возмущенные возгласы потонули в яростном поцелуе. Пару раз безрезультатно ударив кулаками по груди Дьявола, Сиэль сдался и обвил руками его шею, расслабляясь в крепком объятии.
В конце концов, неприятие Себастьяна было ликвидировано, а рассказать о своей «смерти» можно и позже.
К тому же, его демон, который теперь вроде как и не демон вовсе, был порой чересчур проницательным.
…Через несколько часов, лежа в кольце родных рук уже на собственной постели, Сиэль задумчиво перебирал растрепанные черные волосы и наслаждался издаваемыми Себастьяном еле слышными рокочущими звуками, подозрительно напоминающими мурлыканье.
Примерно десятая часть его сознания в это время фиксировала происходившие в мире изменения, пока незначительные, но в перспективе глобальные и неизбежные.
Неожиданный вопрос Себастьяна заставил Сиэля полностью вернуться в реальность.
— Когда вы собираетесь сообщить им?
Нахмурившись, он поднял голову, встречая искрящийся весельем взгляд.
— Сколько веков потребуется, чтобы научить тебя обращаться ко мне на «ты»? — с досадой проворчал Сиэль, пихая уже открыто смеющегося Дьявола в бок.
— Полагаю, очень и очень много, — улыбаясь, ответил тот, но глаза его стали серьезны.
Сиэль фыркнул и спорить по такому пустяковому поводу не пожелал. Рано или поздно Себастьян поймет,
кем является для него, и перестанет переживать из-за эфемерной возможности расставания…
— Пока буду прикидываться смертным, думаю, пару десятков лет удастся не вызвать подозрения у Жнецов, — протянул он, потягиваясь. Рубашка задралась неприлично высоко, чем не преминул воспользоваться Себастьян, запустив под нее руку. — За это время постараюсь разобраться со свалившейся на меня работой, я ведь отказался почти от всей памяти, которую он пытался мне всучить. Уже, кстати, родились двадцать четыре Новые души, — гордо добавил Сиэль, пытаясь уползти от нахально перебирающей ребра ладони. — Себастьян, перестань! Ну прекрати, щекотно же!
Дьявол только ухмыльнулся в ответ, подминая под себя брыкающегося мальчишку.
— Какой же из меня дворецкий, если господин продолжает думать в моем присутствии о ком-то другом? — подначил он.
…А может, и не поймет. Тогда придется Сиэлю самому показать, привести на малахитовый луг и среди золотой пыли прикоснуться своей душой к его. Уж так до него точно дойдет. Но еще рано, рано…
— Вот именно, никакой! Считай, что ты разжалован из дворецких, я тебе не господин. Хватит уже об этом, — сердито отозвался Сиэль и, пристально глядя в обеспокоенные карминовые глаза, медленно произнес: — Помни две самые важные вещи: ты мне нужен, ты мне
равен, и ты больше никогда от меня не отделаешься.
Себастьян замер на долю секунды, затем наклонился и, едва касаясь губ Сиэля, выдохнул:
— Во-первых, три вещи. А во-вторых… Да, мой Лорд.
Эпилог.
Англия, Лондон, 1916 год.
— Он что, действительно собрался пойти туда? — недоуменно вопросил Жнец, отбрасывая за спину огненно-красную прядь.
— Разве кто-то может ему запретить? — резонно отозвался его напарник и привычным движением поправил очки. — Да и потом, он хранит этот род, и явиться на венчание своего двоюродного племянника вполне в его духе.
— В виде семнадцатилетнего паренька?!
— Полагаю, это не наше дело, Сатклифф. Кстати, почему ты вообще притащил меня сюда? — старший Жнец выразительно взглянул на собеседника, намекая, что стоять на куполе и опираться косой на крест действующего храма несколько неприлично. Особенно теперь.
— Как это зачем? У меня вот, — Грелль извлек из-под полы плаща свиток пергамента и потряс им перед лицом Ти Спирса, — особое задание. Я удостоен чести пригласить Сиэльчика в наш департамент!
Начальник в мгновение ока выхватил пергамент и треснул им Сатклиффа по носу.
— Какой он тебе «Сиэльчик»? Совсем ум за разум зашел? — только когда усовестившийся подчиненный стал бормотать извинения, Ти Спирс смилостивился: — Все, не ной. И почему это ты? Здесь же мое имя написано?
— Ну… ты ведь и так с Си… — заметив убийственный взгляд, он быстро исправился, — …элем иногда пересекаешься. И Гробовщик вон тоже… А про меня-то все забыли. Вот я и решил, это… по-тихому приглашение передать.
Ти Спирс вздохнул и возвел глаза к небу.
— За какие грехи мне ты? — пробормотал он. — Спросить у Сиэля при встрече, что ли? Ладно-ладно, не реви, — ворчливо сказал он, заметив насупившееся лицо Грелля. — Не буду спрашивать, сам знаю. Пойдем уже, возьму тебя с собой, так и быть. Но тебе следует помнить несколько правил…
— Все, что угодно!
— У них очень специфический дом, не пялься по сторонам. И вниз тоже старайся не смотреть, голова закружится.
— Понял!
— Сиэль только пять лет назад раскрыл нам свою сущность, но давить на него с идиотскими просьбами вроде исполнения желаний не рекомендую, лично потом в его саду закопаю. Кстати, прецеденты уже случались.
— Д-да.
— И последнее, но самое главное: не вздумай вешаться на Себастьяна так, как ты это раньше делал. Исход садом не ограничится, поверь мне.
— Э-э… не буду. Обещаю! — Сатклифф закивал, как китайский болванчик и засеменил за Ти Спирсом. — А… Уилли?
— Ну что еще?
— А они что, до сих пор вместе?
— Дурацкие вопросы тоже при себе держи.
— Уж и спросить нельзя. Сиэльчик ведь и так знает, когда про него говорят… Он не обидится…
— Сатклифф!
— Молчу-молчу…
Конец.
