Сильнее вечности

Лондон Великобритания 1595 год

Он сидел в невысоком кресле, смотрел в окно и пытался сосредоточиться. На улице было пасмурно, моросил холодный дождь. Упрямый ветер гонял по небу рваные облака, запутываясь в ветвях деревьев и вороша опавшую листву, а птицы давно покинули насиженные места в поисках теплого пристанища. Хозяйки недовольно хлопали ставнями, пытаясь как можно скорее укрыться от нагрянувшей непогоды. Была середина осени, лето уже оставило свои владения, а зима еще и не думала начинаться. В этот период природа поет прощальную песнь и засыпает на долгие месяцы, не оставляя людям никакой надежды. «Самая тоскливая пора, − подумал он, − однако, для некоторых она самая плодотворная». Но вслух сказал: − Мой дорогой друг, неужели вы думаете, что достаточно просто взять и начать писать? − Я полагаю, с вашим талантом написать пьесу не составит большого труда, − ответил мужчина и, кашлянув, продолжил, − вы были вчера на обеде у мадам Роу? − Нет, но мне уже рассказали, что произошло. − Этот пренеприятнейший инцидент чуть не испортил гостям аппетит, однако, хозяйке удалось увлечь всех, вовремя подав горячее. Бекки, вы слышали новость? Служанка вздрогнула и разлила чай. Ее щеки залились алым румянцем, а от волнения руки начали дрожать. Так случалось всякий раз, когда с ней заговаривал мистер Вольтури. Бекки была без ума от этого мужчины, а уж если он обращался к ней, совладать с собой девушке было крайне сложно. Аро Вольтури практически всегда производил впечатление на женщин: великолепно сложен, одет с иголочки, волосы цвета воронова крыла идеально зачесаны назад, а мертвенно-бледная кожа будто сияет изнутри. Его бархатный баритон лишал выдержки и более утонченных леди, чего и говорить о простой служанке. Бекки выронила вазу с фруктами. − Бекки, позвольте я помогу, − усмехнулся Аро и наклонился, чтобы собрать рассыпавшиеся яблоки. − Ну что вы, сэр, я сама, − робко возразила Бекки, но все же приняла его помощь, не в силах скрыть удовольствия. Аро просиял, коснувшись ее руки. Он задержал ее руку чуть дольше, чем того позволял этикет, как бы задумавшись, его жест не ускользнул от внимания Уильяма. − Мистер Вольтури, перестаньте смущать Бекки своим вниманием, а то она окончательно перестанет работать, − проворчал он недовольно. Бекки раскраснелась еще сильнее и, спотыкаясь, выбежала из кабинета. − Давно пора перестать держать слуг, Уильям. Зачем нам лишние разговоры и пересуды? − Если в таком поместье не будет слуг, то люди заподозрят неладное, не сам же я буду протирать здесь пыль, право слово. Аро вздохнул. В сущности, ему не было никакого дела до развлечений его друга, но иногда почему-то хотелось проявить заботу. Возможно, так он снова чувствовал себя живым, из плоти о крови, с горячим сердцем и трезвым умом. Он прекрасно понимал, что Бекки рисковала жизнью каждый день, находясь в огромном поместье один на один с сэром Уильямом. Едва ли девушка ощущала грозившую ей опасность, ее влекло к этим мужчинам невидимой силой, которой она не могла сопротивляться. Именно влечение заставляло ее входить в кабинет под разными предлогами несколько раз за вечер, оно же лишало ее остатков благоразумия, когда к ней приближался Аро Вольтури. Едва уловимый аромат его кожи сводил ее с ума. Она последовала бы за ним на край света, стоило ему только поманить. Он, впрочем, оставался учтивым, но не более того. Иногда он одаривал девушку взглядом или комплиментом, лишая ее сна на несколько ночей, но это, казалось, лишь тешило самолюбие мужчины. Аро вновь вернулся в реальность, увидев перед собой улыбающееся лицо друга. − Аро, неужели так сложно унять твой аппетит? – рассмеялся Уильям. − Не вижу ничего смешного в том, что по долгу службы я обязан посещать подобные мероприятия, и, соответственно, держать себя в руках… − протянул Аро. − Я вовсе не про обед у Роу, я про твой интерес к молоденьким девушкам. − Ах это…Ты бы слышал, как забилось ее сердце, когда я обратился к ней. А ее мысли… − Довольно, не хочу ничего слышать! – захохотал Уильям, толкая друга в плечо. − Она даже не представляет, на что я способен. Все-таки поразительное свойство человеческой натуры – не слушать свой разум, а подчиняться исключительно половому влечению. − Я бы хотел дописать последнюю строку Пролога, если позволишь, а затем вернемся к этому разговору. Мне есть, что тебе рассказать. − Хорошо, я подожду. Надеюсь, ты хочешь обсудить не эту слащавую историю о двух юных влюбленных? – уточнил Аро, вспоминая свое посещение мадам Роу и события последней ночи. − Я хочу написать пьесу, опираясь на эти события, ты как всегда проницателен, мой друг. Впрочем, история стара как мир, ее в свое время поведал Овидий, когда мы навещали его в Риме, помнишь? (Прим.авт.: история Пирама и Фисбы, рассказанная римским поэтом Овидием в «Метаморфозах», 43 г. до н.э. – 17 г. н.э.). − Я не внимательно его слушал тогда, − отрезал Аро и поморщился: «Любовь этих детей ляжет в основу очередной рукописи? Любовь, это мерзкое чувство, толкающее людей на безрассудства, бросающее их в огонь страстей или в ледяную воду равнодушия, о, Любовь, какая это в сущности ерунда». Никогда он, Аро Вольтури, не позволял себе даже думать о том, что он способен на нечто подобное. У него было много женщин, но ни одна из них не заставляла его думать о себе более тех минут, что они проводили вместе, предаваясь плотским утехам; ни с одной из них он не встречался дважды; он не запоминал даже лица тех, с кем делил постель. Все это было слишком мимолетно и малозначимо, что он искренне недоумевал, как люди могут бросать все к ногам возлюбленных, рискуя жизнью. Жизнь – возможность дышать, слышать биение своего сердца − это то немногое, по чему иногда скучал Аро. Но, впрочем, не сильно. В его нынешнем положении было куда больше преимуществ, а уж тем более теперь, когда у него есть верные соратники. Уильям, Кайус и Маркус – эти трое значили для Аро все, они вчетвером правили миром. Кай и Марк с неохотой покидали Вольтерру, а Уильям не любил выезжать за пределы Лондона, это создавало некоторые трудности в поддержании связей друг с другом, но они были незначительны. Скорость, с которой существа вроде Аро могли передвигаться, легко помогала им преодолевать огромные расстояния в кратчайший срок. Аро посещал своего друга всякий раз, когда ему хотелось побеседовать с кем-то, способным понять его с полуслова. С Уильямом у них было много общего, взять хотя бы тот факт, что они были ровесниками и вращались в одних и тех же социальных кругах. «О, все эти условности, люди веками строят стены и создают преграды, дабы отделить зерна от плевел. Они так боятся потерять эту иллюзию, где деньги и социальное положение дают своим обладателя превосходство над другими, что даже не пытаются оглянуться вокруг и посмотреть в глаза тем, кто подает им чай или стирает белье», − эти мысли занимали Аро, пока он разглядывал своего лучшего друга, склонившегося над рукописью. − Уильям, ты полагаешь, современным людям понравится читать историю любви, в которой дети посмели пойти против воли родителей? Нравы слишком строги, слишком. Может быть позже – да, но не сейчас. Не трать время зря, наверняка ведь будешь переживать, что пьесу не примут и ее невозможно будет продать. − Слуги лорда-камергера готовы приступить к репетициям как только будет готова пьеса. (Прим.авт.: Слуги лорда-камергера – театральная труппа, в которой состоял Уильям Шекспир). − Тогда конечно другое дело, я умываю руки, − с плохо скрываемой иронией проговорил Аро. − Аро, мы с тобой живем на этом свете так давно, что повидали всякое. И никогда нельзя сказать заранее, что будет пользоваться успехом у поколений. Ты знаешь, почему люди тянутся к искусству? – спросил Уильям. − Потому что у них много свободного времени, – проворчал Аро и закурил трубку. − Зачем тебе это нужно, мой друг? Курение не приносит нам никакого удовольствия, мы не можем ощущать то, что чувствуют смертные, вдыхая табачный дым. − Это придает образу аристократизма, ты не находишь? – Аро шумно выдохнул. Облако дыма создало в воздухе причудливые очертания, повинуясь движениям его губ. − Едва ли. − Так в чем сюжет твоей пьесы? Почему она должна тронуть кого-то кроме тебя самого? − Сердец соединенье – вот сюжет, что каждому и близок и понятен, и дева, и юнец, что на себя его примерят, тут же возрыдают. − Сомневаюсь. − Кто не любил или любить не способен, тех сердец не тронет. Но среди смертных таких не бывает, мой друг. − Слабоумные глупцы, поэтому их век так скоротечен. Уильям рассмеялся. Строгость его друга говорила лишь о том, что ему давно пора подкрепить силы, поэтому важные темы лучше оставить на потом. Он встал из-за стола и протянул руку Аро, приглашая его пройти в гостиную. − Ты решил напоить меня чаем? – съязвил Аро, нехотя поднимаясь с дивана. − Ни в коем случае. Я хотел лишь напомнить, что в столь ранний час нам не остается ничего иного, как развлекать друг друга беседой, дабы не привлекать внимание прислуги. Осталось три часа до полуночи. − Тогда сделай так, чтобы в ближайшие три часа ни одна живая душа не вошла в эту дверь, − Аро махнул рукой в сторону, указывая на резную дверь, ведущую в гостиную, − иначе я за себя не отвечаю. Бекки слишком навязчива в последнее время, я все же настаиваю, что прислугу нужно убрать. На крайний случай можно взять кого-то из наших людей, в Вольтерре достаточно новообращенных молодых и хорошеньких девушек, которые с удовольствием посетят Лондон. Хочешь, я пришлю кого-нибудь? − Нет, меня устраивает все как есть. − Быть слугой унизительно для смертного, ты не находишь? − Иной слуга достойней короля; В служеньи нет ни грамма униженья, Все служим мы до гробовой доски: У короля и Бога в услуженьи… – парировал Шекспир. Тишину комнаты нарушили оглушительные аплодисменты. Аро был искренне восхищен, его друг блестяще владел искусством слова и заслуженно являлся одним из лучших драматургов современности. − Ты пользуешься успехом у женщин, а этот твой талант в словесности, в совокупности с твоей привлекательностью – смертельное оружие. − Я не убиваю своих любовниц, мой друг. − Ты просто разбиваешь их сердца, а убивают они себя сами, повинуясь греху. Как нехорошо, я бы даже сказал - это негуманно. Вспомни мадам Дебирс? Она бросилась с моста, не вынеся позора. Мисс Джонс отравилась, мисс Виндзор вонзила себе нож в сердце. И это только за последние два месяца, − саркастически покачал головой Аро, с трудом сдерживая смех. − О, нам не трудно дамам угождать: Довольно в чем-то удаль показать, Я слов узор сплетать умею лихо, За это рады сердце мне отдать. − Они отдают и сердце, и душу, а потом хотят умереть. Убивая их на любовном ложе, ты проявил бы к ним больше сострадания, чем прогоняя их прочь. Они бы не успевали опомниться и умирали с улыбкой на устах. Ну и ты, в свою очередь, получал бы ни с чем не сравнимое удовольствие, уверяю тебя. Финал любовной истории был бы обагрен кровью возлюбленной, чем не сюжет для пьесы? − Примерно так и будет, я хочу, чтобы ты прочел это, − Уильям протянул Аро лист бумаги, − я закончил писать пролог к истории двух влюбленных. Аро взял рукопись и, пока Уильям разводил огонь в камине, прочел вслух: − THE PROLOGUE Two households, both alike in dignity, In fair Verona, where we lay our scene, From ancient grudge break to new mutiny, Where civil blood makes civil hands unclean. From forth the fatal loins of these two foes A pair of star-cross'd lovers take their life; Whose misadventur'd piteous overthrows Doth with their death bury their parents' strife. The fearful passage of their death-mark'd love, And the continuance of their parents' rage, Which but their children's end naught could remove, Is now the two hours' traffic of our stage; The which, if you with patient ears attend, What here shall miss, our toil shall strive to mend. (Прим.авт.: Пролог к пьесе Шекспира «Ромео и Джульетта», перевод Б.Пастернака: Две равноуважаемых семьи В Вероне, где встречают нас события, Ведут междоусобные бои И не хотят унять кровопролития. Друг друга любят дети главарей, Но им судьба подстраивает козни, И гибель их у гробовых дверей Кладет конец непримиримой розни. Их жизнь, любовь и смерть и, сверх того, Мир их родителей на их могиле На два часа составят существо Разыгрываемой перед вами были. Помилостивей к слабостям пера - Их сгладить постарается игра.) − Недурно, очень недурно. Кстати, давно хотел посетить Верону, составишь мне компанию? − Удачно прописать образ города и прочувствовать атмосферу Италии? Почему бы и нет. Аро, мой друг, когда выдвигаемся в путь? Аро взглянул на часы. Стрелки неумолимо двигались вперед и показывали без пяти минут полночь. Он медленно подошел к окну, ветер разогнал тучи, на черном небе ярко сияла луна, которая, казалось, внимательно наблюдала за засыпающим Лондоном, скривив рот в лукавой усмешке. − Сейчас же. Нельзя терять ни минуты. Совет начнется ровно через сутки, мы должны успеть. − Ты решил затащить меня в Вольтерру? – поморщился Уильям, − знаешь же, как я не люблю все эти ваши заседания и отчеты. − В этот раз будет необычный совет, ты должен присутствовать. Сделай одолжение, друг. А потом мы все вместе прогуляемся в Верону, я обещаю. − Целью твоего визита было именно это, не так ли? − Отчасти. Ладно, после поговорим, пора в дорогу. Мужчины бесшумно покинули дом, с огромной скоростью продвигались они по улицам, так, что их перемещения были невидимы несовершенному человеческому зрению. Они уже пересекли Ла Манш и ступили на землю континента, когда чувствительный нос Аро уловил человеческий запах. «Что делает смертный в глухом лесу в сей поздний час?» − подумал он и услышал голос Уильяма: − Это разбойники. Мы сделаем доброе дело, мой друг. − Я не собирался вершить правосудие, но они сами пришли сюда. С этими словами двое мужчин приблизились к лагерю разбойников. Алкоголь усыпил несчастных мертвым сном, поэтому они даже не успели испугаться. Дело было сделано, впереди Вольтерра.